Сёгун - Джеймс Клавелл

— Но господин Кийяма будет очень недоволен, госпожа, если вы останетесь.

— О, извините, Киритсубо-сан, но дедушка вряд ли узнает. Я всего-навсего жена младшего внука. Я уверена, что он не обратит внимания, а я несколько месяцев не видела мужа и мне все равно, что он скажет. С нашей госпожой все в порядке?

— Все в полном порядке. Ачико-сан, — ответствовала старая госпожа Эцу, твердо захватывая роль главы компании. — Конечно, мы с радостью примем вас, дитя мое. Проходите, садитесь вот здесь, рядом со мной. Как зовут вашего мальчика? Какой прекрасный ребенок!

Все дамы хором с ней согласились. Тут раздался жалобный голос мальчика лет четырех:

— По-жалуй-ста… я тоже плекласный лебенок…

Все дружно засмеялись, и всем стало легче.

— Ты и правда прекрасный мальчик! — согласилась госпожа Эцу и снова засмеялась. Кири вытерла слезы.

— Ну, вот так-то лучше, а то я стала уж слишком серьезной. Ах, милые дамы, я так польщена, что мне позволили приветствовать вас от имени госпожи Тода. Вы, наверное, проголодались… Вы правы, госпожа Эцу, — сегодня такой день, что просто нельзя не освежиться. — Она отправила служанок за едой и напитками, познакомила тех, кто еще не был знаком, похвалив у кого кимоно, у кого зонтик с красивым рисунком… Вскоре женщины, отдохнувшие и оживленные, болтали как стайка попугаев…

— Ну, кто может понять женщин? — поразился Самиери.

— Да уж! — согласился Ябу.

— Только что они были напуганы и все в слезах и вот… Когда я увидел, как госпожа Марико подняла меч Ёсинаки, я подумал, что умру от гордости за нее.

— Да. Жаль, что последний серый был так ловок. Мне хотелось бы посмотреть, как она его убьет. Менее ловких она уже убивала.

Самиери поскреб бороду, — пот, подсыхая, раздражал кожу на лице.

— Что бы вы сделали на его месте?

— Я бы убил ее, а потом принял командование над коричневыми. Слишком много крови пролито. Это все, что можно было сделать, не перебив всех серых на стене.

— Иногда убивать — хорошо. Очень хорошо! Иной раз это совсем особенное ощущение — намного острее, чем наслаждаться с женщиной…

Оттуда, где собрались дамы, донесся взрыв смеха: это дети в своих развевающихся ярко-красных кимоно, стали важно вышагивать взад-вперед между мамами.

— Славно, что здесь опять появились дети. Я рад бы снова оказаться в Эдо…

— Да-а… — Ябу задумчиво смотрел на женщин.

— Я думаю о том же самом, — спокойно сказал Самиери.

— И что вы решили?

— Ответ может быть только один: если Ишидо позволит нам уйти — прекрасно. Если же сеппуку госпожи Марико окажется бесполезным — тогда… тогда мы поможем этим дамам отправиться в Пустоту и начнем сражение. Они не захотят жить.

Ябу заметил:

— Ну, кто-нибудь захочет…

— Мы решим это позднее, Ябу-сан. Для нашего господина лучше, если они все совершат здесь сеппуку. Вместе с детьми.

— Да, конечно.

— Потом все мужчины выйдут на стены, на рассвете мы откроем ворота и будем сражаться до полудня, а те, что останутся в живых, вернутся обратно и устроят пожар в этой части замка. Если я останусь в живых, сочту за честь принять ваши услуги помощника при совершении сеппуку.

— Можете на меня рассчитывать.

Самиери ухмыльнулся:

— Это всколыхнет всю страну… Все это сражение, сеппуку… Распространится как пожар, захватит всю империю… Вы думаете, это отложит приезд Возвышенного? У нашего господина именно такой план?

— Не знаю… Самиери-сан, я на несколько минут пойду к себе. Если госпожа вернется, сразу же пошлите за мной.

Ябу направился к Блэксорну, который, задумавшись, сидел на ступеньках главной лестницы.

— Анджин-сан, — многозначительно зашептал он, — у меня, кажется, появился план… Тайный… Понимаете?

Колокола отбили очередной час. Все в крепости внимательно прислушивались к бою часов: начинался час обезьяны — шесть ударов после полудня, три часа. Многие поворачивались к солнцу и, не отдавая себе в том отчета, проверяли по нему время.

— Да, я понял ваши слова. А какой план?

— Поговорим позднее… Будьте где-нибудь поблизости… Ни с кем не разговаривайте… Понятно?

— Да-да.

Ябу с десятью коричневыми направился к воротам. К ним тут же подошли двенадцать серых, и все зашагали вниз по переулку. Серые остановились, не заходя в ворота. Ябу сделал коричневым знак ждать его в саду и один вошел в здание.

— Это невозможно, господин генерал, — убеждала Ошиба. — Вы не можете допустить, чтобы дама с таким положением совершила сеппуку. Простите, но вы попали в западню.

— И я так считаю, — заявил Кийяма.

— Прошу прощения, госпожа, но что бы я ни сказал и ни сделал, — это для нее значит не более, чем отбросы последнего эта, — отпарировал Ишидо. — По крайней мере Торанага так решил.

— Конечно, его воля стоит за поведением Марико. — Пока Кийяма говорил, Ошиба пыталась прийти в себя от грубости Ишидо. — Извините, но он снова вас переиграл! И все-таки вы не можете позволить ей совершить сеппуку!

— Почему?

— Простите, пожалуйста, господин генерал, но мы должны говорить потише, — напомнила Ошиба: они ждали в просторной комнате на втором этаже главной башни замка. Тяжко болела госпожа Ёдоко, они пришли сюда ради нее. — Я уверена, что это не ваша вина и есть какой-то выход.

Кийяма спокойно произнес:

— Нельзя дать ей выполнить свою угрозу, генерал, это всколыхнет всех женщин в замке.

Ишидо сердито посмотрел на него:

— Вы, видимо, забыли о тех двух, что были случайно застрелены… И никаких волнений, зато и никаких попыток убежать.

— Это жестокая случайность, господин генерал, — заметила Ошиба.

— Согласен, но мы на войне. Торанага все еще не в наших руках, а пока он жив, вы и наследник постоянно в опасности.

— Извините, я беспокоюсь не о себе — только о сыне. Через восемнадцать дней все они сюда вернутся. Советую дать им возможность уехать.

— Это ненужный риск, простите. Мы не уверены, что она поступит именно так.

— Она это сделает, — презрительно бросил Кийяма, — он ненавидел Ишидо за его неуместное присутствие в роскошных, богато обставленных апартаментах замка, которые так напоминали ему Тайко, его друга и уважаемого им военачальника. — Она — самурай.

— Простите, но я согласна с господином Кийяма, — не сдавалась Ошиба. — Марико-сан осуществит свое намерение. Там еще эта ведьма Эцу! Маэда слишком горды…

Ишидо подошел к окну и посмотрел вниз.

— Насколько я себе представляю, они попытаются устроить пожар. Эта Тода… она же христианка? Разве самоубийство не противоречит ее религии? Ведь это самый страшный грех?