Меделень - Ионел Теодоряну

Встретившись с ней взглядом, Дэнуц отвернулся в сторону окна, оглядел потолок и еще крепче сжал ружье. Казалось, что глаза у Ольгуцы еще большего калибра, нежели ружье.

- Ты тоже можешь взглянуть, Ольгуца, если хочешь!

Не говоря ни слова, Ольгуца взяла ружье из дипломатических рук брата в свои военные. Ружье стало интернациональным.

- Дэнуц! Дэнуц! Вечно Дэнуц! Опять Дэнуц! Снова Дэнуц!.. Скажи спасибо своей сестре!

Свертки один за другим ложились на третий по счету диван.

- А теперь очередь Ольгуцы. Вот сапоги и брюки для верховой езды. Куртку тебе сошьет мама. А лошадь пусть даст тебе твой отец.

- Ну и ну! Замшевые! - изумилась госпожа Деляну, которая тем временем причесывала Монику.

- Еще бы! Для такой газели!

- Герр Директор...

- Ольгуца!.. На помощь, люди добрые! Тигрица, а не газель! - стонал Герр Директор, защищаясь от поцелуев племянницы.

- Смотри, Герр Директор!

Взяв в руки сапоги, Ольгуца с благоговением поцеловала их, каждый в отдельности, как когда-то воины целовали свои доспехи.

- Подожди, это еще не все. Вот два дьяболо, вот футбольный мяч; а это, это...

Пакеты, развернутые Ольгуцей и Дэнуцем, один за другим падали на диван.

- Ну, что скажете? - спросила госпожа Деляну, указывая на Монику.

- Отлично! - захлопал в ладоши Герр Директор.

Моника, розовая, словно окутанная коралловой дымкой, сидела по-турецки на диване, опустив ресницы и скрестив на коленях руки в широких рукавах. Робость и кимоно сковывали ее движения и делали похожей на настоящую японку. Густые золотистые волосы были собраны в японскую прическу и скреплены гребнями госпожи Деляну... Румяная утренняя заря, распустившийся цветок персикового дерева, облаченный в детское кимоно, дабы не было ему холодно ночью: мечта влюбленного в персики японского поэта. Вот какой была Моника, виньетка в начале легенды.

- Батюшки мои, чуть не забыл. Дети, откройте рот и протяните руки.

Герр Директор быстро развязал картонную коробку, засучил рукава и опустил руки в коробку.

- Va banque!*

______________

* Ва-банк! (фр.)

Сливы, черешни, абрикосы, персики, груши, яблоки, орехи, редиска, морковь, луковицы, каштаны, миндаль... из марципана градом посыпались на пол, подпрыгивая и перекатываясь.

- Лови, папа!

- Держи, Ольгуца!

- Ау, Герр Директор!

Анархический дух беспорядка, который чудом вырвался из аккуратного кофра, царил в турецкой комнате. Взрослые и дети, ползая по полу, собирали лакомства, боясь раздавить их.

Ольгуца с морковью в зубах; Дэнуц с оттопыренной щекой; госпожа Деляну - о чудо! - грызущая луковицу; Моника, путающаяся в полах кимоно и грациозно наклоняющаяся за фруктами; господин Деляну, подставляющий подножки Ольгуце, и Герр Директор, невозмутимо созерцающий происходящее.

- Воды! Умираю от жары!

- Хорошо бы принять душ! Мы все сошли с ума!

- Кто там? Войдите.

Вошла Профира, изумленно заморгала ресницами и застыла с открытым ртом под общий хохот сидевших на полу.

- Прохвира, гляди, немецкая луковица! На, попробуй, - крикнула Ольгуца, запустив в нее луковицей.

- Попробуй, Профира, заморские луковицы, - уговаривала госпожа Деляну.

Луковицы были завернуты в кусочки цветного шелка, имитирующего кожуру. Профира взяла луковицу, повертела в руках, то и дело поглядывая на смеющихся детей.

- Перекрестись и съешь, - посоветовала Ольгуца, видя, что она колеблется.

- Профира, скажи лучше: Господи помоги!

- Надо очистить ее, барыня... Что-то здесь нечисто.

- Полно! Ты что, лука отродясь не видывала?

Профира перекрестилась языком во рту и откусила от луковицы, не чистя ее. Ноздри у нее расширились от страха.

- Тьфу! - сплюнула она в фартук, вытирая язык тыльной стороной ладони.

- Ты отравилась!

- Господи, оборони! Это, видать, лекарство, барыня!

- Немецкий лук, Профира!

- Ну, так пусть и едят они себе на здоровье! А я посмотрю.

- Пойди принеси воды.

Морковь, запущенная в нее Ольгуцей, заставила Профиру уйти. Встав на ноги, госпожа Деляну вновь сделалась строгой хозяйкой дома.

- Ой-ой-ой! Что мы здесь натворили! Прямо стамбульский базар!

- Герр Директор, можно я сделаю тебе тюрбан, - попросила Ольгуца, найдя наконец предлог для продолжения беспорядка.

- Каким образом?

- Из полотенца.

- Согласен. Но тогда уж дайте мне и шаль.

- Вот что, - вмешалась госпожа Деляну, увлеченная игрой, - давайте нарядимся в разные костюмы. Кто как хочет! Полная свобода фантазии!

- Я так и останусь, tante Алис, - сказала Моника.

- Конечно, ты совсем готова. И я тоже буду японкой.

- А я, мама? - спросил Дэнуц.

- Ты... - размышляла госпожа Деляну, надевая кимоно, - ты...

- Мамочка, ведь у него есть японский костюм, - вмешалась Ольгуца со странной вкрадчивостью в голосе.

- На что он мне? А тебе какое дело!

- Хорошая мысль! Конечно! Ведь у тебя есть костюм Ками-Муры. Пойди надень его.

- Зачем, мама?

- Потому что и я японка и Моника.

- Да-а! У Моники красивый костюм, - насупился Дэнуц.

- Еще бы! Она ведь барышня. А ты бравый солдат.

- Да-а! В некрасивой одежде.

- Дэнуц, пожалуйста, не огорчай меня. Иди одевайся!

- А ружье? - еще больше насупился Дэнуц.

- Будет у тебя и ружье и даже пушка, если тебе так хочется! Иди.

- Алис, посоветуй и мне что-нибудь.

- Ты... вы с Григоре будете турками, ты будешь паша, я сделаю тебе тюрбан и все что нужно, - а Григоре будет евнухом гарема.

- Милая Алис, нет ли у тебя какого-нибудь монгольского предка?

- ..?

- Посмотри на себя в зеркало. Ты настоящая японка.

Черные, по-новому причесанные волосы, широко расставленные глаза и смуглая бледность продолговатых щек казались естественным добавлением к японскому кимоно.

- Кто знает?! - улыбнулась госпожа Деляну.

- Смотрите! - театральным жестом пригласила всех Ольгуца.

В импровизированном тюрбане из полотенца Герр Директор напоминал опереточного индуса. Турецкая шаль на плечах плохо сочеталась с моноклем и европейскими манерами.

- Ха-ха-ха! Поглядите-ка на Плюшку!

- Ками-Мура!

- Браво, Ками-Мура, ты в полном параде!

Дэнуц поспешил укрыться в укромном уголке, у стены, вместе со своей ржавой саблей, которая, позвякивая, волочилась за ним, словно металлический хвост.

Мундир японского адмирала был рассчитан на шестилетнего мальчика, а Дэнуцу было одиннадцать лет! Тесная фуражка с трудом удерживалась на кудрявой голове. Вид у ее владельца был самый жалкий!

- А мне не хватает только кофе и рахат-лукума! Кальян у меня есть, гарем и евнух тоже, - сообщил господин Деляну.

- Папа, ты настоящий Настратин Ходжа!

- Слишком велика честь!.. А ты, Ольгуца?

- А я надену сапоги и брюки для верховой езды. Я буду гайдуком и умыкну Монику.

- Ничего другого я и не ожидала! - вздохнула госпожа Деляну, больше думая о будущем, чем о настоящем. - Беги одевайся.

Вошла Профира, неся поднос с вареньем.

- О Господи!

- Что, Профира, испугалась?

- Я вас и не признала, барыня! Целую руку!

- Чему ты смеешься, Профира? - спросила госпожа Деляну, глядя на поднос, который сотрясался от взрывов вулканического смеха.

- ...

- Что, Профира?

- Не обижайтесь, барыня! Уж больно все красиво! Прямо как в балагане!

- Браво, Профира!

- Да здравствует Профира!

- Поднимем бокалы с водой в честь Профиры!

- И вы будьте здоровы. Веселья вам!

- Дэнуц, а ты разве не хочешь варенья?.. Ты что, Аника?

- Хэ!

Через полуоткрытую дверь Аника - одни глаза да зубы - впитывала все, что видела, и дивилась этому. Из-за ее плеча выглядывала кухарка, с улыбкой до ушей на круглом как луна лице.

- Что? Пришли смотреть представление?

- Хэ! Хэ!.. - прозвучали одновременно сопрано и баритон Аники и кухарки.

- Хи-хи! - подмигивая, вторила им Профира.

Послышался щелчок. Кухарка отпрянула назад. Аника шмыгнула в коридор. На пороге показалась Ольгуца с хлыстом в руке.

- Что ты с собой сделала, Ольгуца?

- Нарисовала усы. Как полагается гайдуку.

Черные усы украшали нежное личико маленького гайдука, - совсем в духе народной баллады:

Щеки у сынка

Пена молока,

Усы у сыночка

Вроде колосочка,

Кудри у него

Ворона крыло,

А глазами вышел

Он чернее вишен...

Замшевые сапоги, бриджи и особенно красная блуза с лаковым поясом были поэтической вольностью автора. Полем битвы для юного гайдука могла служить поляна красных маков, которые бы вполне заменили полчища мусульман в красных фесках.

- Я предлагаю вернуться к серьезным вещам.

- Почему, Герр Директор? - с укором спросила Ольгуца.

- Я умираю от жары в этой Турции.

- Постойте. Не переодевайтесь. У меня возникла идея.

- Какая, мамочка?

- Давайте сфотографируемся.

- Давайте. Браво!

- Прекрасно, душа моя. Чего не сделаешь ради детей!