Горбовский - Марьяна Куприянова

его стороны. Он уверял ее, что все будет иначе, и он изменится, он больше не допустит того, что было, будет любить и оберегать ее, станет ей поддержкой и опорой. Он почти рыдал, выкрикивая, что без нее ему не нужна жизнь, что мир изменился с их расставанием, и больше он не выдержит всего этого.

Марина ни за что не хотела возвращаться к Матвею. Их отношения были чудовищной ошибкой, которую допустила именно она. Эта ошибка до сих пор влекла свои последствия. Девушка не знала, лжет ли Матвей или говорит правду. Преследует ли он корыстные цели, стремясь утолить уязвленное мужское самолюбие, или действительно все еще испытывает к ней что-то? Самое привлекательное поначалу и самое отвратительное сейчас, что было в этом человеке, – это его настойчивость, переходящая всякие разумные границы. Своей настырностью и упорством Бессонов однажды покорил Марину, но со временем эти качества стали лишь отталкивать ее. Настырность стала откровенной наглостью, а упорство превратилось в тупое упрямство. Хуже всего, что теперь от Матвея невозможно было отделаться.

Однако на этот раз девушке повезло. Не позавтракавший дома с утра из институтской столовой в здание НИИ шел Крамарь. Заметив неладное, он кинулся бегом и в два счет отогнал Матвея от Марины. Бессонов отступил – глаза его горели, как у маньяка, но разумом он трезво понимал, что бросаться в драку пока что не стоит. Поэтому он просто ушел. Он проиграл сражение, но не войну. Он обязательно вернется и победит. Несмотря на то, что опасности больше не было, Крамарь настоял, что проводит Марину до самой двери ее отдела. Наспех смахнув слезы с ресниц, Спицына была не в силах ему отказать.

– Да что же это такое! – истово возмущался Крамарь по пути. – Средь бела дня! Утра! И неужели никто! Ни одна сволочь не помогла бы Вам! Если бы я не проходил мимо! Кто этот гад?!

– Мой однокурсник.

– И что ему было нужно от Вас? Черт возьми, как чешутся кулаки! – бушевал Сергей Иванович.

– Мы расстались, и он уверяет, что все еще любит меня, – Марина, расслабившись от пережитого страха, позволяла себе рассказывать слишком многое. Обычно она придерживалась правила: чем меньше люди знают о тебе, тем лучше тебе живется.

– Любит! – возмутился Крамарь. – Тоже мне. Разве в этом любовь выражается?

Вопрос повис в воздухе, Марина не стала отвечать. Крамарь отчего-то смутился и решил, что впредь лучше не будет ничего говорить, пока тщательно не обдумает. Молча они подошли к отделу вирусологии, где им предстояло расстаться. Оба остановились, обратились друг к другу, два взгляда с опаской встретились. Крамарь нервничал и кусал губу, а Марина хотела поблагодарить его за помощь, но не могла разлепить губы. Странное волнение овладело ей. С несвойственной ей кокетливостью она часто заморгала и смущенно отвела глаза.

– Марина, – Крамарь взял ее за плечи, голос его был спокойный и отрезвляющий. Девушка вновь подняла глаза, так как Крамарь был чуть ли не на две головы выше. – Необходимо, чтобы кто-то Вас встречал, если так и дальше продолжится.

– Сергей Иванович, спасибо Вам большое, – невпопад ответила она, с трудом сдерживая волнение. – Если бы не Вы…

– Марина, Вы слышали, что я сказал? – Крамарь легонько встряхнул ее за плечи. – Он ведь придет снова, не так ли? Он и по вечерам может Вас караулить.

– Может, – кисло согласилась Спицына.

Больше всего ее расстраивало то, что она сама не может решить эту проблему. Крамарь понял, что она пока не в состоянии всерьез говорить о личной безопасности. Он решил ненадолго отложить этот разговор.

– Мне пора, Сергей Иванович, – Спицына аккуратно сняла с себя мужские руки и виновато посмотрела Крамарю в глаза. – Извините.

– Марина Леонидовна, давайте Вы зайдете ко мне в обед, идет? Тогда и поговорим об этом. Я не оставлю этот вопрос нерешенным, – сухо сказал Крамарь, сложил руки по швам и ушел, недовольный чем-то.

Марина запустила руки в волосы, размяла кожу лица, похлопала себя по щекам, глубоко вдохнула и выдохнула. Если не считать плакатов с портретами известных вирусологов, в комнате отдыха находились Гордеев и Пшежень. Оба вносили информацию из журналов в память компьютера, негромко и привычно переругиваясь.

– Здравствуйте, – голос Спицыной предательски дрогнул. Она поспешила заняться чем-нибудь, чтобы им не было видно ее лица, и принялась тщательно надевать халат.

Ученые вскинули голову, с подозрением переглянулись.

– Что-то случилось, Марин? – спросил Гордеев беспокойно.

Прошла уже неделя, как Спицына работала вместе с ними, и многие официальности опустились. Плюс к этому все, кроме Горбовского, научились отличать по внешнему виду и голосу девушки, когда что-то ее огорчает или идет не так.

Марина молчала, остервенело застегивая пуговицу, норовившую оторваться от халата. Она не хотела показаться им слабой, особенно – Юрку Андреевичу. Было бы обидно потерять приобретенное уважение и симпатию, разрыдавшись прямо сейчас.

– Мариша, у тебя все в порядке? – осведомился Пшежень, приспустив очки на носу.

– Да, просто… с отцом немного повздорили, – солгала Марина и вымученно улыбнулась, – бывает, это не в первый раз.

Ей поверили. Гордеев заверил ее, что все устаканится, что ругаться с родителями даже необходимо для нормальных отношений, а Юрек Андреевич предоставил ей список дел, которыми ей сегодня нужно заняться, убедив в том, что лучшего отвлечения от неприятностей, чем работа, не существует. Пока Марина перечитывала список, чтобы задать вопросы, если таковые образуются, в помещение вошел Горбовский. Обменявшись с Мариной недобрым взглядом, он с молодцеватой легкостью взял тяжелую стопку документов и ушел в лабораторию. Этот невербальный обмен «любезностями» остался незаметен для Пшежня и Гордеева.

Список дел на сегодня как всегда был маленький, состоял он не более чем из пяти пунктов. Пшежень не позволял себе перегружать Марину работой, понимая, что Горбовский-то ее точно щадить не станет, если ему вдруг вздумается поиздеваться над девушкой. А такое желание возникало у него довольно часто за эту неделю, причем его поручения были настолько же сложны, насколько и бессмысленны. Чаще всего Лев Семенович просто отправлял Марину куда-нибудь подальше, с глаз долой, чтобы не видеть ее и лишний раз не злиться. Спицына безропотно подчинялась. Такие задания позволяли ей побывать в чужих отделах и поближе познакомиться со многими интересными учеными, а также с их не менее интересными исследованиями.

Исполнительность и серьезность, с которой Спицына относилась к работе в лаборатории, очаровали Пшежня сразу же. Он полюбил Марину, как внучку, и часто заводил разговор с Горбовским о том, что девочка не так и плоха, что он должен перестать придираться к ней. Лев только отмахивался, а порой начинал злиться, но объяснять свое поведение не собирался, менять его – тоже. Не только Юрек Андреевич, но и все остальные вирусологи в течение недели не раз