Новаторы - Ю. Кулышев

На вопрос, как работается, Стаханов ответил: «Стараемся по-стахановски». Эти слова были сказаны попросту — в них не было и намека на хвастовство, или на иронию, или на шутку. Он произнес слово «по-стахановски» таким образом, что оно не имело никакого отношения к его собственной фамилии. «По-стахановски» успело для Стаханова стать нейтральным выражением.

Говорил он негромко и не очень отчетливо, был немногословен, но чувствовалось, что слов не подбирает. Он сказал, что рекорд «при благоприятных условиях» мог совершить всякий «более или менее приличный забойщик».

— Видишь ли, — пояснил Алексей Стаханов, — удлинение уступов, что мы предложили, случалось и прежде: Изотов удлинял, Свиридов удлинял. Разделение работы между забойщиком и крепильщиком тоже еще несколько лет назад испытывалось. А тут мы потребовали одновременно и уступы удлинить, и труд разделить. Теперь второе: крепильщики. Я бы один сто две тонны не отбил, ежели бы за мной не крепили такие опытные горняки, как Борисенко и Щиголев, которые сами по профессии забойщики. Считай два. Теперь третье: заведующий шахтой не поверил в меня, высказался против рекорда — значит, надо было подговорить хотя бы начальника участка Машурова. Костя ему доказал, и он дал согласие на рекорд без ведома завшахтой. Это три. Теперь четвертое: парторг Костя сам полез со мною в уступ…

С парторгом Константином Петровым у меня состоялся длительный разговор как раз на тему о «благоприятных условиях» рождения подвига Алексея Стаханова.

Петров, подтверждая в принципе стахановский тезис о том, что всякий «более или менее приличный забойщик» мог установить его рекорд, внес, однако, важные уточнения.

— Верно, — говорил Константин Григорьевич, — что в конечном: счете успех рекорда решала не личность забойщика, а новая система угледобычи. Недаром ведь и на нашей, и на десятках других шахт немедленно повторили рекорд Стаханова, и не только повторили, но и превзошли. Но Алексей был первым… Он должен был рекорд осуществить сначала в своем сознании. Не только поверить в реальность его, но, я бы сказал, произвести большую вычислительную работу в мозгу, затем убедиться психологически в своих силах. Ему предстояло пойти на технический риск, — ведь он ставил рекорд не в удлиненных, а в обычных забоях, может быть впервые в истории Донбасса переходя из забоя в забой. Он должен был выдержать сильное физическое испытание. Ведь еще вчера он чередовал отбойку с креплением. Перемена этих работ служит некоторой разрядкой. Далее, от него требовалась, я бы сказал гражданская храбрость. Завшахтой не поддерживает, Алексей спускается в забой фактически в тайне от администрации. Представляете, если бы задумки не получилось… Нет, рекорд мог быть поставлен и не Стахановым, но он должен был быть поставлен именно им…

Конечно, рекорд требовал организации. На этот счет Петров сказал:

— Всякое дело, которое выполняют более одного и не менее двух человек, невозможно без организации. Один горняк в забое не воин. Ему надо подогнать лес для крепления, подать сжатый воздух для молотка, откатать добытый уголь. В нашем случае Стаханов и вовсе не мог быть одиночкой. За ним шли два крепильщика. Значит, трое непосредственных участников. Техническая подготовка рекорда легла на начальника участка Машурова. Это четвертый участник. А морально-политическая подготовка была моей обязанностью, как парторга и секретаря шахтной партийной организации. Мы, коммунисты, организовали рекорд!

Да, Петров был организатором рекорда — это все знали, видели, чувствовали. Но если Стаханов заслуги своего личного подвига в значительной мере относил к Косте, то сам Костя с той же искренностью отнес величие своего личного участия в рекорде к заслуге шахтной партийной организации. И оба были правы.

Неважно, что в тот конкретный момент Стаханов находился в положении воспитуемого, а Петров — воспитателя. Стаханов — беспартийный. Петров — член партии. Немного времени прошло, как партийным стал и Стаханов. Причем в партию был принят постановлением Политбюро ЦК ВКП(б), без прохождения кандидатского стажа. Тот же Петров сказал о нем: «Он прошел весь кандидатский стаж за одну ночь с 30 на 31 августа 1935 года». Да так оно и есть.

И прав был Константин Петров, когда он видел в стахановском рекорде не частный случай, а победу партии.

Шквал рекордов, последовавший за ударом отбойного молотка Стаханова, опроверг все старые представления о производительности труда советского рабочего.

На шахте «Центральная-Ирмино», где работал Стаханов, менее чем за год добыча угля почти удвоилась.

В разных концах страны, в различных отраслях производства, люди разных профессий, молодые и старые, мужчины и женщины, партийные и беспартийные почти в одно и то же время сломали старые нормы выработки, старые проектные мощности, освященные самой наукой, опрокинули их и ринулись вперед. Сила и быстрота движения явились результатом того, что оно было подготовлено всем предшествующим развитием социалистического строительства в СССР. Стахановское движение унаследовало опыт и ранних этапов соревнования, носивших форму коммунистических субботников, и ударничества 20-х — начала 30-х годов, увенчанных трудовыми подвигами нашего народа. Шахтеров-стахановцев сразу же поддержали машиностроители. На Горьковском автозаводе кузнец Александр Харитонович Бусыгин установил ряд мировых рекордов на ковке коленчатых валов.

Поднялся культурно-технический уровень рабочего класса. Возросло материальное благосостояние. Пафос строительства, как к тому призывала партия, был дополнен пафосом освоения новой техники. Все это и послужило почвой для стахановского движения. Удар отбойного молотка Алексея Стаханова стал как бы сигналом ко всеобщему наступлению за высокую и наивысшую производительность труда, достойную социализма.

Первым стахановцем-фрезеровщиком стал рабочий Московского станкостроительного завода имени Орджоникидзе Иван Иванович Гудов. Рекорд на фрезеровке он решил установить, как только появилось сообщение о достижениях шахтеров Донбасса.

— На беседе, организованной в обеденный перерыв партийной организацией, — рассказывал Гудов, — разгорелся спор: одни рабочие заявляли, что у нас ничего не может выйти — «станки делать — это не уголь копать», другие возражали им. Кто-то назвал мою фамилию, рассказал о моих производственных успехах. Его подняли на смех: «Тоже сказал — у нас Стаханов нашелся!» Это меня сильно задело, и я ускорил подготовку к рекорду.

13 сентября 1935 года в ночную смену Гудов осуществил новую, свою технологию на фрезеровке и выполнил норму на 410 процентов. Так было положено начало высоким скоростям в металлообработке, которое развилось в движение скоростников резания металла.

На протяжении ряда лет Иван Иванович Гудов оставался лидером этого движения. Его рекорды следовали один за другим, достигая десятикратного перевыполнения норм. Я дважды наблюдал в цехе за виртуозной работой Ивана Ивановича, где рассчитано было, кажется, не только каждое его движение, но и ритм каждого его вдоха и выдоха.