Победить Наполеона. Отечественная война 1812 года - Инна Соболева

Первым шагом к свободе стало учреждение полуофициального Негласного комитета. В его состав вошли друзья и единомышленники: Виктор Кочубей, Павел Строганов, Николай Новосильцев, Адам Чарторыйский. Елизавета Алексеевна тоже присутствовала на заседаниях и наравне с мужчинами участвовала в обсуждении всех вопросов, касающихся реформ, конституции, свободы. Но все они, вольнодумцы и республиканцы, как только им пришлось заняться реальной политикой, стали неожиданно осторожны. Ничего удивительного: они наконец поняли, как мало знают страну, положение народа, особенно крестьян. Прежде чем их освобождать, нужно было во всем разобраться.

Обычно по случаю коронации новый монарх одарял сановников крепостными. Александр таких подарков не сделал, чем вызвал откровенное неудовольствие. Одному из недовольных молодой император твёрдо заявил: «Большая часть крестьян в России – рабы: считаю лишним распространяться об унижении человечества и о несчастии подобного состояния. Я дал обет не увеличивать числа их и потому взял за правило не раздавать крестьян в собственность». Это обнадёживало. Но и только.

Наряду с Негласным комитетом Александр создаёт ещё и Непременный совет. В него входит двенадцать человек. Все – представители знати, все молоды, образованны, увлечены либеральными идеями. Собираются эти доверенные люди «для рассуждения о делах государственных». Цель свою видят в том, чтобы «поставить силу и блаженство империи на незыблемом основании закона». Правда, правом законодательства Непременный совет наделён не был, мог только советовать. Вот однажды генерал-прокурор Алексей Борисович Куракин и посоветовал государю издать указ о запрете продавать крестьян без земли. Молодой император был в восторге, но… после длительного и бурного обсуждения дело кончилось запрещением печатать в газетах объявления о продаже людей…

Тот же Куракин привёл на заседание Непременного совета Михаила Михайловича Сперанского, сына сельского священника, в недавнем прошлом учителя семинарии при Александро-Невской лавре. Князь случайно обнаружил выдающиеся способности этого безвестного молодого человека и предложил ему место в своей канцелярии. А потом решил привести Сперанского в Зимний дворец. С того дня началось одно из самых стремительных восхождений в нашей небедной головокружительными карьерами истории. Сперанский сразу стал сотрудником Непременного совета, причём сотрудником незаменимым. Для пылких молодых аристократов, умеющих прекрасно говорить, эффектно полемизировать, но, увы, не слишком умеющих работать, он стал счастливой находкой. Его работоспособность была просто сверхчеловеческой: годами он работал без отдыха по восемнадцать-девятнадцать часов в сутки.

Пройдёт совсем немного времени, и Наполеон, познакомившийся со Сперанским в Тильзите, назовёт его «единственной светлой головой в России». Похвалы Наполеона вызвали взрыв зависти у не удостоившихся даже быть замеченными сановников. А уж после того, как французский император во всеуслышание сказал Александру: «Не угодно ли вам, государь, поменять мне этого человека на какое-нибудь королевство?», зависть к Сперанскому превратилась в ненависть, а ненависть вдохновила на интриги, которые побудили императора к очередному предательству: он лишил своего любимца всех постов и отправил в ссылку.

Судьба Сперанского и разработанных им реформ, которые могли сделать из России совсем другую страну, трагична и поучительна. Но о внутренней политике (как Александра, так и Наполеона) я буду упоминать лишь тогда, когда без этого не обойтись: всё-таки связь её с политикой внешней, о которой эта книга, достаточно тесная. Вот и реформы Сперанского. Поминаю о них только потому, что они не были осуществлены, как, впрочем, и всё остальное, что Александр обещал своим доверчивым подданным. И именно эти невыполненные обещания стали причиной трагических событий конца царствования человека, чьи первые шаги (точнее, первые слова) породили столько надежд…

Что же касается внешней политики, её, в сущности, поначалу просто не было (во всяком случае, внятной). Но были два настойчивых влияния: матушкино, пронемецкое, и Адама Чарторыйского, делавшего всё возможное и невозможное, чтобы добиться независимости Польши. Именно эти влияния будут постепенно втягивать Александра в противостояние с Наполеоном. А потом и в кровопролитную войну. И все обещания «управлять Богом нам вручённый народ по законам и по сердцу в Бозе почивающей августейшей бабки нашей» будут забыты. А ведь, напомню, сердце Екатерины Великой лежало к русскому народу, потому она и не желала проливать кровь этого народа в угоду европейским соседям. Да, она воевала. И крови при ней было пролито немало. Но – только за интересы России. Её любимый внук будет воевать за Австрию, Англию, Пруссию, Вюртемберг. А за Россию уже тогда, когда дождётся вторжения на свою землю.

Александр – Наполеон. Путь к противостоянию

Об отношении Наполеона к молодому российскому императору говорить бессмысленно, потому как никакого отношения просто не было. Конечно, он знал, что у его союзника Павла Петровича есть дети, в том числе старший сын и наследник. Личность принца его не интересовала: возраст императора Павла давал все основания предполагать, что царствовать тот будет ещё долго.

Александр знал о Наполеоне значительно больше: отец, при том что отношение его к сыну было настороженным, не скрывал ни своих планов, ни отношения к человеку, с которым собирался делить власть над Европой. Отношение это было сродни восхищению. И Александр относился к Наполеону вовсе не презрительно, как к выскочке. Напротив, особенно в первое время, – восторженно, как к великому человеку.

Вскоре после коронации Александр I заявил, что отказывается от вмешательства во внутренние дела иностранных государств и признаёт в них тот политический строй, который поддержан «общим согласием» народов этих стран. В полном соответствии с этим заявлением он сохранял прежние дружественные отношения и с республиканской Францией.

Принято считать, что охлаждение между Россией и Францией произошло из-за всё возрастающей экспансии Франции на европейском континенте. Если не учитывать особенностей личности Александра и его юношеских политических убеждений, с этим можно было бы согласиться. А вот если вспомнить, что молодой российский монарх был поклонником идей Французской революции, республики, конституционного строя, то вполне можно понять, почему у него вызывало недоумение и неприязнь становящееся всё более очевидным стремление Наполеона к единовластию.

В 1802 году, когда Наполеон объявил себя пожизненным консулом, Александр написал Цезарю Лагарпу: «Я совершенно переменил, так же как и Вы, мой дорогой, мнение о Первом консуле. Начиная с момента установления его пожизненного консульства, пелена спала: с этих пор дела идут всё хуже и хуже. Он начал с того, что сам лишил себя наибольшей славы, которая может выпасть на долю человеку.

Единственно, что ему оставалось, доказать, что действовал он без всякой личной выгоды, только ради счастья и славы своей родины, и оставаться верным Конституции, которой он сам поклялся передать через десять лет свою власть. Вместо этого он предпочел по-обезьяньи скопировать у себя обычаи королевских дворов, нарушая тем самым Конституцию своей страны. Сейчас это один из самых великих тиранов, которых когда-либо производила история».

А если ещё вспомнить и о сокровенной мечте Александра отказаться от самодержавной власти, дать своей стране конституцию, а ещё лучше (после благодеяний, которыми он намеревался осчастливить свой народ) – стать всенародно избранным президентом… Если вспомнить о регулярной переписке Александра I с президентом США Томасом Джефферсоном, начало которой положил отправленный президентом список трудов об американской конституции… В общем, нетрудно представить, какое осуждение вызвал у русского самодержавного монарха Наполеон. У него ведь всё, о чём мечтал Александр, было в руках, а он – пренебрёг, предпочёл сначала пожизненное единовластие, а потом (о, ужас!) и корону.

К превращению республиканского генерала в императора французов подталкивало Наполеона не только собственное властолюбие. Незадолго до гибели император Павел Петрович послал в Париж Степана Алексеевича Колычева – дипломата Екатерининской школы, человека в Европе известного и уважаемого, с предписанием внушать Первому консулу, что лучшее средство водворить во Франции порядок и прочность правительства – это принять титул короля. Император Павел выражал готовность признать корону наследственной в роду Бонапартов, но заявлял, что вполне готов признать и республику. Степан Алексеевич задание выполнял с подобающим рвением.

Но главное-то в другом: во время плебисцита французы подавляющим большинством голосов поддержали идею сделать генерала Бонапарта императором.