Дар или проклятье - Джессика Спотсвуд

— Вы хотели что-то обсудить? — осторожно спрашивает она.

— Я знаю, что вы ведьма, — прямо говорю я.

Елена даже не приостанавливается — ее руки по-прежнему заняты моими волосами.

— Когда вы это поняли?

— Это неважно. Вы не были с нами честны. То, что вы здесь, — это не совпадение. Вы приехали шпионить за нами.

— Не шпионить. Меня прислали вас защищать. То, что одна из вас ведьма, уже подтвердилось, но Сестры очень хотели… — Я разворачиваюсь, чтобы посмотреть ей прямо в лицо.

— Подтвердилось? И кто же это подтвердил?

Я всегда знала, что в Чатэме полным-полно шпионов Братьев. Значит, у Сестричества тоже есть наблюдатели? Может, кроме Мауры, Тэсс и меня, в городе есть еще ведьмы?

Елена усаживается на диван, изящно разложив вокруг ног чернильно-синюю юбку.

— Я не вольна это сказать. Но могу заверить, что это не один из тех, кто считает вас воплощением зла. Я приехала, чтобы выяснить, кто из вас троих может колдовать, и была потрясена, когда выяснила, что вы все на это способны. Это очень большая редкость.

У меня немедленно возникает инстинктивное побуждение все отрицать, но Елена поднимает руку, предупреждая мои возражения:

— Маура все мне рассказала. Не сердитесь на нее, пожалуйста. Я знаю, как непросто было хранить в тайне ваши способности, и хочу сказать, что вы хорошо справились.

Судя по всему, недостаточно хорошо. У меня внутри все кипит:

— А теперь вы уедете и расскажете о нас всему Сестричеству?

— Пока нет. Я еще должна выяснить, какими именно колдовскими способностями обладает каждая из вас. Например, способностью к ментальной магии. — Елена делает головой движение в мою сторону. — Маура говорит, что никогда не пробовала влиять на мысли. А вы?

— Боже мой, конечно, нет! Разве то, что я — ведьма, недостаточно дурно само по себе? Вот уж меньше всего на свете этого хотела! — Чтобы моя полуправда прозвучала убедительнее, я разворачиваюсь обратно к зеркалу.

— Вам не нравится быть ведьмой? — Елена морщит гладкий коричневый лоб, словно услышала нечто прискорбное. — Почему?

— А почему мне должно нравиться? — Я корчу гримаску и вдеваю в уши мамины сапфировые серьги.

— Маура сказала, что вы приняли близко к сердцу проповеди Братьев и считаете, что колдовство — это грех.

Маура слишком много болтает.

— А она считает, что колдовство — это развлечение. Баловство. Вы хоть представляете себе, сколько раз Отец или прислуга почти заметили то, что не смогли бы объяснить? Просто удивительно, что нас не разоблачили.

— Я уверена, что это ваша заслуга, — Елена крутит на пальце серебряное кольцо, символ ее обручения с Господом. — Сестричество может помочь вам, Кейт. Я знаю, как много для вас значат ваши сестры; мы можем обеспечить их безопасность. Вы должны принять нашу помощь. Может быть, ваше положение еще опаснее, чем кажется.

— Это из-за пророчества? — Не успев произнести это слово, я уже готова откусить себе язык.

— Как вы о нем узнали? — Елена слегка заломила бровь — ее удивление выразилось лишь в этом. Ей бы в карты играть с таким самообладанием.

— От Мамы. Она волновалась, потому что… ну… Что мы все втроем… — Я тереблю белое кружево, которым отделан мой туалетный столик.

— Вы должны знать, Кейт, что Братьям тоже известно о пророчестве. Они нашли записи в доме одной арестованной ведьмы. — Елена хмурится. — Разве вы не заметили, что в последние годы они расправляются в основном с молоденькими девушками? Особенно если в семье три сестры. Сколько еще пройдет времени, прежде чем они обратят на вас внимание?

Семья Доламор. И те три сестры в Вермонте. Интересно, сколько еще таких семей осталось в Чатэме? А во всей Новой Англии? У нас не редкость семьи, в которых по шесть-семь детей, особенно это касается фермеров, но в скольких из них есть по три девочки?

— Кейт! — кричит снизу Маура. — Скорее, а то мы опоздаем!

— Уже иду! — отзываюсь я.

— Я сожалею, — говорит Елена, — что не была с вами более откровенна. Но вы должны понимать, что истинная сущность Сестричества и пророчество — это жизненно важные тайны, и мы не можем вот так запросто раскрывать их.

Я закусываю губу.

— А Маура знает?

И опять мне в ответ — лишь легчайшее движение бровей. Она встает.

— Так вы ей не сказали?

— Пока нет. Но я хочу сама рассказать обо всем ей и Тэсс.

— Конечно. — Елена наклоняется и поправляет шпильку у меня в прическе; я подавляю желание шарахнуться от нее. — Пожалуйста, обдумайте наш разговор. Монастырь в Нью-Лондоне прекрасен и очень хорошо охраняется. Даже если вы не те самые три сестры из пророчества, мы будем вам рады. Ну а если это все-таки вы, то вам не найти более безопасного места.

Я встаю, увеличивая дистанцию между нашими телами. Мое доверие завоевать не так просто, как доверие Мауры.

— Почему вы думаете, что это мы?

Елена улыбается.

— Скажем так: у меня есть сильное предчувствие, что одна из вас способна на ментальную магию. У вашей матушки был такой дар, не правда ли? Даже в Сестричестве он очень редок и вызывает благоговение и страх. Но с этой способностью или без, вы из тех, кто быстро учится. И я хотела бы вас учить. Всех троих.

— Нет. — Я отступаю к двери. — Я не хочу, чтобы вы учили этому моих сестер.

Елена несколькими дюймами ниже меня, но под ее взглядом я начинаю чувствовать себя упрямым ребенком.

— Кейт, ментальная магия действительно обладает нежелательными побочными эффектами, если ее использовать слишком часто. Но если подойти к ней с должной ответственностью, она ничуть не хуже любого другого вида колдовства. Разговоры об особой греховности ментальной магии — всего лишь паранойя Братьев. Она может защитить ведьму, которой грозит опасность. Ваши сестры имеют право знать, на что они способны. Возможно, однажды это их спасет.

— Катерина Анна Кэхилл! — вопит Маура. — Мы опоздаем!

Елена смеется.

— Подумайте о том, что я вам сказала, Кейт. Я знаю, что вы привыкли сами со всем справляться, но в этом больше нет нужды. Я здесь, чтобы помочь.

Сегодня в воскресной школе преподает Брат Саттон. Это высокий человек с кожей красно-коричневого цвета и коротко остриженными вьющимися волосами. У него густой, мелодичный голос; он говорит, улыбается и жестикулирует, словно театральный актер. Впрочем, театров, увы, более не существует. Если бы он не распространялся о том, какое зло несет ментальная магия, мне было бы почти приятно его слушать, но эта тема не иссякает уже две недели и изрядно меня беспокоит. В данный момент Хана Ито спрашивает его, почему девушки иногда совершают нечто настолько греховное.

— Возможно, этот вид магии поначалу не кажется таким уж плохим. Скажем, вы поскандалили с братом и разбили бабушкину фарфоровую вазу. Это не слишком подобает юной барышне, но порой такие вещи случаются. — Брат Саттон улыбается, снисходя к нашим девичьим слабостям, в его карих глазах тепло. — Скажем, бабушки уже не стало, и эта ваза хранилась как память о ней. Вы боитесь, что ваша матушка будет убита горем, а еще боитесь наказания. Как вы, возможно, поступите? Вы солжете и скажете, что брат сам разбил вазу. А ведьма вместо лжи — которая, кстати, тоже грех, девочки, вы никогда не должны лгать своим родителям, — прибегнет к ментальной магии. Она сотрет саму память об этой вазе. Это спасет ее от наказания, а ее матушку — от горя. Возможно, ведьма даже убедит себя, что делает благородное дело.

Я сижу, уставившись в белокурый затылок Элинор Эванс (она сидит передо мной, и ее локоны подпрыгивают, когда она энергично кивает головой), и терзаюсь чувством вины. Когда Мама в последние месяцы перед смертью учила меня ментальной магии, она позволяла мне практиковаться на себе. Я до сих пор помню выражение ее лица, когда она поняла, что я могу стирать воспоминания; на нем была написана смесь гордости и страха.

Если судить по рассказам Братьев, ментальной магии кругом, как грязи: на каждом перекрестке затаилась ведьма, готовая пустить ее в ход, и мы должны быть постоянно начеку, чтобы не пасть жертвой этих ужасных чар. А если верить Елене, это редкий дар. Если на свете сейчас живет всего несколько сотен ведьм, то сколько из них способны на ментальную магию? Тридцать? Десять? Меньше? Такой была моя Мама. Зара. Елена. И я.

— Вам может показаться, что это не так уж страшно. Подумаешь, стертый кусочек памяти! Но это очень плохо, — утверждает брат Саттон. — А что, если ваша матушка получила эту вазу в подарок на свадьбу? Или бабушка завещала ее матушке на смертном одре вместе с последними наставлениями и словами любви? Что, если эти воспоминания тоже исчезнут? Ментальная магия не может быть благородной, девочки. Она всегда эгоистична и грешна.

Я дважды изменяла людям память, убедив себя, что я имею право так поступить. Но, защищая нас, я навредила другим. Что, если, стерев намерение Отца отослать меня в школу, я стерла и его воспоминания о том, как я была крошкой, о моих первых шагах и первых словах, о том, как Мама склонялась над моей колыбелью?