Валенсия и Валентайн - Сьюзи Кроуз

Поначалу Конор, казалось, заинтересовался мной и сказал, что у меня красивые волосы и красивая улыбка. Задал несколько предварительных вопросов о том, кто я и откуда родом, но, оглядываясь назад, я думаю теперь, что он даже не слушал мои ответы, поскольку стоило мне упомянуть, что утром я, ничего не спланировав заранее, села вместо работы на первый попавшийся самолет из Саскачевана, как он кивнул и сказал:

– О. Я из Кентукки.

– Никогда там не была, – сказала я. Наверное, меня задело, что мой единственный заслуживающий внимания поступок был встречен столь прохладно. Я попыталась выразить свое недовольство, скорчив озабоченную гримасу над пиццей. И поняла, что и до выражения моего лица ему тоже нет никакого дела. Конор смотрел мимо меня на размытое отражение своей физиономии в нержавеющей стали аппарата для попкорна за моей спиной. Должно быть, он находил себя очаровательным и не мог отвести взгляд. В разговоре возникла пауза; потом, полюбовавшись своими чертами, он перешел к истории своей жизни, как будто я, признавшись, что никогда не была в Кентукки, попросила об этом.

– Дело в том, что Кентукки…

Меня это не очень-то и удивило. Я поймала себя на том, что отключаюсь и мне совершенно нет дела до Кентукки. Я представляла, как расскажу друзьям дома об этом странном вечере, как опишу инцидент с велосипедом и пиццерию; мужчину средних лет, сидящего прямо за Конором и похожего на звезду из «мыльной оперы» на пенсии, чье имя я никак не могла вспомнить; сыр на подбородке Конора; то, как он заканчивал каждое второе отрепетированное предложение, нахмурив брови, наклонив голову и делая вид, будто не знает, что сказать дальше. В какой-то момент мне стало интересно, репетировал ли он эту речь перед зеркалом в ванной, притворяясь интервьюером телевизионного ток-шоу или хорошенькой девушкой, которая не смогла устоять перед нью-йоркским музыкантом. Я представила, как он наклоняется к своему отражению, понижая голос и самодовольно ухмыляясь. На секунду переключила внимание. Он рассказывал о девушке, с которой встречался в старшей школе. На его лице повисла грубоватая полуулыбка; он говорил, приподняв брови и качая головой, словно под впечатлением от собственного красноречия.

– Ты похожа на нее. Странно, да, что я тебе это говорю? То есть теперь уже неважно, столько времени прошло. Но тогда я все свои песни написал о ней. Они были по-настоящему хороши, хотя мне едва исполнилось пятнадцать. Обычно пятнадцатилетние пишут о любви всякие глупости, понимаешь? Но… не знаю, думаю, мои были хороши. Они были такие тяжелые.

Воспоминания заняли некоторое время – по какой-то причине он почувствовал необходимость углубиться в свои злые подростковые годы, но в конце концов его история дошла до нас, здесь, в настоящем, когда мы ели пиццу. Он сказал, что много играет, что наладил важные связи, записывает.

– Да, вот так, знаешь ли, записываю демо. – Сказав это, он фыркнул, потянулся в кресле, закинул руку на спинку и пожал плечами. Наверно, он хотел показать мне, что не придает этому большого значения, но я видела, как ему нравится произносить эти слова.

«Записываю демо. Записываю демо. Да, вот так, знаешь ли, записываю демо». Я представила, как он говорит это перед зеркалом в ванной, причесывая волосы, и едва не рассмеялась, а он, должно быть, решил, что я улыбаюсь ему и что он произвел должное впечатление.

Держу пари, зеркало ни разу не сказало: «Ну, спасибо за пиццу. Приятно было познакомиться, но мне надо бежать». Судя по его реакции, так поступали немногие девушки. Я оставила его за столиком, немного обиженного, после девяностоминутного – по меньшей мере – одностороннего разговора. Он не предложил проводить меня до станции метро. Мне было все равно.

Был уже глубокий вечер, но уличные фонари и толпы прохожих вселили в меня ложное чувство, что еще не так поздно. Я всегда думала, что гулять в одиночку по ночному Нью-Йорку будет страшно, но мои опасения не оправдались. Я была на ногах уже несколько часов, но совсем не устала. В том числе и поэтому город кажется таким сюрреалистичным. Это город, в котором происходит то, что не должно происходить, и не происходит то, что должно происходить.

Я вернулась к метро и доехала на нем до Таймс-сквер. Мне не хотелось идти и ложиться спать, и мне не хотелось оставаться одной.

Я не ошиблась, предположив, что не буду одинока на Таймс-сквер. Я прошла по одному тротуару, потом по другому, ошеломленная давящими со всех сторон толпами людей и сверкающими рекламными щитами, освещавшими ночное небо. Уличные артисты пытались привлечь мое внимание, когда я проходила мимо; веселые и шумные зрители и туристы входили и выходили из зданий, бродили по тротуару и собирались в счастливые маленькие группки на улицах. Атмосфера была не просто праздничной, она была истеричной. Стоявшие рядом неестественно громко смеялись и перекрикивались. Я была там посторонней, чужой. Справа от меня сгрудилась группа девушек в маленьких черных платьях и с безумным выражением на лицах. Им отчаянно хотелось веселиться.

(Наверняка, я в этом не сомневаюсь, Таймс-сквер может быть веселой, когда вы находитесь внутри подходящей группы, но, на мой взгляд, в тот вечер она производила впечатление холодной, коммерческой и роботизированной.)

Я бы с радостью сделалась невидимой.

Пьяная девчонка на высоченных шпильках потеряла равновесие и упала на меня сбоку, но это происшествие едва замедлило мой шаг. Может быть, потому, что на самом деле ее там не было. Значило ли что-нибудь то обстоятельство, что меня окружала миллионная толпа, если я никоим образом не общалась с ней?

Нет, решила я, не значило.

Я заметила женщину, выходящую из ближайшего ресторана. Похоже, она возвращалась домой с поздней смены и только надевала куртку поверх формы. Я остановила ее и спросила, чем она больше всего любит заниматься ночью в Нью-Йорке, и она устало улыбнулась мне и посоветовала сесть на поезд до Бруклина и пройти по мосту обратно в Манхэттен. Вряд ли она сама любила так делать, просто держала этот вариант в заднем кармане для туристов и извлекала его оттуда, когда ее спрашивали. Но я была туристкой. И я последовала ее совету.

После безумства Таймс-сквер я ожидала, что стану частью огромного стада, пересекающего мост, но на этот раз ошиблась. Несколько парочек и групп подростков – вот и все, что мне встретилось.

Несколько минут я шла в тишине, потом остановилась, чтобы оглядеться. Вид с моста открывался прекрасный. Линия горизонта поднялась выше; огни миллионов окон висели, как капли воды в паутине. Прямо у меня под ногами проносились в обе стороны автомобили. Просигналила пожарная машина, донесся лай собак. Слева от