Последний викинг. Сага о великом завоевателе Харальде III Суровом - Дон Холлуэй

отрубил ему обе руки. Берберы, турецкие и африканские работорговцы из армии Фатимидов, слуги (ghoulam; среди которых также было небольшое число свободных русов и скандинавов), всё еще были готовы воевать между собой, и западные провинции империи – Сицилия и Тунис – были на грани отделения. Пока халифат находился в переходном периоде, со стороны аль-Джарджараи было разумно вызвать все войска домой и иметь их под рукой в случае, если кто-нибудь поднимет восстание.

Поскольку сарацинская угроза хотя бы временно отступила, Харальда тоже вызвали обратно. По словам Снорри, «он вернулся в Константинополь со своими людьми и какое-то время оставался там». Его прибытие в столицу подтверждает то, что за год с небольшим он высоко поднялся в иерархии варягов. Подвиги, совершенные в борьбе с сарацинами, доказали его преданность империи. Маниак хотел от него избавиться, а стратиг Константин мог его порекомендовать своим братьям Михаилу и Иоанну, находящимся в поиске предводителя, за которым пошли бы варяги. В столице угрозы восстания не было, но аристократы вновь стали вести игры со смертельными ставками. Подобно аль-Джарджараи, некоторые из них хотели располагать надежными боевыми отрядами, находящимися неподалеку, и Зоя не в последнюю очередь.

Во дворце дела у императрицы не ладились. Орфанотроф в погоне за властью был недоволен кабинетом премьер-министра. Его увечье было препятствием на пути к трону, но не к патриаршему трону Церкви Константинополя. Став патриархом, он мог быть первым из равных ему архиепископов империи. Если церковь возглавит Иоанн, а Михаил – страну, то власть пафлагонцев будет непревзойденной. Патриарх Алексий, который первоначально отказался председательствовать на фиктивной свадьбе Зои и Михаила, также рассорился с землевладельцами, которые скупали недооцененную церковную собственность под видом ее восстановления в полном объеме, но на самом деле просто увеличивали свои владения. Иоанн вступил в тайный сговор с некоторыми нижестоящими архиепископами и митрополитами для того, чтобы сместить Алексия на том основании, что тот был избран не епископами, а назначен императором Василием II – и это было правдой. Однако Алексий указал на то, что если бы его рукоположение было недействительным, таковым бы оказалось и восхождение на трон трех императоров, которых он короновал, а также половина епископов и митрополитов, включая большинство тех, кто пошел за орфанотрофом, должны были бы оставить свои посты. Иоанн был вынужден отступить.

Поняв наконец, что этот евнух был ее препятствием не только на пути к Михаилу, но и к самой империи, Зоя сама организовала заговор, чтобы его убить. Зоя знала, что он принимал слабительное – в те времена это было достаточно распространенным, хоть и неверным и неэффективным средством для лечения целого ряда заболеваний. Она воспользовалась одним из немногих оставшихся в ее руках орудий – своим колоссальным богатством. Она подкупила одного из своих евнухов, чтобы тот, в свою очередь, дал взятку лекарю Иоанна, и он подсыпал орфанотрофу в лекарство яд. Однако слуга доктора предупредил Иоанна о заговоре до того, как он был выполнен. Доктора выставили из города, а поскольку прямого доказательства вины Зои не было, как написал Скилица, «императрица попала под еще большее подозрение».

Харальд не имел с этим инцидентом ничего общего (по крайней мере, его имя никогда не упоминалось в связи с этим), однако в дворцовых играх он понемногу начинал играть некую роль. Если бы дошло до битвы с пафлагонцами, Зое пришлось бы переманить некоторые войска на свою сторону. Близилось время, когда Харальду придется выбирать между преданностью императору или императрице, но прежде чем его верность подверглась испытаниям, события на земле сарацинов снова вышли на первый план.

Статус-кво нарушал мир, а не война. Безрукий фатимидский визирь аль-Джарджараи не собирался вести войну с Византией. В 1027 году, будучи визирем Аз-Захира, он заключил мир с Константином VIII, а в 1037 году, будучи визирем у аль-Мустансира, добился подписания с Михаилом IV тридцатилетнего мирного договора. Договор помимо обмена пленниками (освобождено 5000 мусульман и 50 000 христиан) заключал в себе разрешение византийцам заново возвести храм Гроба Господня в Иерусалиме, который Бешеный халиф разрушил в 1009 году, – что десятилетия спустя послужит главным предлогом для Первого крестового похода.

В связи с этим знаменательным событием для совершения визита в Священный город была собрана целая делегация архитекторов, плотников, каменотесов и других мастеров, в сопровождении священников, епископов и аристократов, стремящихся совершить паломничество. Их должна была охранять варяжская стража.

По крайней мере некоторые делегаты носили королевский статус, поскольку менее знатные члены делегации не могли пользоваться услугами императорской стражи. Если император Михаил принимал участие в этой поездке, то это был бы официальный визит, историческое событие, должным образом освещенное в летописях. Но делегация таковой не была. Никто из византийцев, входивших в состав делегации, даже не был назван по имени (а если и был, то записи утеряны). Но во всей империи было всего три человека, которые были достойны иметь варяжских защитников. В это время обе сестры Зои, и старшая Евдокия, и младшая Феодора, были монахинями и могли претендовать на участие в паломничестве, которое частично было политической миссией, но ни одна из них не была в хороших отношениях с дворцом. Евдокия не могла похвастать таким политическим весом, как Зоя, а Феодора, попросту сосланная в монастырь, совсем не была другом трону. Поэтому представляется вполне правдоподобным, что в путешествие в составе делегации отправилась сама императрица как представительница государства. Кровь Багрянородной в конце концов была более королевской, чем кровь любого мужчины. Более того, у Зои были все причины на то, чтобы уехать из Константинополя, а император Михаил со своим братом-интриганом имели все основания желать ее отъезда. Выжив при несостоявшемся покушении, Иоанн был слишком умен, чтобы полагать, что может изгнать императрицу, даже в монастырь. Любовь народа всё еще была на ее стороне, и в ее отсутствие обожание толпы может быстро поменяться на месть. Однако совсем другое дело, если бы она ушла добровольно…

Поездка в Священный город не вызвала бы никаких подозрений к Зое. При всех ее недостатках у августейшей особы была репутация – истинная или нет – набожного человека. «В этом отношении она превзошла многих мужчин и женщин, – отметил Пселл. – Ее горячее благоговение перед всем, что имеет отношение к Богу, привело ее, так сказать, к соприкосновению с первым и чистейшим светом. Не было и часа,