Ад и рай - Хамит Измайлов

Очень хорошо ко мне относился председатель спортобщества «Кайрат» Кабыш Омарович Омаров. Это был человек необычайной и трудной судьбы. Участник ВОВ, он попал во время боев в плен, бежал и в дальнейшем воевал в партизанском отряде. Точно не помню, вроде во Франции. После войны, на каком-то этапе по доносу «доброжелателя», кажется, его исключали из партии, устраивали гонения, несмотря на ранения не давали приличную должность. Ситуация в корне изменилась после того, когда командир партизанского отряда в своей книге упомянул храброго и дерзкого в бою казахского паренька Кабыша Омарова. Сразу последовало восстановление в партии и назначение на руководство ДСО «Кайрат». Кабыш Омарович, на себе испытавший несправедливость власти, относился к нам, спортсменам с особой чуткостью и лаской, при этом особо выделяя меня. Всегда присутствовал на соревнованиях, старался морально поддержать каждого. В спорте я современник выдающегося боксера, второй перчатки Советского Союза Абдусалама Нурмаханова, знаменитых борцов Кабдена Байдосова, Болата Турлуханова, Абильсеита Айханова, Амангельды Габсатарова, Анатолия Колесова. Многократно встречался на ковре с ныне заслуженным тренером СССР и КазССР Вадимом Псаревым.

Именно в этот период со мной произошел один очень малоприятный случай. В городе действовал спортивно-физкультурный диспансер, который обычно проводил поверхностные осмотры непосредственно перед соревнованием для решения допуска. Мы же, ведущие спортсмены области, должны были проходить ежегодно комплексные комиссии в поликлиниках города, со всеми анализами и рентгеном. В одно из таких мероприятий врач лет тридцати-тридцати пяти, просматривая рентгеновский снимок, сказал: «У тебя больное сердце, очень сильное расширение левого желудочка, необходимо исключить всякие нагрузки, вести размеренный образ жизни». – «Но я спортсмен!» – «Забудь!» – «Но у меня ничего не болит!» – «Будет». Надо ли говорить, что я вышел от этого врача-недоумка опустошенный и вконец угнетенный. Чтобы исключить нагрузки, перестал ходить на тренировки. Вскоре, как и пообещал врач, появились симптомы, начались покалывания, какие-то спазмы, неприятное нытье, тревога. Все это позволило убедиться в безгрешной правоте доктора.

К моему счастью, через неделю мое подавленное состояние заметил мой сокурсник, баскетболист Федя Сайдашев. Он спросил: «Раньше-то сердце болело?». Получив отрицательный ответ, он расхохотался и хлопнул меня по плечу: «Мне врачи говорят это каждый год, вот уже 5 лет. Я с 7 класса прыгаю выше всех, бегаю быстрее всех и кидаю мяч в корзину лучше всех. Мы спортсмены. У нас сердце должно быть такое, тренированное. Это мне сказал тоже врач, но знающий и умный. Не горюй. Мы еще себя покажем!»

Сразу прошли все симптомы. Жизнь обрела смысл. Появился интерес. Я вернулся к жизни, к спорту. Не могу даже себе представить, как сломал бы мне судьбу этот горе-врач, если бы мой жизнерадостный Федя не развернул меня на все 180 градусов. Сердце пришло в норму. Правда, позже, уже в начальный период работы, мое сердце несколько раз жаловалось. Но уже наоборот, из-за слишком обильного питания в противовес студенческому. Мясо я любил всегда. А тут на джайляу, на альпийском воздухе, объезжая отары, мы с товарищем вдвоем съедали молодого молочного барашка от косточки до косточки за один присест. Этих присестов за сутки набиралось очень даже прилично.

Мой друг и коллега по профессии, в прошлом главный зоотехник, потом тоже директор совхоза, к сожалению ныне уже покойный, Бекбау Садвакасов способен был один съесть барашка целиком. Однажды, просматривая отару, он остановил взгляд на жирном ягненке и, причмокивая, произнес: «Вот бы съесть такого». Чабан живо встрепенулся: «Если один съешь, сейчас зарежу. Только мое условие: мясо тебе нарезать буду сам». Поспорили на литр водки – такса того времени – через час с четвертью мы были за столом. Бекбау взял из табака – блюда полную горсть мяса, запихал за обе щеки, но… проглотить, не жуя, не получилось. Тоже самое повторилось со второй горстью. Остатки мяса с ладони едок швырнул на стол со словами: «Ну и зверь же ты». Секрет поедания большого объема мяса, оказывается, заключается в том, чтобы не жевать, а по – орлиному заглатывать его. В противном случае вкусовые сосочки языка создают эффект сытости, аппетит и возможности снижаются. Чабан этот секрет знал и сверху мяса наложил кусочки курдюка размером с мизинец, которые ввиду твердости не жуя не проглатываются. Проспоренную Бекбауом водку тут же хором выпили под готовый уже бесбармак. После таких частых и обильных трапез сердце зачастую жаловалось, но ненадолго. Кроме того было 4—5 случаев дискомфорта сердца в связи со стрессовыми ситуациями. Из-за незаслуженной обиды, безответного оскорбления, как правило, со стороны партийного и структурного начальства. Отрадно отметить, что ровно 55 лет назад в спорте мне впервые измерили давление крови. Оно было классическое, как и борьба классическая, которой я занимался – 120/70. С тех пор моя шкала застопорилась на этих цифрах. Отклонений никогда не было. Даже во время болезни было 120/70. И это после 10 дней горения в Аду при температуре 40,6. Моя бабушка прожила 104 года. Как долгожительница, она была на особом медицинском контроле. Каждый раз прослушивающие ее врачи говорили: «К сердечку нет претензий, оно работает как часики». Может быть, у меня наследственность от бабушки? Я сейчас в возрасте, когда:

«Көнілімнін жазы өтіп,

Күзі қалды.

Өмірімнін көбі өтіп;

Азы қалды».

Дословно: «В настроении (душе) лето прошло, осталась осень. Жизни прошла большая часть, осталась меньшая». Хотелось бы очень вот этот самый небольшой отпущенный мне Всевышним остаток дней моих дожить достойно и достойно же умереть. Как говорится, мечтать не вредно и я не один такой мечтатель. Человек всегда живет надеждой на лучшее, даже и в смерти. Уверен, продолжить жизнь мне поможет мое дорогое сердце, унаследованное от моей дорогой бабушки.

В память о ней я сохраняю до сих пор «кара казан» с её очага. В те давние времена казан, самовар, часы, ружье, велосипед и кровать железная были столь же редки и ценны, как сейчас золото. Бабушке с дедом подарили в числе другой утвари и этот дорогой подарок на свадьбу. Казан ровесник века и ему сейчас почти 120 лет. Специально под него я изготовил печь из комбайновского диска. Соседи нередко берут этот казан вместе с печкой варить мясо для семейных мероприятий. Эти предметы очага стали, как-бы, дежурными по селу на все случаи стечения большого количества людей. Хочется верить, что вместе с этой реликвией к нам перешла частица бабушкиного добросердечного тепла. С таким сердечком бабушка пожила бы еще ого-го! Но внезапно у неё на левом запястье возникла раковая опухоль, которая превратилась потом в открытую рану и «достучалась» до «вечного двигателя». В смерти моей бабушки и десятков тысяч многих смертей виноват Семипалатинский ядерный полигон.

Естественно, от радиации страдает не только человек, но и вся природа в целом. Когда-то на территории нынешнего ядерного полигона пылили по степи тысячные стада степных антилоп-сайгаков, красным пламенем мелькала повсеместно рыжая плутовка лиса. В горах слышался звон рогов дерущихся за приоритет архаров. Сегодня этого почти нет. В реках и озерах стало меньше рыбы. Осенью птиц отлетает на юг гораздо больше, чем их возвращается весной. В 70-х годах как-то незаметно, тихо исчезли стремительно летающие деревенские ласточки с их полусферными гнездами, прилепленными в сараях и построенными из глины и волоса. Сегодняшние дети не имеют представления не только об этих оригинальных гнездах, но и о самих птицах. Вместе с птицами стало исчезать очень красивое и ласковое девичье имя Карлығаш. Почти уже забылась и песня со словами: «Сүйген сәулем Қарлығаш». В последние годы стал стабильно исчезать черный скворец, скворечники опустели. Не исключено, что в скором времени исчезнет также человек и опустеет его жилье. Виной всему был и будет страшный, проклятый джинн, выпущенный человеком из бутылки-бомбы, под названием радиация.

Еще в начале 90-х годов, посещая по службе Семипалатинский ядерный полигон, я обратил внимание на безжизненность этой территории. Глазам и ушам было непривычно совершенное и их пения. Не встречались на дорогах, распространенные повсюду, весело скачущие тушканчики. Даже не было видно, обязательных для любой степи стремительно взлетающих кузнечиков и деловых вечно занятых своим делом трудолюбивых муравьев. Но самое главное, что от этой гнетущей тишины зловеще веяло безысходностью и могильным холодом, отчего тревога поселялось в душе и становилось неуютно вообще. Даже травы, включая стойкий ковыль, имели какой-то блеклый вид и не радовали глаз даже в мае месяце, когда повсеместно благоухает ароматами цветов вся природа.