Папа римский и война: Неизвестная история взаимоотношений Пия XII, Муссолини и Гитлера - Дэвид Керцер

Через две недели после встречи Муссолини с Гитлером дуче направил секретный меморандум королю, Чиано и командующим. В нем говорилось, что в случае продолжения войны «верить в возможность до самого ее конца оставаться в стороне нелепо и нереалистично. Италия не задвинута в угол Европы подобно Испании… Италия находится среди воюющих стран». Через два дня он высказался в том же духе на заседании кабинета министров. Если Италия и дальше останется нейтральной, она «на столетие лишится статуса великой державы и навеки перестанет быть истинно фашистским режимом». По его словам, для Рима настало время вновь собрать воедино свою средиземноморскую империю[264].

Нетерпение дуче лишь усилилось, когда 9 апреля он получил от Гитлера письмо, где сообщалось о планах фюрера в этот же день направить германские войска в Норвегию. Поблагодарив Муссолини за все, что он до сих пор сделал, Гитлер завершал письмо так: «Дуче, меня глубоко трогает вера в то, что Провидение избрало нас двоих для осуществления одной миссии». Поздно ночью Муссолини получил еще одно послание от Гитлера. Фюрер извещал о том, что немецкие войска полностью оккупировали Данию и захватили Осло[265].

«Ненавижу этот итальянский сброд!» – воскликнул Муссолини на другой день во время разговора с Кларой. Пока немцы храбро сражаются, итальянцы, видите ли, хотят и дальше жить мирно и спокойно. «У меня была возможность восемь месяцев мерить температуру этому народу, – заметил дуче (имея в виду, что война разразилась восемь месяцев назад). – Они трусы, слабаки и полны страха». Это была одна из его излюбленных тем, так что он, быстро распаляясь, добавил: «Ах, ты же знаешь, все это совершенно бесполезно: нельзя искоренить последствия трехвекового рабства за 18 лет нового режима!» Он сделал все возможное, чтобы превратить итальянцев в отважную, воинственную силу, но мало чего добился: «Даже если враг окажется у наших ворот, они и тогда не прекратят пустую болтовню».

«Да, моя дорогая, – заключил дуче, – я расстроен. Я расстроен и испытываю отвращение»[266].

Его настроение не улучшила встреча с королем, которая прошла утром того же дня. Чтобы исполнить обещание, данное Гитлеру, Муссолини требовалась поддержка короля, ибо именно король считался верховным главнокомандующим вооруженными силами, а итальянская армия имела долгие традиции верности Савойской династии. Но Виктор Эммануил, вечный циник, к тому же никогда не любивший немцев, не демонстрировал особого желания отправлять итальянские войска на фронт.

«Это унизительно, – заметил дуче в тот же день несколько позже, – когда стоишь руки в брюки, а другие в это время пишут историю»[267].

Часть вторая. На пути к победе гитлеровской коалиции

Глава 13

Неподходящий момент

После полуночи зять Муссолини, министр иностранных дел Италии, уже уходил со званого обеда, устроенного посольством Германии, когда у дверей его остановил Ганс Георг фон Макензен, гитлеровский посол в Риме. Не исключено, заметил Макензен, что ему придется потревожить министра ранним утром. Вернувшись домой, Чиано никак не мог заснуть. В 4:00 у него зазвонил телефон, и Макензен сказал, что будет у его порога самое большее через 45 минут. Прибыв к министру, немец сообщил: Гитлер хочет, чтобы Чиано ровно в 5:00 передал Муссолини одно послание. На естественный вопрос, почему все это нельзя было сделать накануне, в более приемлемое время, Макензен пробормотал что-то насчет дипломатического курьера, которому пришлось задержаться. Затем эти двое проследовали по улицам Рима, пустынным в этот час, на виллу Торлония, в резиденцию итальянского диктатора. Это происходило 10 мая 1940 г.

Послание Гитлера начиналось так: «Дуче, когда вы получите это письмо, я уже перейду Рубикон». Как выяснилось, он отдал немецким войскам приказ начать наступление на Бельгию и Нидерланды в 5:35. Внимательно прочитав письмо и приложенные к нему материалы (все это было написано по-немецки), Муссолини поднял глаза и объявил, что полностью одобряет решение фюрера. Он отправил Гитлеру телеграмму с благодарностью за письмо. «Я чувствую, что Италии тоже пришло время действовать, – писал Муссолини фюреру. – Что касается итальянских вооруженных сил, то флот готов, а к концу мая будут готовы и две армейские группировки на востоке и на западе, а также формирования военно-воздушных и противовоздушных сил».

Стремление дуче объединить итальянские силы с гитлеровскими лишь усиливалось на протяжении последующих дней, когда немецкие войска с ошеломительной скоростью продвигались по территории Нидерландов, Бельгии, Люксембурга и далее в направлении Парижа. Эдда, дочь Муссолини, разделяла его энтузиазм, в отличие от своего мужа. Своевольная дочь заявила отцу, что, если Италия не хочет утратить честь, стране нужно как можно скорее вступить в войну[268].

За две недели до этого, встревоженный тем, что Муссолини по некоторым признакам готовится ввергнуть Италию в пучину войны, Пий XII написал ему письмо. Начиналось оно такими словами: «Возлюбленный сын. Нам известно… о тех доблестных усилиях, которые вы с самого начала предпринимали для того, чтобы избежать войны, а затем – чтобы ограничить ее небольшой территорией». Далее следовало выражение надежды на то, что «благодаря вашим инициативам, вашему упорству и вашей итальянской душе Европа будет спасена от большого разрушения и от множества новых бедствий, а наша и ваша любимая страна избежит столь ужасного несчастья». Одновременно папа подтверждал те инструкции, в соответствии с которыми ватиканские газеты не должны были публиковать ничего такого, что могло бы вызвать неудовольствие дуче[269].

Ответ Муссолини понтифику был далек от успокаивающего: «Благословеннейший Отец, ваше признание того факта, что я пытался всеми силами избежать европейского пожара, дало мне повод для законного удовлетворения». Хотя до сих пор удавалось не вовлекать Италию в войну, писал дуче, гарантировать, что это получится и в будущем, невозможно. Затем он с немалой долей самомнения приводил в качестве оправдания слова самого папы: «История, как вы учили меня, Благословенный отец, не знает случаев, когда Церковь принимала бы мир ради мира, мир "любой ценой", "мир без справедливости"». В последнем приступе лицемерной неискренности он добавлял в конце: «Я утешаюсь тем, что Господь в случае любого развития событий обязательно защитит такой верующий народ, как итальянский»[270].

Готовя письмо итальянскому диктатору, папа консультировался с американским президентом, который направил Муссолини схожую просьбу. Рузвельт передал ее по телеграфу своему послу в Риме, поручив дипломату лично доставить ее дуче. Муссолини принял 1 мая посла Филлипса в своем кабинете в Министерстве иностранных дел. Вначале дуче беседовал с дипломатом один на один, но примерно в середине этой получасовой встречи к ним присоединился Чиано. Зная, что Муссолини не идеально владеет английским, посол медленно зачитал ему рузвельтовское послание. После каждой зачитываемой фразы Муссолини вслух переводил ее на итальянский. Закончив, Филлипс передал текст Муссолини, который затем снова ознакомился с ним, читая уже про себя.

Завершив чтение, Муссолини поинтересовался у Филлипса, с какой стати американцам ввязываться в войну. В своей телеграмме президент назвал себя реалистом. Но сам он тоже реалист, отметил диктатор. Как бы там ни было, реальность такова: Германия покорила Польшу и Чехословакию – и эти факты придется отразить на новой карте Европы. Что же касается Италии, то она долгое время была страной аграрной, а теперь это держава с мощной промышленностью, сильно зависящая от международной торговли. И она не может вечно оставаться «узницей Средиземноморья». Ей нужен выход к Атлантике. Передайте Рузвельту, что Италия никогда не вмешивалась в американские дела. И она вправе рассчитывать, что американцы не будут вмешиваться в европейские[271].

Папа узнал об агрессии Германии от своего брюссельского нунция, который в тот же день отправил ему телеграмму с сообщением о том, что бельгийская столица подверглась воздушному удару. Французское и британское правительства настаивали, чтобы папа осудил вторжение, и он счел, что ему все-таки надо что-то предпринять. Сидя за своей маленькой пишущей машинкой поздним вечером 10 мая, понтифик составил