Женщина четвертой категории - Далия Трускиновская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Она жива?! – в приступе внезапного ужаса выкрикнула я.
И в самом деле – если неведомый преступник, условно названный Корявым, взялся уничтожать всех, кто занимается в «Мебелюксе» эксклюзивным антиквариатом, то, упокоив навеки Наталью с обеими Екатеринами, он должен был добраться и до Нимфодоры!
– Кто – жива?! – глаза сотрудника округлились.
Это был совсем молодой, но уже лысый парень с морщинами на лбу, украсившими бы самого породистого бульдога. А когда глаза выкатываются из орбит, то огромный лоб делается совершенно невероятным. Яша Квасильева всегда упоминает лысину полковника Запердолина – так неужели и он, когда распутывает Яшины затеи, тоже на бульдога похож?!?
– Нимфодора!
– Да жива Нимфодора, жива! Я про другое! Вы, простите мою наглость…
– Так что же вы людей пугаете, если она жива?!
– Сами вы людей пугаете! – наконец огрызнулся сотрудник. – Я только хотел сказать, что вы кофточку надели наизнанку!
Я онемела.
Кофточку я купила именно этим утром, чтобы выглядеть в Третьяковке достойно. Конечно, Яша Квасильева с ее бешеными гонорарами в таких случаях едет в бутик. У нас в клубе был доклад на тему «Гардероб Яши Квасильевой» – ну так вот, выяснилась одна забавная вещь. Дело в том, что среди наших членов – женщины из разных социальных слоев. Я, скажем, и близко к бутикам не подхожу, а вот Земфира Крюконян туда заглядывает, а Маша Воропаева так и вовсе в бутике работает и два раза обслуживала несравненную Яшу Квасильеву. И выяснилось, что, скажем, висит в витрине кофточка стоимостью, страшно подумать, в четыре тысячи долларов, творение какого-то сумасшедшего итальянского кутюрье, а на рынке в Измайловском почти такую же можно откопать всего за двести рублей, хотя и это для меня большие деньги. Маша даже цитировала слова Яши Квасильевой, остолбеневшей при виде эксклюзивного трикотажа:
– Это связала слепая бабушка, к тому же – однорукая!
Но когда она узнала фамилию автора, то охнула, крякнула и взяла это художество, выторговав небольшую скидку.
Однорукую слепую бабушку мне могла бы заменить Лягусик. Как-то она взялась вязать шарфик – и получилось что-то вроде расползающейся рыболовной сети, потому что она пропустила, мечтая о великосветских поклонниках, чуть ли не половину петель. Но Лягусик, похищенная Корявым, ждала помощи – и я отправилась за кофточкой именно на рынок, примерила ее за какой-то натянутой поперек ларька тряпочкой, и к тому же очень спешила. Чтобы сэкономить время, я прямо так и расплатилась, а старую кофточку сунула в пакет. И вот результат…
– Извините, – буркнула я, и тогда он мне указал на нужную дверь.
Нимфодора Аполлинарьевна, сидевшая за большим пустым столом, оказалась очень почтенной дамой, чем-то смахивающей на покойницу Наталью – если бы Наталья ходила в парикмахерскую хотя бы раз в месяц и носила что-то кроме брюк и свитеров, то она выглядела бы так же достойно, царствие ей небесное. Единственное, что бы я поменяла в Нимфодориной внешности, – так это волосы. Теперь столько всяких интересных оттенков в продаже, у нас на каждом заседании клуба – прямо живая радуга, а эта дама как сорок лет назад сделалась желтой блондинкой, так до сих пор не опомнилась.
– Добрый день, – сказала я.
– Добрый день, – ответила она.
Я посмотрела на нее тяжелым взглядом – как смотрю на Верку Соломкину, которая в очередной раз забила чем-то слив в ванной и протекла к Матвеевым.
– Дорогая Нимфодора Аполлинарьевна, – произнесла я. – Лично вы мне очень симпатичны, поэтому я хочу вас предостеречь – вы следующая на очереди…
– Куда? – прошептала дама.
– К могиле. Или к нише, если вы предпочитаете крематорий.
– Не понимаю! – воскликнула Нимфодора, вставая. – Что вы такое несете?
– Сперва – Катя Абрикосова, потом – Наталья Петровско-Разумовская, сразу за ней – ее племянница Юля, вчера – Екатерина Мамай. Всех убрала одна рука, скоро она доберется до вас!
– Не понимаю, ничего не понимаю! – закричала Нимфодора. – Вы ошиблись адресом! Вы ошиблись дверью!
– Картофель, – очень внятно сказала я. – Все было безупречно, пока в вашем бизнесе не появился картофель!
Нимфодора Оперлась рукой о столешницу, но все равно шлепнулась на стул, и тут же на пол упала книга, которую она читала перед моим приходом.
– Говорила же я им, дурочкам! Предупреждала! – запричитала Нимфодора. – А они мне – бешеные деньги, бешеные деньги! Вот продадим и завяжем! И разбежимся!
Я невольно взглянула на упавшую книгу и ахнула. Это был «Кандибобер в террариуме» – и в жесткой обложке!
Глава седьмая
Вот на сей раз я, кажется, правильно закончила очередную главу. Перечислила все трупы, включая те, что еще не померли, и поставила эффектную точку – новый роман Яши Квасильевой.
Казалось бы, какое имеет значение, уронила Нимфодора бессмертный роман или какую-нибудь «Войну и мир»? А ведь имеет. И не только в силу гениальности Яши Квасильевой.
Я нарочно не описывала, о чем думала, направляясь в Третьяковку. Яша, правда, всегда изображает ход своих мыслей, но мне хотелось приберечь их до нужного момента.
Судя по исповеди мордоворота, три дамы, имеющие дело с «Мебелюксом», заработали достаточно, имели основания бояться разоблачений и решили отойти от дел, убраться куда-нибудь подальше и жить под чужими фамилиями. Это не так трудно, как кажется, если есть деньги. Скажем, паспорт любой страны и на любом языке можно купить в метро вместе с прочими документами.
Они только хотели собрать последний урожай, судя по всему – очень солидный. И вот кто-то, зная, что самая крутая подделка ушла за бешеные деньги, уничтожает по очереди всех, имеющих к этой подделке отношение.
И это – кто-то из своих.
Первой погибла Катя Абрикосова. Погибла как бы случайно. Возможно, она была мозговым центром этой операции и слишком много знала. Потом – Наталья, у которой хранились дома деньги. Потом было покушение на Юльку – преступник, видимо, полагал, что деньги спрятаны в египетском быке, которого я притащила ей, чтобы умилостивить царицу Клеопатру. Судя по дальнейшему развитию событий, деньги были все-таки зашиты в кожаное кресло. Стало быть, преступник – не Абрикосова, не Наталья и тем более не Юлька. Теоретически это могла быть Мамай – но и Мамай сейчас в лучшем случае – в реанимации. Четвертая, кто точно знала о делах, провороченных через «Мебелюкс», – Нимфодора. И я, идя в Третьяковку, была уверена: вот та преступница, которая решила в одиночку прикарманить совместно нажитые деньги.
О том, что у нее рыльце в пуху, я поняла, когда произнесла роковое слово «картофель». Если бы еще знать, что оно означало!
Но когда я увидела, что она в рабочее время читает Яшу Квасильеву…
Женщина, которая преклоняется перед Яшей Квасильевой, не может быть преступницей. Вы хотя бы в метро посмотрите – вот эти ряды женщин, уткнувшихся носами в очередной шедевр, эти лица, отрешенные от всего мирского, вам о чем-нибудь говорят? Мне – говорят.
В момент чтения лично я отождествляю себя с великолепной Яшей. Я тоже живу в особняке, тоже имею кучу проблем со свекром и свекровями. А то, что у нее крокодилы там бегают, – мелочи, вон у Аньки из пятой квартиры дома шесть собак и одиннадцать кошек бегают, вонь, правда, страшная, но если притерпеться, так жить можно. И знаете, когда Анька читает, как питон Марик сдуру намотался на Карлоса Кастанеду или как игуана Георгий проглотил, или проглотила, пульт управления домашним кинозалом, ей уже не нужны ни муж, ни дети, которых у нее отродясь и не было, она воспаряет над миром и балдеет от своей сопричастности высокому искусству.
Женщина, читающая Яшу Квасильеву, потому ее и читает, что Яша для нее – одновременно близкий и недосягаемый идеал. Вы на наш клуб посмотрите! Посмотрите и скажите – способны эти тетки придумать преступление?!
Вот то-то.
Книжка «Кандибобер в террариуме» была для Нимфодоры наилучшим алиби, какое только существует на свете.
Я кинулась к ней, я подобрала с пола сокровище и отряхнула его, я запричитала над ошарашенной Нимфодорой, я поклялась, что ей ничто не угрожает, я даже пообещала замолвить словечко генералу!
– Если так – то слушайте, какая у нас история приключилась, – сказала Нимфодора.
Месяца этак два назад в салон забрел человек, вызвавший у Екатерины Мамай смутные подозрения. Время было уже почти летнее, а человек приперся в ушанке и большом мохнатом шарфе, намотанном так, словно у него ангина и зубная боль разом. Более того – он был в перчатках!
Как будто странного прикида мало – он еще говорил по-русски с невозможным акцентом. Зная, что его понять затруднительно, он сразу объяснил – приехал из колхоза, что в ста восьмидесяти километрах от далекого уральского города Уздо-Звездюйска, а по национальности – коренной лесной вотяк.
