Сестра милосердия - Мария Воронова

— Можно узнать, какова тема лекции?

— А, не знаю… Интересная тема. Останешься довольна. А что это у вас? Отдайте мне.

— Забирай.

— Вот спасибо так спасибо! А дайте во что завернуть.

Калинин махнул рукой:

— Шура, неси так! Все уже знают, что ты пьяница.

— Я? Ни боже мой. Даже нюхать не хочу. Но приходится привлекать несознательный элемент, а с ним без этого никак.

Бесцеремонность и грубость друзей почему-то была Элеоноре симпатична, хотя должна была бы вызывать совершенно другие чувства.

— Шура, я тоже несознательный элемент, однако ж прекрасно обхожусь, — улыбнулась она.

— Ты, Львова, вообще молодец! Я таки не понимаю, почему ты до сих пор не в комсомоле! Ты ж работаешь втрое против наших активистов, а уж как ты себя проявила во время обороны Петрограда! Слушай, ты знаешь что? В выходной мы катаемся на лыжах в Стрельне, айда с нами!

— Правда, поехали! — встрепенулся Калинин. — Отдохнете, наберетесь сил перед новой трудовой неделей.

От такого натиска Элеонора растерялась:

— Но я не хожу на лыжах.

— Вот и научим! — Шура азартно хлопнул ее по плечу. — А то что это, действительно, как трудиться, так ты с нами, а как отдыхать — так нет. Разве можно? Нет уж, как говорится, вынесла бремя, заслужила и почет!

Перехватив ее удивленный взгляд, Шура подмигнул:

— На лекции ходи, Львова, еще не то узнаешь. Ну все, я побежал, — Шура укрыл бутылку полой халата, — а тебя жду в девять возле главного входа. В Стрельну двинемся централизованно. Поняла?

Она растерянно кивнула, только потом спохватилась:

— Шура, у меня нет лыж.

— Я тебе принесу, — крикнул он из коридора, — не беспокойся.

Это было глупо, но Элеонора поехала. С низкого неба сыпал острый мелкий снег, а по темной улице змеилась поземка, словом, обычное петербургское утро последнего месяца зимы. Разумнее всего было бы остаться в постели, но мысль о том, что Шура специально для нее несет лыжи, заставила Элеонору встать.

Позавтракав овсянкой с капелькой подсолнечного масла, она задумалась, что надеть. В Смольном она получила прекрасную гимнастическую подготовку, но лыжи и коньки в программу не входили. Иногда старшие девушки катались на финских санях, но на этом все.

Элеонора знала, что переимчива и физически сильна, поэтому научиться будет нетрудно, но вот что надевать?

Откинув кисею, за которой висела одежда, девушка задумалась. Впрочем, думай не думай, а выбор небогат. Вместо прямой юбки можно надеть расклешенную, чтоб не сдерживала шаг, а под нее — теплые рейтузы. А если наряд окажется совсем непригоден или эти доморощенные спортсмены начнут над ней смеяться, она просто уйдет, вот и все. Но, подойдя к месту сбора, она увидела, что сослуживцы тоже оделись кто во что горазд. Просто живописная группа нищих, достойная кисти художника-передвижника.

Народу собралось человек пятнадцать, но, судя по расстроенному Шурину лицу, он рассчитывал на большее.

— Черт, черт! — стоя возле кабины грузовика, он курил резкими затяжками. В грубом свитере с высоким воротом и матросском бушлате без опознавательных знаков, но с красным бантом, его щуплая фигура вдруг показалась Элеоноре грозно-значительной. — Я, дурак, машину достал, еще переживал, что все не поместятся! Ну ничего, я им покажу срыв мероприятия…

Из хороших знакомых были только Калинин, пожилой терапевт Харитонов и перевязочная сестра Лидия, сухопарая дама средних лет. Она единственная была одета, как настоящая спортсменка, а на фоне остальных, пожалуй, выглядела даже щегольски. И как ни мало Элеонора разбиралась в спортивном инвентаре, легко определила, что лыжи у нее настоящие, заслуженные. Остальные участники «мероприятия» были ей известны только в лицо, поэтому она удивилась, когда те, устроившись в кузове, стали с ней тепло здороваться и спрашивать, как идут дела в операционном блоке. А одна веселая краснощекая девица, по виду хохлушка, с таинственным видом отогнула брезентовое полотнище и показала мешок картошки.

Грузовик оказался невероятно старым, в нем все бренчало и скрипело, а на ухабах страшно трясло, пассажиры подскакивали чуть ли не на полметра. Шура даже прекратил возмущаться из боязни прикусить язык.

А молодые сестрички, наоборот, на каждой яме хватались друг за друга и пронзительно визжали, а приземлившись, начинали хохотать.

Абсолютно неприличное поведение, но Элеоноре почему-то было приятно смотреть на них, она поймала себя на том, что улыбается…

Пока добирались до Стрельны, распогодилось. Ветер совершенно стих, и снег перестал. Тяжелые тучи сменились пышными белыми облаками, застывшими в ясном синем небе. Солнце пряталось где-то за ними, но все равно наступил светлый погожий день.

Хорошо, что я приехала, подумала Элеонора, с наслаждением вдыхая свежий лесной воздух.

Шура дал ей лыжи, сам затянул ремешки креплений и начал учить технике хода. В его изложении премудрость оказалась невелика, нужно было всего лишь «толкаться, скользить и пружинить», основная загвоздка состояла в том, чтобы делать каждое движение в нужный момент.

Она быстро уловила суть, но до автоматизма было еще очень далеко, приходилось ежесекундно говорить себе «вот я толкаю, а сейчас скольжу, а теперь пружиню», и от этого Элеонора уставала больше, чем непосредственно от физической нагрузки.

Шура наметил ей дистанцию вокруг пруда, а с Калининым, Лидой и Харитоновым отправился на «большую лыжню».

Элеонора с удовольствием посмотрела, как размашисто побежал Калинин, за ним строгими техничными движениями заскользила Лида, а Довгалюк ее просто потряс. Глядя на него, можно было подумать, что ничего нет проще, чем ходить на лыжах. Он будто никуда не торопился, но очень быстро обогнал Николая Владимировича и нескольких шедших впереди спортсменов.

Это высшая степень профессионализма, когда наблюдающим за тобой профанам кажется, что все очень просто и научиться — пара пустяков.

А это очень непросто, думала Элеонора, продолжая свой путь вокруг пруда. Ей легче было бы пройти дистанцию пешком, с лыжами на плече, и она очень завидовала сестричке-хохлушке, которая вместо лыж сразу занялась костром. Грела на нем ужасающих размеров медный чайник с носиком, изогнутым, как лебединая шея, и, сосредоточенно перемешивая палочкой угли, пекла картошку.

Было немного стыдно, что она ходит на лыжах хуже всех в этом парке, но сойти с дистанции казалось еще стыднее. А потом вдруг сказался известный эффект физических упражнений, о котором она совсем забыла. Куда-то делись все грустные мысли и бесплодные сожаления.

Она шла по лыжне, стараясь, несмотря на усталость, соблюдать технические приемы, что ей показал Довгалюк, и думая только о том, чтобы преодолеть дистанцию.

А когда вернулась к костру, получила жестяную кружку чаю и большую картофелину, всю в золе. Она была очень горячая, кожура, местами обуглившаяся, ломалась, как кора, открывая желтую мякоть, от которой валил густой пар. Пахло так, что голова кружилась от голода. Картошка обжигала пальцы, но ждать, пока остынет, никто не хотел. Клубни перекидывали в руках, энергично дули, пачкая лица в золе, и превозносили поварское мастерство сестрички.

В безветрии тихо кружились большие редкие снежинки и тут же таяли на ее раскрытой ладони. Снега — белого, свежего — было очень много, он пышно лежал на крышах домов вдалеке, на ветвях деревьев и еловых лапах. Было очень похоже на рождественскую открытку, даже большое кучевое облако, висящее прямо над ними, очертаниями напомнило ей ангела. Дымок от костра поднимался вверх. Элеонора подошла ближе, вдохнула дым. Ей всегда очень нравилось, как пахнет костер — человеческим теплом, добром и надеждой. И вдруг почувствовала, как ушла безнадежность. Так случилось, что она пережила эти страшные годы. Не погибла, хотя для этого имелась тысяча возможностей. А раз жива, то надо жить и радоваться каждой минуте, что ей подарил Господь. И она еще обязательно, обязательно полюбит! Так, как мечтала в юности, когда каждая встреча с возлюбленным — это маленькое волшебство. Впереди суровые годы, которые принесут еще много горя и испытаний, но она все вынесет, если полюбит. И дети… Ведь это самое главное для женщины, что бы кто ни говорил.

Глава 12

Ее взяли поздним вечером, дома. Элеонора знала, что когда-нибудь ее арестуют, но почему-то не думала, что ее найдут в этом человеческом муравейнике.

Когда раздался звонок в дверь, она не обратила на это внимания, почувствовала неладное, только услышав в коридоре тяжелые чужие шаги.

Соседка услужливо сказала «здесь», и в дверь постучали.

Она быстро открыла. Почему-то первая мысль была: хорошо, что я еще не успела отойти ко сну.

— Прошу вас, господа, входите, — она посторонилась, пропуская в комнату двоих сотрудников. Наверное, посчитали, что для одинокой девушки этого будет вполне достаточно.