Басни - Жан Лафонтен

Ни слова тот в ответ:

Осел и Собака

Он, наш аркадский конь, средь заливного луга

Боялся время потерять

Траву жевать.

Он долго делал вид, что не расслышал друга,

И наконец сказал: "Друг! мой совет таков:

Дождись, когда хозяин встанет;

Проснется, и обед сейчас тебе готов.

Он не задержит, он достанет..."

Во время этих слов

Из леса вышел Волк голодный.

Осел - Собаку звать, увы, мольбой бесплодной:

Ни с места та, в ответ: "Друг! мой совет таков:

Беги, покуда наш хозяин не проснется;

Он не задержит ведь; ты лыжи навостри

И мчись. А если Волк догонит, подберется,

Бей в морду новыми подковами. Смотри,

Бей до смерти..."

Но в миг единый

Покончил серый Волк тут с глоткою ослиной.

Я смею полагать

Друг другу надо помогать.

П. Порфиров.

Из Абстемия (прим. к б. 24). Весьма близка к Лафонтеновой по содержанию басня Хемницера "Чужая беда".

160. Паша и Купец

(Le Bassa et le Marchand)

Грек торговал в стране одной.

Купца поддерживал Паша высоким саном,

И отдувался Грек за то своим карманом,

Пашу отдаривал богатою казной.

Да, покровительство - товарец не пустяшный.

Так стоил дорого Купцу пособник важный,

Что коммерсантская взмолилася душа.

Три турка, менее могучих, чем Паша,

Поддержку общую тут предложили Греку:

Просили меньше все втроем,

Чем одному платил он человеку.

Грек выслушал их речь и порешил на том.

Паша про все узнал сторонкой,

Услышал и совет, как надо поступить:

Злодеев провести уловкой тонкой,

Предупредить и отпустить

В Рай, к Магомету с порученьем;

Притом скорей, не то они

Предупредят: "Как много лиц, взгляни,

К тебе давно кипящих мщеньем:

Отрава иль кинжал, глядишь, тебя ушлет

Быть покровителем купцам иного света".

Но поступил Паша, прослушав речь совета,

Совсем как Александр Великий: он идет

В дом Грека; хладнокровный,

Садится там за стол; как прежде, голос ровный

И, как всегда, спокойный вид.

И все убеждены, что их сокрыта тайна.

"Друг, знаю!-тут Паша нежданно говорит.

Бросаешь ты меня, и слышал я случайно,

Про мщение; но все ж

Не верю я, о нет! Ты чересчур хорош,

На отравителя нисколько непохож.

Я больше не скажу ни слова.

А что касается людей,

Толкующих тебе о помощи своей,

То выслушай: болтать не стану я пустого,

Нравоученьями не буду донимать,

Одну лишь басенку хочу я рассказать:

Жил был Пастух, и пас он стадо

С большущим Псом. Спросили раз, к чему

Он держит Пса? Ведь ежедневно надо

Хлеб целый скармливать ему.

Отдать бы старшине безбожного обжору,

А для дозору

Достать бы мог Пастух

Дворняжек двух

Иль трех, которые и меньше б хлеба ели,

И лучше бы его стеречь стада умели.

Хоть ел он за троих, а невдомек того,

Что пасть у Пса была тройная,

Когда он грыз волков, в отважный бой вступая.

Пастух послушался: дворняжки для него

Все три дешевле стоить стали,

Но без оглядки вмиг от волка удирали.

Стада беду свою почуяли тогда ж...

И ты почувствуешь беду, коли отдашь

Себя бездельникам, что в помощь назвалися...

Желаешь доброго,-скорей ко мне вернися".

Ему поверил Грек.

Урок для простаков:

Как ни считай, а все вернее

Защита одного царя, да посильнее,

Чем слабых нескольких князьков.

П. Порфиров.

161. Польза знания.

(L'Avantage de la Science).

Два горожанина поспорили когда-то.

Один знавался с нищетой,

Хотя и был учен; другой

Был неуч, - жил богато.

И неуч думал одержать

Победу в распре шумной:

Он говорил, что уважать

Его обязан каждый умный.

Был просто глуп чудак: за что нам почитать

Того, за кем и не водилось прежде,

Да и теперь не числится заслуг?

Ученый волю дал кичливому невежде:

"Друг,

Болтал мой неуч, увлекаясь,

Себя считаешь ты влиятельным лицом.

Скажи - для всех открыт твой дом?

Что толку - целый век читать, не отрываясь?

Живут ученые в подвалах да углах,

Зимой как летом одеваясь;

За камердинера - их тени на стенах.

Сознаться, родина немного получает

От тех, что медный тратят грош.

По мне, тот гражданин и дорог, и хорош,

Чья роскошь пышная богатство расточает;

А в этой пышности живем лишь мы! Дойдут

Все те из прихотей, которых знатный просит,

К купцу и к мастеру, и к тем, что платья шьют,

И к той, которая их носит;

Затронут и ученых, вас,

Нам посвящающих подчас

Свои, оплаченные золотом, творенья".

Смолк неуч... Эту речь бесстыдного глумленья

Постиг заслуженный урок:

Ученый не сказал ни слова в заключенье,

И что он тут сказать бы мог?

Но за ученого отмстила

Война:

Разрушена была цветущая страна,

Где наших горожан жизнь мирно проходила.

Покинули они родимый городок...

Куда ни приходил невежда разоренный,

Нигде он выпросить пристанища не мог;

С любовью встречен был повсюду мой ученый.

Так распря их судьбой была разрешена.

Пусть мелют дурни - речь дурацкая смешна:

У знанья есть своя цена.

П. Порфиров.

Заимствована из сборника Абстемия (прим, к б. 24).

162. Юпитер и Перуны

(Jupiter et Tonnerres)

Людские видя заблужденья,

Сказал Юпитер с высоты:

"Создам другое населенье!

Преступный род, погибнешь ты!

В глубокий ад лети, Меркурий,

И злейшую из лютых Фурий

Сюда немедля приведи.

Пощады более не жди,

О род, не в меру мной любимый!"

Но гнев царя неумолимый

С теченьем времени остыл.

Цари! по воле высших сил,

Располагаете вы подданных судьбою!

Пускай же и у вас остынет первый пыл:

Пусть между гневом и грозою,

Последствием его, хоть ночь одна пройдет!

Меж тем Меркурий, чей полет

Чудесно скор, а речь - как мед,

Спустился в Ад к зловещим сестрам.

Руководимый взором острым,

Он предпочтенье отдает

Алекто грозной - пред Мегерой

И Тизифоной. В свой черед,

Довольная такою мерой,

Клянется та весь род людской

Послать к Плутону на покой,

В пределы мрачного аида.

Грозила тщетно Эвменида:

Царь передумал, - и назад

Он Фурию отправил в ад.

Но все же, более для вида,

На землю он Перуны шлет:

Отец, который сына бьет,

Старается ударить мимо...

И молния сожгла одну

Незаселенную страну.

С тех пор гордясь невыразимо,

Зазнались люди без стыда.

Олимп разгневался тогда;

Богов верховный повелитель,

Юпитер сам, Тучегонитель,

Поклялся Стиксом наконец,

Что он пошлет на землю грозы.

Не веруя в его угрозы,

Смеялись боги. Он - отец,

Душе которого знакомы

Любовь и жалость. Пусть же сам

Дозволит он другим богам

Вернейшие измыслить громы.

Немедля выковал Вулкан

Двойной с Перунами колчан:

И те, которые летели,

Не уклоняясь, прямо к цели

Их олимпийцев шлет синклит;

Другие, чей удар грозит

Высоким лишь вершинам горным,

В пути своем по временам

Совсем теряются бесследно.

Для нас угроза их - безвредна:

Лишь эти шлет Юпитер сам.

О. Чюмина.

Идею этой басни Лафонтен, по мнению комментаторов, взял у Сенеки, из его "Естественных вопросов". Сенека рассказывает, что, по воззрениям этрусков, есть три рода громов, "бросаемых Юпитером". Первый, который он бросает не советуясь ни с кем, безвреден; два других, напротив, которые он бросает поnле совета с богами Олимпа, ужасны и опустошительны.

163. Сокол и Каплун

(Le Faucon et Le Chapon)

Как сладок голосок предателя порою!

Не доверяйтесь вы ему:

Тот, право, не дурак, кто опытной душою

Не верит ничему.

Раз Маннский гражданин Каплун был приглашаем

Перед хозяйские пенаты в суд предстать:

Суд этот попросту мы печкой называем.

Все слуги, чтоб домой ответчика загнать,

Лукаво зазывая,

Кричали: "Цып, цып, цып..." Но, быстро удирая,

Наш малый не дурак не верил им ничуть.

"Эй, слуги!-молвил он, смеясь.-Груба чрезмерно

Приманка ваша; вам меня-то не надуть

Наверно".

Сокол и Каплун

Питают каплуны к нам веры очень мало,

Инстинкт ли, практика ль им это подсказала:

Беглец, кого с таким трудом

Ловили, был назавтра нужен

На ужин,

К жаркому за столом;

Без этой почести вся живность

Жила бы, думаю, гораздо веселей.

Вот Сокол, на жердях сидевши, увидал,

Как молодец наш удирал...

И крикнул Каплуну: "Поверь, твоя наивность

И глупость пресмешны... Невежи вы, ей-ей...

Вот я: с хозяином охотиться умею,

И вновь к нему спешу с добычею своею.

В окне он, видишь ты? Он ждет тебя... Скорей!

Да ты оглох никак?"

"Нет, все я слышу: говор

И зов... да что, скажи, что надобно ему?

А этот дядя повар

С ножом страшилищем гоняется к чему?