Урочище Пустыня - Юрий Сысков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Далеко не каждый, кто прошел испытание войной может выдержать испытание миром. Даже упокоившись с миром, он продолжает свою войну и она не кончается в нем, и он в ней…
— Эй, фашистская сволочь.
— Что, руссиш швайн?
— Тебя как зовут?
— Ганс, как же еще. Хотя на самом деле Фриц. И не говори мне, что ты не Иван.
— Угадал, я Иван.
— Я вот только думаю, ты тот Иван, о котором я думаю, или не тот. Или это какой-то собирательный образ, развернутый во времени. Который подразумевает всех Иванов.
— Я тот Иван, о котором ты думаешь.
— Ну, здравствуй, майн Тод. Здравствуй, моя дурацкая смерть. А дурацкая потому, что ты — Иван-дурак. Теперь я хоть знаю, как ты выглядишь…
— И тебе здравствовать, смертушка моя. Глаза б мои тебя не видели…
— Вот и договорились…
— Договоришься у меня…
— Не надо пустых угроз. Руки у тебя коротышки.
— Зато штык оказался в самый раз. Ихь гратулире дихь, здесь тебе ничто не угрожает, потому что ты покойник, Фриц.
— И это вместо утреннего приветствия. Не с чем поздравлять. Теперь мною будут пугать ребятишек.
— Тобой и при жизни их пугали…
— Может, ты заткнешься? И без того меня переполняет Weltschmerz — мировая скорбь… Кошки на душе скребут…
— А разве не так? Скольких детей ты умертвил во славу своего фюрера?
— Ни одного. Не скрою, я получал приказы по поводу ликвидации, но исполняли их другие. И я, насколько мог, пытался облегчить участь этих несчастных…
— Я вижу охочь ты лить крокодильи слезы…
– Это я das Krokodil? Ты не веришь мне? Давай я расскажу тебе про один случай и ты сам решить, хорошо ли я поступил, гут? И мог ли поступить иначе…
— Ладно, рассказывай про свой случай…
— Слушай… Под Новгородом мы нашли лечебницу для психически больных детей. И я командовал расстрелом пациентов этой лечебницы. Я считаю, что применить к больным положение НСДАП об эвтаназии — дас ист рихтиг, правильное решение. Один почтенный Herr Doctor Professor, с которым я имел беседу на эту тему, был согласен с таким подходом. Так или иначе, они неполноценные люди и это неизлечимо, хотя русские думают иначе…
— Фриц, ты рассуждаешь, как этот самый почтенный Herr Doctor Professor. Угадай ключевое слово…
— Будем считать, что я не заметил этого булавочного укола… Так вот. Лично сам я в этой экзекуции не участвовал. Я распоряжался. Выполнял приказ. И сделал все возможное, чтобы дети умерли счастливыми, без мучений, не успев ничего понять и почувствовать. Я положил на пенек горсть конфет и сказал им: «Подходите, дети, угощайтесь, это сказочный пенек. Там ваши лакомства. Это подарок великого фюрера! И поторопил их: «Шнеллер, шнеллер! А то зайка-попрыгайка все отберет! Бегите скорей!» И они побежали — радостно, напергонки, все, все, все… Тут раздались выстрелы… Они погибли на пике счастья. И не успели даже испугаться.
Помню, одна маленькая девочка не сразу бросилась за остальными. Наверное, что-то все-таки насторожило ее. А может, она просто не поняла, что нужно делать. Я легонечко подтолкнул ее и тогда она последовала за убежавшими детьми. Потом, когда солдаты закапывали ее труп я взял у нее из рук альбом. Она с ним никогда не расставалась. Для нее этот альбом представлял особенную ценность. Я полистал, но ничего, кроме березок в нем не обнаружил. Девочка была больна, как и все остальные. И у нее была навязчивая мысль — рисовать березки…
— Гуманизм по-эсэсовски…
— Ничего не поделаешь — война. А во время войны необходимо жить по законам войны…
— Жить надо по правде и по законам совести, Фриц. Ты думаешь, война спишет все?
— Я думаю, что она не имеет ничего общего ни с правдой, ни с совестью… Это другая реальность.
— Реальность всегда одна. Не надо себя обманывать… Или ты остаешься человеком, или превращаешься в зверя…
— Я немец. И чувство долга для меня превыше всего.
— Превыше понимания? Превыше милости и сострадания?
— Зачем солдату думать, а тем более сострадать? На войне это слишком большая роскошь. Пусть за него думает ОКХ, главное командование сухопутных войск, генеральный штаб, das Oberkommando des Heeres. Долг солдата — выполнять приказы. Фюрер призвал нас забыть о морали, освободил, как сказал бы Ницше, от Минотавра совести. И как Господь Авраама благословил на жертвоприношение, на крестовый поход против большевизма. Приказом о комиссарах, Kommissarbefehl, директивой «Ночь и туман» нам было дозволено все — Alles ist erlaubt.
— Ваше чувство долга, которым вы так кичитесь, лишь удобная форма самообмана…
— Нас уже не изменить. Сущность наша отчеканена фюрером. И каждый из нас — его Knecht. И мы пришли, чтобы распять большевистскую Россию…
— И сами оказались распятыми. Однако распяли вас не как Христа, а как разбойника Варраву. Но если умирали вы на этом кресте с верой в Бога и раскаянием в сердце — вы не безнадежны.
— Давай-ка лучше сменим пластинку на этом патефоне…
— Воля твоя. А то наш разговор уже напоминает спор слепого с глухим.
— Расскажи-ка лучше, кем ты был в той, мирной жизни. Где твоя семья?
— Чего тут рассказывать… Сам я из-под Свердловска. Есть такое местечко — Мельзавод № 3 в Арамильском районе.
— Вас ист дас Мельзавод?
— Мукомольный завод. Еще в 1884 году купец Илья Симанов открыл на левом берегу реки Исеть у Кривцовского моста паровую вальцевую мельницу. С нее и пошел наш Мельзавод. Там я окончил школу, выучился на машиниста локомотива. Женился. Настрогал ребятишек — их у меня аж четверо…
— Ты многодетный отец? И как же тебя, главу такого большого семейства забрали на фронт?
— А так же, как и всех. Бронь сняли, семейное положение не учли. Иди, Иван, воюй, Родину защищай… Да я и сам бы пошел добровольцем. Только как-то все нескладно получилось… Во втором же бою… Такая вот солдатская невезуха. Что тут говорить… А ты, Фриц, из каких земель будешь?
— Я из маленького, но знаменитого на весь мир городка Танненберг, по-вашему Грюнвальд. Это севернее Варшавы и южнее Кенигсберга. В его окрестностях произошла великая битва Тевтонского ордена с объединенным польско-литовским войском…
— А, это там, где вам дали как следует прикурить…
— Не будем вдаваться в детали, суть не в этом. Я сейчас о другом. Танненберг известен тем, что в 1914 году там была наголову разбита 2-я русская армия генерала Самсонова. Она, кстати, как и ваша «Сталинская» дивизия, входила тогда в Северо-Западный фронт. Эти два сражения разделяло
