Япония в меняющемся мире. Идеология. История. Имидж - Василий Элинархович Молодяков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Разумеется, освещение избирательных кампаний и прогнозы о результатах выборов правилами журналистской этики не возбраняются. Однако писаные и неписаные законы журналистского мира предписывают СМИ (по крайней мере, газетам и телевидению) избегать проявления своих партийных симпатий и антипатий, дабы не воздействовать на свободу выбора избирателей. Следует помнить, что газеты «Ёмиури», «Асахи» и «Майнити» с их огромным ежедневным тиражом – не только союзник политического mainstream'a (а не какой-то одной из его партий!), но средство «гармонизации» общества. Конечно, даваемый СМИ «эффект прогноза» влияет на некую часть электората, прежде всего на «болото», еще не определившееся с окончательным выбором. В наименьшей степени это затрагивает Коммунистическую партию Японии, имеющую небольшой, но стабильный и дисциплинированный электорат. КИЯ противопоставляет себя mainstream'у, но не политической системе страны и не духу «гармонии» в обществе. Японские СМИ не критикуют ее, а просто уделяют мало внимания ее деятельности, поэтому для коммунистов предвыборные кампании – возможность не столько для пропаганды своих не слишком популярных взглядов, сколько для привлечения внимания рядовых граждан к партии и ее деятельности.
Во время избирательных кампаний радио и телевидение Японии уделяют основное внимание опросам общественного мнения, прогнозированию результатов и сравнительному анализу предвыборных программ партий и кандидатов, но не их оценке. Кандидаты критикуют друг друга сами, почти без участия и тем более без помощи центральных СМИ, которые оказываются в положении стороннего наблюдателя предвыборной гонки, оценивая ее в категориях «победы» и «поражения», а не «хорошего» и «плохого». Даже при беглом просмотре любой российской газеты сразу становится ясным, какую партию или группу сил она поддерживает, в то время как по японским газетам (опять-таки кроме «партийных») определить это практически невозможно.
Сенсационным исключением из правил стали некоторые телевизионные комментарии во время выборов 1993 г., открыто призывавшие «положить конец эре ЛДП». Трудно сказать, насколько велика была на самом деле их роль в поражении либерал-демократов, и без того скомпрометировавших себя многочисленными финансовыми скандалами и непопулярными политическими шагами, но сбрасывать со счетов этот фактор тоже нельзя. Подлинного единства в партии не было уже давно, а баланс составлявших ее фракций из неустойчивого равновесия все больше приближался к устойчивому неравновесию. Однако в самых неожиданных, на первый взгляд, действиях ведущих СМИ этого времени легко увидеть не столько проявление фатального раскола правящей элиты, сколько ее несомненное стремление к очищению своих рядов и к обновлению имиджа. Проштрафившихся политиков и ранее не раз приносили в жертву, дабы они не подрывали авторитет партии или власти, и СМИ неизменно играли в этом важную роль, как в случае с Уно.
Но даже в освещении громких политических или финансовых скандалов ведущие СМИ обычно соблюдают сугубую осторожность, особенно если дело идет к выборам. Главным препятствием на пути «грязных политтехнологий», в том числе избирательных, является коллективная ответственность журналистов и редакторов перед обществом, элитой и коллегами, значение которой в Японии очень велико. В распоряжении японских политтехнологов и пиарщиков находятся огромные средства и возможности (как финансовые, так и технические), но сами методы и условия их работы радикально отличаются от существующих в США, с одной стороны, или в России, с другой. Сами японцы – и политтехнологи, и медиа-аналитики – признают, что в их избирательных кампаниях СМИ играют меньшую роль, чем личные, организационные и социальные связи кандидатов и их партий, и что влияние газет – как более политизированного СМИ – до сих пор выше влияния телевидения, больше ориентированного на просвещение и развлечение. В Японии симпатии традиционно вызывает стремление к гармонии и консенсусу, ненавязчиво, но ощутимо поддерживаемое СМИ.
Глава пятая
Между гордостью и стыдом: восприятие национальной истории
Национальная история и национальные интересы
В последние годы понятие «национальная история» все более уверенно заявляет о себе в российской историографии, если не потеснив более привычное «отечественная история» (вариант: «история Отечества»), то встав наравне с ним. В отличие от «отечественной истории», оперирующей преимущественно географическими и политическими критериями и реалиями Российской империи – СССР в целом, национальная история (далее будем употреблять этот термин без кавычек) – это история прежде всего конкретной нации и ее культуры, в том числе ее национальных политических и государственных образований. Национальная история уделяет особое внимание культурным, духовным, этническим и религиозным аспектам, приближаясь к несправедливо забытому понятию «родиноведение», распространенному в российской дореволюционной историографии и педагогике. Именно о ней все больше пишут ученые, общественные деятели и публицисты, представляющие этническое и культурное многообразие бывшего СССР, а ныне «постсоветского пространства».
В драматической ситуации последних десятилетий национальная история окончательно стала одной из важнейших форм национального самосознания и национальной самоидентификации, поэтому проблемы ее толкования и восприятия представляют отнюдь не только академический интерес. Российские историки Е.Ю. Зубкова и А.И. Куприянов справедливо отмечают: «Любое общество в периоды кризисов сталкивается с явлением актуализации прошлого. В такие моменты история страны, народа более всего подвержена соблазну нового прочтения, при этом речь не идет о поступательном развитии исторической научной мысли, которой (если она претендует на статус науки) вообще свойственно сомневаться и критически оценивать собственные достижения. Во всяком случае не потребности истории как науки играют здесь решающую роль, на первый план выходят скорее конъюнктурные соображения и политические интересы»[95].
Все сказанное выше о России и бывшем СССР можно отнести и к Японии. Здесь исследователя ждут интересные и перспективные параллели. Начнем с термина кокуси, которым в официальной японской историографии традиционно обозначается история Японии. Его можно переводить и как «отечественная история», и как «национальная история» (ср. аналогичное официальное употребление термина кокуго – «национальный язык» – для японского языка). Понятие кокуси органично включает в себя все указанные выше признаки национальной истории, являясь не только описанием событий, происходивших на территории Японии, но прежде всего историей японского народа и его культуры, историей японского государства, на протяжении многих веков имевшего национальный характер, даже при том что его политические формы заимствовались из-за рубежа – сначала из Китая, а потом из Европы. На английский язык кокуси обычно переводится именно как «national history», что тоже,
