Книга о любви - Джона Лерер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Существуют разные гипотезы, объясняющие эффект Флинна. Одни ученые ссылаются на усовершенствование системы образования, другие – на то, что люди стали лучше питаться. Однако эксперименты Мини доказывают, что и родительская забота может самым решительным образом повлиять на интеллектуальные успехи. По мнению Джеймса Флинна (в честь которого назвали эффект), важным фактором стало сокращение среднего размера семьи, происходившее все эти годы. В маленьких семьях родители могут уделять детям больше внимания и вести себя с ними более “либерально”, т. е. подолгу беседовать и “всерьез отвечать на вопросы вроде: «А что будет, если…»”[227]. Подтверждением этой теории могут служить данные о быстром росте средних показателей умственного развития у младенцев. Получается, эффект Флинна начинает проявляться уже в первые годы жизни, когда развитие детей зависит преимущественно от родителей[228]. (Если бы причина была в педагогике, улучшение показателей начиналось бы со школьного возраста.) Возможно, нынешние дети умнее, потому что нынешние родители лучше о них заботятся.
Только не нужно думать, что все повышенное внимание современных родителей сводится к тому, что они восторженно подстраиваются под своих детей. Вовсе нет. Похоже, современный подход к воспитанию отражает общую смену приоритетов: люди начали понимать, что ничто на свете не заменит времени, проведенного с ребенком, и что близкая привязанность, сложившаяся в детстве, определяет дальнейшую жизнь человека. Дженнифер Сениор в книге “Родительский парадокс. Море радости в океане проблем”[229] цитирует социолога, который говорит, что когда-то дети в Америке были всего лишь рабочей силой: они должны были помогать семье зарабатывать на хлеб. Сегодня же “они обуза для кошелька, но сокровище для души”[230].
Но ведь с этим не поспоришь, верно? Что может быть дороже детей? Многолетние исследования, такие как программа Гранта, позволяют увидеть, что родительские обязанности и заботы, которые для нас нечто само собой разумеющееся, на самом деле стали частью нашей культуры относительно недавно. Это и есть главное отличие современной семьи. Испытуемые из исследования Гранта росли в обеспеченных семьях, их детство пришлось 1920–1930-е годы. Их ранние воспоминания – бесконечное перечисление того, как родители отвергали их попытки сблизиться. Эти родители, следуя “научному” подходу Джона Уотсона, изо всех сил старались не баловать детей вниманием. Долгое время наука не принимала любовь всерьез – и вот результат: ученые наставили родителей на ложный путь, который принес много бед. “Мне кажется, множества личных трагедий можно было бы избежать, если бы в нашем обществе существовали более сложные представления о роли привязанности, – говорит Шэрон Розиа, консультант по усыновлению. – Не всех, но многих трагедий”.
В этом и заключалась благородная цель Джона Боулби: предотвратить трагедии, сделать так, чтобы люди не разбивали друг другу сердца. Пытаясь постичь природу любви, он прежде всего стремился найти способ помогать людям решать их проблемы. К сожалению, лишь спустя полвека теория привязанности оформилась достаточно, чтобы превратиться в методику, которую психотерапевты применяют, работая с семьями, нуждающимися в помощи. Один из наиболее ранних шагов в этом направлении сделала Димфна ван ден Бум из Лейденского университета[231].
Объектом ее исследования стали сто “легковозбудимых” младенцев из семей с низким уровнем дохода. Уровень возбудимости и раздражительности она определяла по тому, как часто, громко и долго ребенок плачет. Более ранние исследования показали, что такие дети наиболее подвержены риску формирования ненадежной привязанности, так как у их родителей не хватает сил выносить постоянный плач.
Ван ден Бум случайным образом разделила детей на экспериментальную и контрольную группы. Родителям экспериментальной группы на протяжении шести часов рассказывали, как обращаться с детьми, чтобы у них сформировалась надежная привязанность. Акцент в этих наставлениях делался на важности “восприимчивого и заботливого отношения к детям”. За три коротких занятия матери узнали, как можно определить причину плача, и научились эффективным методикам, позволяющим утешить ребенка. (Ван ден Бум описывает мать, которая включала радио на полную громкость, чтобы заглушить крики младенца. На занятии она узнала, как можно успокоить его[232].) Кроме того, матерей учили способам весело проводить время с детьми, чтобы их общение не сводилось к слезам, крикам и грязным пеленкам. (“Матерям, в числе прочего, рекомендовали играть с детьми, используя игрушки и простые приемы”.) Спустя год семьи снова исследовали, определяя тип привязанности при помощи различных методик[233].
Результаты были поразительные. В контрольной группе, не посещавшей занятий, только у 28 % младенцев к 12 месяцам сформировалась надежная привязанность. В экспериментальной группе этот показатель был более чем вдвое выше – 64 % детей продемонстрировали надежную привязанность к матери[234]. Они не просто успешно прошли тест по процедуре “Непривычной ситуации” – Ван ден Бум отмечала многочисленные улучшения, произошедшие в семьях. По ее данным, матери в экспериментальной группе стали более ответственными и ласковыми, а их дети легче переносили неприятные ситуации и охотнее играли с новыми игрушками. Родительские хлопоты не превратились в удовольствие, однако несколько часов занятий научили женщин, как свести проблемы, связанные с темпераментом детей, к минимуму.
В последние годы многие исследователи сумели доказать огромную пользу терапии, основанной на теории привязанности. Данте Чиккетти, психолог из университета Миннесоты, одним из первых стал применять на практике психотерапию “ребенок – родитель” (ПРР). В основе этого метода терапии лежит идея о том, что родители, которые применяют неудачные подходы к воспитанию, на самом деле почти всегда осведомлены о правильных подходах и искренне хотят воплотить их на практике. Дело не в незнании или дурных намерениях. Дело в ненадежном стиле привязанности самих родителей, “который выработался у них в ответ на опыт, полученный в детстве”. Так беспомощность в любви передается от поколения к поколению, словно роковое наследство.
Цель психотерапии “ребенок – родитель” состоит в том, чтобы помочь родителям преодолеть собственное прошлое и осознать, что их печальный опыт влияет на то, как они ведут себя с детьми. Одновременно применяются и другие новые подходы, например, родителей учат по-настоящему слышать своих детей. В совокупности это помогает родителю найти общий язык с ребенком. “ПРР стремится не помочь матери или младенцу, а скорее исправить отношения между ними”, – пишет Чикетти[235].
Эффект этой несложной терапии многократно оценивали в ходе различных тестов, и всякий раз результат оказывался впечатляющим. Так, в 2006 году Чиккетти провел исследование, объектом которого стали 137 младенцев из
