Леди и разбойник - Барбара Картленд

Правда, в их роте некоторые сплевывали, завидев ее, считая всех женщин при дворе шлюхами, говорили, что в Уайтхолле с жиру бесятся, однако капрал к таковым не принадлежал, и когда Барбара улыбнулась, он почувствовал, как ретиво забилось сердце, и, от охвативших его чувств, зарделся.

Барбара обладала прирожденной способностью заставлять мужчин охотно служить себе, и в этот момент, если бы потребовалось, капрал с радостью отдал бы за нее жизнь. Ему захотелось чем-то порадовать женщину, а она еще раз улыбнулась ему призывно, пленительно.

– Спасибо, капрал, можете идти, – сказала Барбара. – Если мне потребуется узнать что-нибудь еще, я пошлю за вами.

– Спасибо, мадам… то есть, миледи… огромное спасибо, – бормотал он, неловко пятясь к двери, понимая, что беседа окончена.

Он уже дошел до коридора и лакей собрался проводить его в помещение для прислуги, где его ждала здоровенная кружка эля, как вдруг остановился, и на лице появилось несвойственное ему выражение – капрал думал… Этому занятию капрал предавался не часто – в армии солдат подчиняется приказам, от него вовсе не требуется проявлять инициативу или выказывать ум, если и допустить, что таковой имелся. Но сейчас голова капрала работала!

– Мне нужно вернуться туда, – заявил он лакею, показав на дверь, из которой только что вышел.

– Это еще зачем? – подозрительно спросил лакей. – Тебе ведь заплатили, да?

Капрал кивнул.

– Тогда аудиенция закончена! Пока ей не потребуется что-нибудь еще, денег больше не получишь. Пошли, я не могу ждать тебя здесь весь день.

– Мне нужно вернуться! – настаивал капрал. – Я кое-что вспомнил!

«Баран и есть баран! Уперся, не сдвинуть с места. Видите ли, ему еще что-то надо сказать», – подумал лакей с раздражением, но делать было нечего, и он пошел доложить, бросив на ходу:

– Ну, смотри! Если обманул, получишь по загривку.

Барбара писала, сидя за секретером, и была очень недовольна, что ей помешали.

– Вспомнил? – вскинула изящную бровь фаворитка. – Но, кажется, он все рассказал. Настаивает, говоришь? Хорошо, пропусти его.

Когда капрал появился вновь, улыбки он не дождался.

– Что ты вспомнил? Говори, только быстро.

Волнуясь, он начал опять заикаться, и Барбара уже собиралась выставить его, но, уловив что-то очень важное, наклонилась к нему:

– Сержант был пьян?

– Не так, чтобы очень пьян, миледи, – пролепетал капрал. – Хлебнул немножко, и ему захотелось поболтать. Он сразу сказал, что это тот самый разбойник по кличке Белоснежное Горло. И еще сказал, что он не такой свирепый, как про него говорят те, кто хочет его поймать.

– Что он еще рассказывал? – допытывалась Барбара.

Капрал не умел говорить цветисто, хоть и старался. Рассказ его был краток, но содержал все подробности истории, которую поведал ему и его приятелям захмелевший сержант. Несколько раз принимался капрал рассказывать в лицах, но неудачно. В его историю трудно было поверить: тайное обручение в полночь, дуэль на пустынной лесной опушке, два кучера, возвращающиеся в деревню с пригоршней гиней, брошенные ими в лесу карета и лошади…

– Сержант клянется, что леди, которая была вчера в доме, та самая, которую пять лет назад он видел во время ограбления, – заметил капрал. – Мы ему не поверили, но я подумал, нужно рассказать это вам, ведь вы интересуетесь юной леди.

– Ты принял правильное решение, сообщив мне, – кивнула леди Кастлмэн и потянулась за кошельком. – Я должна увидеться с твоим сержантом. Мне бы хотелось с ним поговорить, а тебе лучше молчать о своем визите ко мне и, если будут расспрашивать, делать вид, будто ничего не знаешь. Я пошлю к сержанту своего человека.

– Да, мадам… то есть, миледи… так было бы вернее, – пробормотал он. – Сержант задаст мне жару, если узнает, что я говорил о нем.

– Тебя никто не будет впутывать в это дело, – успокоила его Барбара, отпуская.

Не успел он выйти, как она позвонила дворецкому. Появился толстый лысый человек с бесстрастным выражением лица. Хитрый и умный, он перед незнакомыми людьми выдавал себя за глупца. Дворецкий состоял на службе у Барбары около года, и она считала его услуги бесценными, причем со временем он становился все незаменимее.

Оукли словно родился для интриг. Раньше служил у хороших хозяев, имел безупречные рекомендации, однако спокойная и размеренная жизнь в огромном доме в Суссексе утомила его и теперь он наслаждался службой при дворе, полной волнений и опасностей.

Его рекомендовал Барбаре ее первый любовник, граф Честерфилд, – дворецкий тому оказал однажды небольшую услугу. Оукли, с самонадеянностью человека, которому должны, попросил лорда Честерфилда устроить его в Уайтхолл. Это был как раз тот случай, когда мошенник обратился к мошеннику, если отбросить различное положение в обществе.

Граф и не подумал бы помогать ему, если бы не рассчитывал получить выгоду, введя своего человека в Уайтхолл и определив его к Барбаре. Та сразу заподозрила подвох и в первой же беседе предупредила Оукли, что если и нужно будет за кем-то приглядывать, то только по ее поручению, и двойной игры она не потерпит.

Ответ дворецкого был красноречив:

– Тому, кто мне платит, я верен, миледи!

Она сразу поняла, с кем имеет дело, и платила, не скупясь, чтобы никто другой не смог его переманить. Оукли обладал удивительным качеством – умел убедить других в необходимости доносить. Англичанам вообще несвойственно плести интриги, в особенности следить за соотечественниками, но Оукли умело втягивал в это дело за взятку самых неподкупных и честных слуг, выуживая у них сведения. Слуги, долгие годы верно служившие своим господам, начинали сплетничать о них. Он умел добывать сведения даже у тех, кто скорее позволил бы себя казнить, нежели выдать тайну. В зависимости от ситуации он применял силу или обаяние, в крайнем случае, мог без малейшего труда выяснить все, что хотел, парализуя с помощью гипноза волю намеченной жертвы.

Именно Оукли выбрал капрала из всего отряда солдат, участвовавшего в операции сэра Филиппа Гейджа в Стейверли, ибо сразу понял: из этого малого можно вытянуть все, что он знает, так же легко, как вылить грязную воду из таза в помойную яму. Когда Барбара рассказала ему о сержанте и разговоре в «Трех подковах», Оукли задумался. Он напоминал важного епископа благородным выражением лица, седовласой головой и округлым брюшком. Трудно было поверить, что этот человек – непревзойденный соглядатай, и родись в другое время, он, несомненно, мог бы стать заметной фигурой в мире шпионажа.

– Я знаю этого сержанта, миледи, – наконец произнес он. – С ним придется повозиться. Если он откровенничал прошлой ночью, значит, на то были исключительные обстоятельства. По природе своей он неболтлив.