Том 14. М-р Моллой и другие - Пэлем Вудхауз

��Тити-мити. Хруст. Презренный металл. Деньги.

��А, деньги? Я сперва не понял. Сколько вам надо?

��Нисколько. Я не собиралась просить взаймы.

��Это хорошо, потому что с деньгами у меня сейчас не очень.

��Вот это я и хотела выяснить. Теперь можно продолжать. Если бы кто-то предложил вам тысячу фунтов, уж сколько это будет в долларах, что бы вы сделали?

��Упал бы в обморок, а когда пришел бы в себя, наверное, расцеловал бы его. Здорово, если бы были такие сумасшедшие.

��Они есть. Уэнделл, например.

��Я бы не сказал, что он психически неуравновешен.

��У него есть пунктик. Вспомните обед, на котором мы познакомились. Когда он сперва молчал, как рыба, а потом вы спросили, что он собирает, и из него полило, как из гейзера?

��Помню.

��Он всегда такой, когда говорит про пресс-папье. Французские, восемнадцатого века. Что он в них нашел, ума не приложу, но он без них жить не может. Вот и на ваше положил глаз.

��На мое? Какое мое? С гордостью могу сказать, что у меня нет французского пресс-папье восемнадцатого века.

��Есть. Крошка Джейн показывала его Уэнделлу.

��Черт, верно. Я забыл.

��Уэнделл только что распинался передо мной, какое оно красивое. Самое лучшее из всех, сколько он видел. Не знаю, чем одно пресс-папье лучше другого, но так он говорит, и просил меня прощупать, не согласитесь ли вы его продать. Думаю, его можно растрясти на тысячу фунтов. Ну как, идет?

Генри изменился в лице. Челюсть его отвисла, глаза стали грустные, как у медведя в зоологическом саду, которого ребенок подразнил булочкой.

��Черт!�� вскричал он, обретя дар речи.�� Дьявол!�� добавил он и заключил: � Тьфу!

Келли удивленно взглянула на Генри.

��В чем дело?�� спросила она в некотором недоумении. Не этой реакции она ожидала.

В это время вошел Уэнделл. Он устал слоняться по дому, ожидая, пока его посредница завершит переговоры, и наконец счел, что у нее было уже достаточно времени.

��А, тетя Келли,�� сказал он.�� Вы говорили Парадену про� м-м� про это?

Профана такой вопрос мог бы поставить в тупик, но Келли поняла без труда.

��Спросила минуту назад, и он только-только перестал чертыхаться.

Лишь сейчас Уэнделл заметил перекошенное лицо Генри и тяжело вздохнул. Этого он и боялся. Прозвучала фальшивая меркантильная нота, гордый английский аристократ оскорбился. Уэнделл уже формулировал извинения, собираясь сказать, что больше это не повторится, когда Генри заговорил связно.

��Простите,�� сказал он.�� Я страшно виноват. Я чертыхался потому, что очень хотел бы продать эту штуку, но не могу.

��Не можете?�� изумилась Келли.

��Не могу.

��Почему? Она не ваша?

��Не моя.

��Не ваша! � Келли была потрясена.�� Только не говорите, что держите у себя краденое пресс-папье!

��Это фамильная ценность.

��Что это значит?

��Вы никогда не слышали о фамильных ценностях?

��Нет.

��И о майорате?

��Нет. Никто мне ничего не рассказывает.