Весна Михаила Протасова - Валентин Сергеевич Родин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Георгий Васильевич сидел на том же месте и, когда увидел Леонида, вдруг надсадно закашлял, достал носовой платок и, утирая лицо, глаза, виновато пробормотал:
— Че-рт… Донимает… Ну, чего там набрал-то?
— Да вот… — Леонид наклонил корзину.
— Да-а… ягодники мы с тобой никудышные. Поехали-ка лучше домой.
День стихал. В лесу стало прохладней, и все, казалось, еще более примолкло в какой-то смирной и в то же время уверенной неподвижности: вот уедут люди, а здесь все будет так же, как сейчас, и завтра, и много лет спустя.
Оглядывая лес, Леонид подумал, что надо бы запомнить этот день, отца.
Растроганно поглядывая на бледное, с худыми щеками лицо, Леонид протянул руку, чтобы взять у отца бидон, но тот не дал.
— Что я, сам не донесу? — резко сказал он.
— Неси, неси… Можешь и мою корзину прихватить… — рассердился Леонид, и желание поговорить с отцом, как-то приблизиться к нему пропало.
В люльке Георгий Васильевич не поехал.
— В эту пристегайку не сяду, — заявил он. — Уж больно трясет.
Возвращались домой той же дорогой. За Кукино просека шла под уклон, и мотоцикл летел в накат, едва слышно шелестел мотором. С просеки они выехали на перекресток укатанной лесовозной дороги и тут впереди увидели двух мужиков с мешками на плечах.
Услыхав мотоцикл, мужики обернулись и один из них, низкорослый и плотный, кинулся было в кусты, но другой придержал его, что-то сказал. Они свалили мешки на обочину дороги и стали поджидать.
Леонид узнал мужиков: это были сторож Махнев и старик по прозвищу Щерба.
— Здорово были! — резко остановил мотоцикл Леонид.
— Здравствуй, коли не шутишь! — отозвался Щерба и, рассмотрев, кто сидит сзади Леонида, осклабился, показывая редкие, крупные зубы. — Да это, никак, Георгий Васильевич?! Здравствуйте, Георгий Васильевич! Я это смотрю, кто там такой белый сидит — прямо не узнал. Ишь, как оно времечко-то раскрашивает… — зачастил он своим спорым стариковским говорком.
Щербе за шестьдесят, он сухопар, прям, волосы без седины, и только все его лицо мелко исхлестано морщинами.
— Г-ха… — недовольно кашлянул Георгий Васильевич. — А у тебя и нога вроде не болит, и спина, видать, дюжая? Помню, все с батожком ходил в те-то времена… Помнишь?..
— Как не болит, Георгий Васильевич… — торопливо перебил Щерба, — спасу нет, болит. Особенно ежели к ненастью — так и подняться не могу. Да вот не утерпели, шишачек маненько пособирали — старушонкам своим пощелкать… А вы ягодку собирали или прогуливались? — участливо спросил он.
— Покажи, что за шишка нынче? — попросил Георгий Васильевич.
Щерба поспешно развязал мешок, в пригоршне подал Георгию Васильевичу несколько шишек, но он взял только одну.
Пока отец разглядывал, ошелушивал шишку, Леонид слез с мотоцикла и, пробуя тяжесть, приподнял мешок Щербы.
— Ого! Килограмм сорок верных будет — вот это старички! А! — засмеялся Леонид и взглянул на отца, но тот насупленно разглядывал шишку.
— Тяжеловато, конечно, но мы не торопимся — потихоньку да помаленьку, глядишь, к вечерку и доползем, — отозвался Щерба. — А может, Леонид Георгиевич, добросите мешочки до моего двора. Как раз вам попутно…
— Ладно, кладите в люльку, а вас не могу — кузов мал, не выдержит, — с шутливым извинением развел руками Леонид.
— Да что там про нас, и на том спасибо… — обрадованно заулыбался Щерба.
— Кедров-то сколько сгубили? — неожиданно спросил Георгий Васильевич.
— Да мы не рубили… За зря, Георгий Васильевич, за зря подумали…
— Что же вы, по кедрам лазили? — ядовито спросил Георгий Васильевич. — Шишка еще не поспела — ее сейчас и палкой не собьешь! Вот и свезти тебя с этим мешком прямо в лесничество! А? — Он смотрел на Щербу гневно, ожидающе, как камень, зажав в рука шишку.
— Вези, вези, коли сила есть… — пробормотал Щерба, уводя глаза в сторону на Махнева, который сидел на своем мешке в стороне и не принимал участия в разговоре.
— Эх, ты!.. Все по задворкам, все пакостишь… — уничтожающе медлительно сказал Георгий Васильевич и, помолчав, бросил Леониду резко, грубо, как будто он был в чем-то виноват:
— Поехали!..
Так и остались старики у дороги со своими мешками.
«Ну, зачем он связался с этим Щербой? Только настроение испортил и себе, и мне», — расстроенно подумал Леонид, и тут отец, словно угадав его мысли, прокричал ему сквозь рев мотора:
— А ты добренький! Гладко хочешь прожить?! Смотри, не обманись…
Ужина Георгий Васильевич не стал ждать: выпил стакан чаю и заторопился домой, чтобы уехать с последним автобусом.
— Да куда же вы на ночь глядя? Отдохнули бы и завтра утром поехали! — всполошилась Лида. Она обиженно взглядывала на Леонида, но он только пожимал плечами: знал, что уговаривать, убеждать отца бесполезно.
— Ну, Лида, спасибо тебе за все… До свидания… — ласково сказал Георгий Васильевич и протянул ей руку. Лида вспыхнула и не знала, что делать, а потом убежала в комнату. Генка стоял возле деда, хмуро смотрел на него и тоже не знал: зареветь ли ему или еще обождать.
Георгий Васильевич погладил его по голове и заспешил к двери…
К остановке они пришли вовремя: автобус уже стоял.
Оба тягостно молчали. Леонид был рад тому, что отец уезжает, и в то же время от этой радости ему было совестно, нехорошо. За два дня с ним он устал от душевного напряжения, от недовольства собой, и ему хотелось остаться одному.
— Ну, вот и все… Прощай! — глухо сказал отец, часто заморгал, отвернулся и, уже поднявшись на ступеньку автобуса, приостановился:
— Оградку бы загородить надо… Был там… Совсем рухнула оградка…
— Ладно, ладно… — помахав рукой, пообещал Леонид.
И только потом, когда автобус ушел и скрылся за поворотом, он вдруг понял, о какой оградке говорил ему отец.
Леонид уже три года не был на старом кладбище в Подлесове, где похоронена его мать…
Без мака
