Книга о любви - Джона Лерер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через год тест на привязанность провели снова, и эффект ПРР оказался поразительным. В семьях, посещавших сеансы терапии, у 61 % детей сформировалась надежная привязанность к матери – среди благополучных семей из того же социального слоя этот показатель был в два раза ниже. Что же касается контрольной группы из семей, где плохо обращались с детьми, то там надежная привязанность сформировалась менее чем у 2 % детей[237]. Таким образом, Чиккетти доказал, что даже при самых неблагоприятных исходных обстоятельствах отношения детей и родителей можно наладить, если немного позаниматься с родителями[238]. И общество от этого много выиграет. По данным исследования, проведенного в 2013 году Ричардом Ривзом и Кимберли Говард, если “навыки эмоциональной поддержки” наименее успешных родителей повысить хотя бы до среднего уровня – а современные методики вполне это позволяют, – то число беременностей среди несовершеннолетних упадет на 12,5 %, число судимостей молодых людей в возрасте до 19 лет понизится на 8,3 %, а успеваемость в школе повысится на 4,3 %[239]. Другие исследования показывают, что люди, которых в детстве унижали или игнорировали, часто становятся алкоголиками или наркоманами[240]. Ученые из центров контроля заболеваемости утверждают, что неблагоприятный опыт, полученный в детстве, “является причиной формирования наркотической зависимости в двух третях случаев”[241], поэтому основой борьбы с наркоманией, по мнению исследователей, должна стать работа с родителями. Ральф Уолдо Эмерсон был прав: “Души не спасают пачками”[242]. Изменить мир можно лишь постепенно, возвращая способность к привязанности одного человеку за другим.
Все успехи терапии не означают, что наука достигла пределов знания. Любые попытки разложить человеческие отношения по полочкам всегда будут иметь серьезную погрешность. Не стоит думать, что мы теперь знаем, как правильно общаться с детьми или как восстановить отношения с ребенком. Родительская стезя – вновь и вновь осознавать свое невежество. Все наше знание немногого стоит, когда не удается успокоить плачущего младенца. В такие минуты нам мало дела до революционной теории Боулби или результатов многолетних наблюдений за немецкими детьми. Мы просто отчаянно барахтаемся, пытаясь не утонуть.
Наука не дает простых рецептов. Она не помогает мне уложить спать капризного сына или уговорить дочку почистить зубы. Однако данные об успехах терапии в помощи людям с небезопасной привязанностью помогают мне понять, что важно, а что нет, дают мне опору в хаосе семейной жизни. Многое в наших детях нам изменить не под силу: наследственность накладывает свои ограничения. Однако только от нас зависит, какой тип привязанности сформируется у ребенка, а тип привязанности во многом определит его жизнь. Мы можем научиться отзывчивости и подстройке[243]. Можем попытаться усовершенствовать свою любовь.
Ключевое слово тут – “попытаться”. Я бы очень хотел сказать, что освоил искусство быть идеальным родителем, что у меня больше не лопается терпение, когда дети отказываются спать, и я не скриплю зубами, когда они устраивают свару из-за пластмассовой игрушки. Хотел бы я сказать, что я больше не хватаюсь за планшет, как за палочку-выручалочку, чтобы занять детей, если день не задался. Хотел бы я сказать, что теперь я провожу время с детьми с удовольствием, мне хорошо уже просто оттого, что они рядом, и я не мечтаю потратить это время как-нибудь иначе.
Ничего этого я сказать не могу. Но не очень переживаю по этому поводу, потому что теперь я знаю простую истину: невозможно, да и не нужно быть идеальным родителем. Когда мы растим детей, главное – это привязанность. И это единственное научное открытие, из которого родители могут извлечь пользу. Остальное не имеет значения[244]. Большинство умений наши дети освоят и сами. Наше дело – научить их любить и показать, как быть рядом с любимыми, даже если не хочется. Мы должны объяснить, как многого требует любовь, хотя порой она требует нас всех без остатка.
Любовь, как писал поэт Рэндалл Джаррелл, “не помогает нам избавиться от противоречий, однако, добавляя к ним еще одно, заставляет смириться с ними[245]”. То же и с детьми. От них столько хлопот. Им все время что-то нужно от нас: дай, дай, дай… Они забирают все наши силы и приносят сплошные разочарования. Своими слезами они доводят нас до слез. Сколько ни старайся, родительский долг потребует большего.
И мы любим их больше всего на свете.
Глава 3
Долго и счастливо
Я не способна на половинчатое чувство – мне это не свойственно. Привязанности мои необыкновенно сильны.
Джейн Остин. Нортенгерское аббатство[246]
В июле 1838 года Чарльз Дарвин раздумывал, стоит ли ему заводить семью или лучше остаться холостяком. Перед ним лежал черновик письма, и Дарвин набросал на его обороте список аргументов в пользу того, чтобы “жениться” или “не жениться” (“вот в чем вопрос”, написал он наверху листа). Преимущества женитьбы были очевидны: дети (“если будет на то Божья воля”), польза для здоровья от того, что есть близкий человек, чистота в доме, да и хорошо, что рядом будет постоянная спутница жизни (“а в старости друг”). Возможно, написал он на этой половине листа, “жена все же лучше, чем собака”[247].
Список минусов, однако, выглядел более убедительно. Дарвин пять лет провел в своих научных экспедициях на борту “Бигля” и привык ни от кого не зависеть. Мысль о том, чтобы ограничить свою свободу, претила ему. Дарвин перечисляет такие преимущества холостяцкой жизни, как “возможность идти куда вздумается” или читать вечерами сколько захочется, свободу от большей части “суеты и ответственности” и вообще от отягощающих обязательств. На обороте листа с этой сравнительной таблицей Дарвин прямо написал то, что думает: “Как мне управиться со всеми делами, если придется каждый Божий день отправляться на прогулку с женой? Увы! Никогда мне не выучить французский, не повидать Европу, не съездить в Америку, не подняться в небо на воздушном
