Женщина четвертой категории - Далия Трускиновская

Третья заморочка – нечеловечески белый цвет лица – объяснялась радиацией. Услышав про радиацию, Мамай шарахнулась вместе с креслом метров этак на пять, но посетитель ее успокоил. Он растолковал, что посреди местной тайги в сороковые годы был полигон, где испытывали советскую атомную бомбу, но эту военную тайну раскусили американцы, и полигон быстренько перевели в другое место, а вот радиация ненадолго осталась. И цвет лица – это еще мелочи, а вот если посетитель разуется и покажет перепонки между пальцами ног…

Мамай замахала на него руками, и мужик продолжал рассказывать.

В 1945 году его батя, молодой бравый капитан, в составе советских войск брал штурмом крохотный немецкий городок Аусхоф в предместье Берлина. Фашисты сражались отчаянно, основная их масса осела в огромном замке. Именно так он и сказал – «масса осела», но требовать от коренного вотяка с таежной заимки, который по-русски говорит только если выберется раз в месяц в райцентр, изысканного стиля просто нелепо. Наконец советские войска, в полном соответствии со сводками Информбюро, ворвались в Аусхоф и взяли замок штурмом. При этом он сильно пострадал, несколько башен просто взлетело на воздух, и батино начальство послало батю посмотреть – что там в радиусе двух километров шлепнулось на землю.

Солдаты взяли с собой грузовичок и навалили полный кузов трофеев. Все это батя сдал начальству, а буквально на следующий день был легко ранен. Пока его бинтовали, отправляли в медсанбат и лечили по ускоренной программе, война кончилась.

Генерал (тут я вздрогнула) вызвал к себе молодого бравого капитана и отдал такое распоряжение: ехать лечиться на Урал, а поскольку ранение, если вдуматься, несерьезное, то оно не помешает сопровождать ценный груз в объеме двух вагонов. Поскольку батя как раз и собирался, демобилизовавшись, возвращаться в родные края, то с радостью согласился.

Однако все оказалось не так просто. Где-то между Рязанью и Ханты-Мансийском к нему прицепилась непонятная комиссия и обнаружила в сопроводительных бумагах какие-то недоразумения. Батю попытались арестовать, но молодой бравый капитан, к тому же в недавнем прошлом таежный охотник, запросто ушел от тыловых крыс и отсиделся в ближайшем лесу. А потом отправился в ночную разведку.

В отличие от сыночка, батя за годы войны неплохо наблатыкался по-русски и даже понимал тот язык, которым пишут документы. Он подслушал, что говорили при разводе часовых у арестованных вагонов, сопоставил с недомолвками начальства и принял решение.

Своего генерала он всяко уважал больше, чем тыловых крыс, поэтому без всяких угрызений совести снял часового, открыл вагон и выволок самый большой и тяжелый мешок. Когда это безобразие утром обнаружилось, молодой бравый капитан с мешком был уже далеко.

Он добрался до колхоза и рассказал всю эту историю старикам. Старики похвалили его, ужаснулись и велели сидеть тихо. Лишь несколько лет спустя батя съездил в Уздо-Звездюйск и оттуда попытался отыскать своего генерала. Но не сумел.

Тем временем он женился и стали рождаться дети. По случаю радиации дети получались какие-то странные, возни с ними хватало, и батя искал генерала не слишком активно, здраво рассудив, что если он генералу нужен – тот тоже не хвор поискать через военкомат молодого бравого капитана. Но генерал безвестно сгинул и батя остался почти законным собственником уворованного мешка. А потом понемногу помер.

Посетитель «Мебелюкса» объяснил, что мать ни разу не упоминала в избе о сомнительной добыче, и мешок обнаружился, когда рухнул от старости сложенный еще прадедом хлев. Оказывается, все эти годы он так и провалялся под крышей.

Тут призвали стариков, посовещались, вскрыли мешок и обнаружили кучу всякой диковинной мелочи и один стул.

– Костяной, однако, и с камушками, – объяснил посетитель. – Сидеть – всю задницу сотрешь.

Старики решили, что стул нерусского производства, а бабы заинтересовались камушками и объявили, что это бирюза. Батин наследник отвез находку в Уздо-Звездюйск и показал в краеведческом музее.

– Там честные бабы сидят, – сказал он и даже причмокнул от восторга. – Говорят – дурак, это слоновая кость! Вези, говорят, дурак, в Москву, у нас таких денег нет, чтобы этот стул купить! Я спрашиваю – а сколько он стоит? А они мне – дурак, он больше, чем весь твой колхоз, стоит. Пятьсот долларов или даже тысячу долларов, вот! Я привез, оставил на вокзале, в камере хранения, жетон взял.

Дальнейшие действия стуловладельца были довольно разумны: он, не веря в платежеспособность московских музеев, решил сбагрить стул с камушками иностранцам. Ему объяснили, что иностранцы пасутся на Старом Арбате, вот он туда и поперся. После нескольких неудачных попыток он более или менее толково привязался к чете немецких пенсионеров, но незнание языка сильно мешало, и они втроем нечаянно забрели в «Мебелюкс», надеясь, что там им помогут договориться.

В тот день дежурила Катя Абрикосова. Слова «слоновая кость» ее заинтересовали, она вежливо избавилась от немцев и поехала с колхозным вотяком на Казанский вокзал, в камеру хранения. Там он выпутал стул из мешковины, и Катя ахнула. Похоже, это действительно была настоящая слоновая кость, инкрустированная прекрасной бирюзой. Правда, только бирюзой, но какой!

Не веря глазам своим, Катя решила посоветоваться с Нимфодорой. Правда, Нимфодора уже привыкла признавать подлинным и неподдельным все, что ей показывали, но для такого случая пусть поднатужится…

– Это действительно уникальная восточная работа, я бы определила ее как резьбу иранских мастеров, выполненную в первой четверти семнадцатого века, – сказала Нимфодора.

Вотяку щедро отвалили пять тысяч зеленых, он немножко поканючил, получил еще тысчонку и сильно довольный отбыл в неизвестном направлении. А обе Екатерины и Наталья остались собственницами костяного стула.

В нащей стране теперь тоже есть до омерзения обеспеченные люди. Я не имею в виду Яшу Квасильеву – во-первых, ей многим обязана миллионерша Светик, живущая в Африке с Мвалабобе, во-вторых, Яшины гениальные романы пользуются бешеным спросом, так что к ней регулярно поступают честно заработанные гигантские гонорары. Но есть же и олигархи!

Журнал «Форбс», публикуя в конце каждого года список ста богатейших личностей земного шара, включил в него наряду с французом Дюпоном, американцем Биллом Гейтсом и арабом бен Ладеном более десятка русских фамилий. Три тетки, посовещавшись, сообразили, кому следует предлагать костяной стул. К сожалению, его нельзя было выставить на аукционах «Кристи» или «Сотбис» – Мамай, совершив налет на Ленинку, откопала подробности про Аусхоф. Там действительно хранилась богатейшая коллекция предметов средневекового восточного происхождения, но в сорок пятом году три четверти сокровищ куда-то задевалось. Очень может статься, что сохранились каталоги той коллекции, и попытка продать трофей вышла бы продавцам боком.

Значит, следовало искать покупателя.

Нимфодора Аполлинарьевна, подтвердив подлинность стула для двух Екатерин и Натальи, некоторое время о нем ничего не слышала. Но месяца полтора назад ее отыскали, сослались на хорошие рекомендации, которые дал ей «Мебелюкс», и пригласили для оценки произведения искусства.

За ней прислали «бумер» последней модели, со встроенным холодильником и видеомагнитофоном, и привезли ее в роскошный особняк. Хозяина Нимфодора не увидела, только секретаря, молодого парня лет сорока пяти, в дорогом костюме и ботинках из кожи питона…

– Представляете – из кожи питона! – перебила она себя. – Безобразие!

– Свинство! – согласилась я.

Что бы сказала Яша Квасильева, увидев такие ботиночки? Ведь она души не чает в своих питонах, Бобике и Марике! Правда, после того, как Бобик чуть не удавил президента Гвадалупы, их выпускают не к каждому гостю, а только к старым знакомым.

Юноша показал Нимфодоре стул, она честно подтвердила его подлинность и была отвезена домой. На следующий день позвонил другой благовоспитанный голос, прибыла другая тачка, без видака, зато с баром и микроволновкой, на сей раз «мэрс», и доставила эксперта в другой особняк. Там ее встретила девица в брючном костюме и туфлях из крокодиловой кожи.

– Представляете, из крокодиловой кожи! Это просто какой-то разврат! – воскликнула Нимфодора.

– Гринписа на них нет, – поддержала я.

Яша Квасильева холит и лелеет свою крокодилиху Дусеньку, а какие-то сволочи позволяют себе носить туфли из кожи этой беззащитной рептилии! Нет, этого так оставлять нельзя, подумала я, нужно привести Нимфодору в наш клуб и поставить вопрос ребром. В конце концов, можно написать письмо самой Яше Квасильевой и собрать под ним миллиона полтора подписей. А что? В метро это – запросто!

Естественно, и во втором особняке Нимфодору попросили подтвердить подлинность костяного стула. Интересно, что оба, и вчерашний, и сегодняшний, были одним и тем же, неподдельным стулом.