Победить Наполеона. Отечественная война 1812 года - Инна Соболева

Но главное-то в другом: во время плебисцита французы подавляющим большинством голосов поддержали идею сделать генерала Бонапарта императором.

Личный секретарь Наполеона Клод Франсуа де Меневаль вполне убедительно объяснил это общенародное решение: «Франция была слишком потрясена ужасными эксцессами правления Террора и вялым режимом Директории. Опасности, которым подвергался Наполеон, не были забыты, а опасения в отношении новых угроз усиливались. Были опасения, что в случае гибели Наполеона наступят времена жестокой реакции. Народ устал от бесконечных перемен и был полон решимости не испытывать новых злоключений. Всеми руководило общее желание получить, наконец, возможность спокойного существования под надёжной защитой прочного правительства».

Так что осуждать Наполеона, якобы изменившего идеалам революции, вознёсшей его на вершину власти, вряд ли вправе человек из другой страны, даже и император. Хотя несогласные с решением Наполеона были и среди его близких. Они-то имели на это право – были рядом с ним с первых шагов. Против превращения Франции в империю была Жозефина (об этом подробно в главе, ей посвящённой). Осуждал Наполеона генерал (будущий маршал) Жан Батист Бернадот. Однако – ирония судьбы – когда ему предложат стать королём Швеции, у него не хватит принципиальности отказаться. Но он никогда, даже принимая ванну, не будет снимать нижней рубашки в присутствии посторонних. Только после его смерти, обмывая тело покойного короля, приближённые увидят татуировку: «Смерть королям!»

Своего отрицательного отношения к решению Наполеона стать императором не скрывал маршал Жан Ланн, убеждённый республиканец, один из самых выдающихся военачальников блестящей наполеоновской плеяды. За отвагу и прямоту его называли Роландом французской армии. Он был другом Наполеона и его спасителем (во время Итальянской кампании дважды спас своего командира от верной смерти). Когда после коронации Наполеон спросил Ланна, как ему нравится вся эта пышная процедура, Ланн ответил: «Прекрасно! Жаль только, что на этой церемонии не хватает тех трёхсот тысяч французов, которые отдали свои жизни за то, чтобы подобная процедура была невозможной!..»

Они ссорились. Но жить друг без друга не могли. В сражении с австрийцами при Эсслинге Ланн был ранен. Смертельно. Наполеон сидел возле умирающего, слушал его проклятия в свой адрес и гладил Ланна по голове. Перед самой смертью Ланн вдруг перестал ругать Наполеона, взглянул на него и сказал: «Живи! И спаси армию!» Когда Ланн умер, Наполеон заплакал. Во второй и, насколько известно, последний раз в жизни. Я пишу об этом только для того, чтобы подчеркнуть: оценивать поступки главы государства, когда они касаются внутренней жизни его страны, лучше всё-таки изнутри, а не извне.

А у Александра Павловича манера судить других была, и не всегда его оценки оказывались адекватны. К примеру, во время встречи в Тильзите (об этой знаменательной встрече чуть дальше) Наполеон доказывал, что нужно править твёрдой рукой, что нужна абсолютная власть. Александр пылко защищал принцип равенства людей перед законом, принцип свободы личности. Будто и не был самодержцем страны, половина населения которой пребывала в рабстве.

Тем не менее гениальности Наполеона не отрицал. Вот что он писал матери (которая Наполеона ненавидела и у которой слова «корсиканское чудовище» были самыми мягкими из всех, употребляемых ею по отношению к императору французов): «В настоящее время она (Франция) управляется необыкновенным человеком, таланты, гений которого не могут быть оспариваемы…»

Даже в первые годы царствования, когда ещё и поводов для сравнения вроде бы не было, он сравнивает себя с Наполеоном. В этом уже проглядывает некая ревность, некое желание сравняться с великим человеком. Но самооценки честны и критичны: «Относительно таланта, может, у меня его недостаточно, но ведь таланты не приобретаются, они – дар природы. Справедливости ради должен признать, что ничего нет удивительного в моих неудачах, когда у меня нет хороших помощников…»

Насчёт отсутствия хороших помощников справедливо лишь отчасти. А вот то, что многие чиновники ориентировали своего государя неправильно и этим мешали ему выстраивать разумную, а главное, национально ориентированную политику, – сущая правда. В первую очередь это касается дипломатов. Настроенные против Наполеона, сочувствующие роялистам, они посылали в Петербург явно не соответствующую истине информацию о положении дел во Франции: всё плохо, французы, как один, недовольны политикой Бонапарта. К тому же в российском высшем обществе было много французских эмигрантов, враждебно относившихся к Наполеону. Правда, если Александр осуждал своего французского коллегу за измену идеалам революции, то эмигранты-роялисты (очередной парадокс) ненавидели Наполеона как наследника революции.

Но главным подстрекателем конфликта была Англия. Недаром большинство как современников, так и историков двух последовавших за смертью Павла Петровича веков, считают, что убийство «русского Гамлета» не обошлось без англичан. В самом деле, союз России и Франции был для Англии крайне опасен. Дружба Павла и Наполеона делала этих двоих полными хозяевами Европы. Такого англичане допустить не могли.

Но смерть императора Павла желанного результата не принесла. Его наследник тоже (поначалу) готов был дружить с Францией. Выход оставался один: смерть Наполеона. В Париже были обнаружены и арестованы наёмные убийцы. Их допросы показали, что координатором заговора является герцог Энгиенский из рода Бурбонов. Он жил в Бадене – в девяти километрах от французской границы – и ждал сигнала об успехе покушения, чтобы въехать во Францию и занять трон предков.

По приказу Наполеона отряд французской жандармерии ворвался на территорию Бадена, молниеносно арестовал герцога, захватил все его бумаги. Эти бумаги и признания самого арестованного полностью его изобличали. Герцога Энгиенского судил военный трибунал и приговорил к расстрелу. Приговор был приведен в исполнение незамедлительно.

Расстрел представителя королевского рода произвёл на европейских правителей впечатление шокирующее. Подчёркиваю: именно на правителей. Часто пишут, что этот расстрел потряс и восстановил против Наполеона всю Европу. Это не так. К расстрелам, притом к расстрелам людей куда более известных и популярных, народы Европы за последние годы привыкли. А вот европейские монархи… Для них это был сигнал: они – уязвимы, как любой их подданный.

Острее других отреагировал Александр Павлович. Его нота Наполеону была выдержана в тонах резких и бескомпромиссных: нарушение суверенитета Баденского княжества, норм международного права, неоправданное убийство невинного человека!

Наполеон ответил. Спокойно объяснил, что герцог Энгиенский был арестован за участие в покушении на его, Наполеона, жизнь; что это – внутреннее дело Франции; что, когда три года назад в России был безнаказанно убит Павел I, Франция с подобными протестами не выступала… И добавил, что если бы Александр узнал, что где-то неподалеку от русской границы скрываются убийцы его родного отца и, руководствуясь чувством справедливости, послал бы их арестовать, то он, Наполеон, не стал бы протестовать против священного права наказать убийц.

Этого едва завуалированного обвинения в том, что он не наказал убийц отца, а значит, сам причастен к убийству, Александр не простит Наполеону никогда. Тем более что за этим последует ещё и публикация в газете «Парижский Монитор» статьи, в которой говорилось о роли Англии в убийстве Павла и о том, что убийцы ушли от возмездия. Александра прямо обвиняли в отцеубийстве…

О какой дружбе с Наполеоном после этого можно говорить! Только война. Тем более что стремление «спасти» Европу от французского тирана всё больше вытесняет слишком трудно осуществимые планы реформировать – осчастливить Россию.

Так что расстрел герцога Энгиенского, который справедливо принято считать причиной противостояния России и Франции, – причина, может быть, и главная, но далеко не единственная. И всё-таки рассказать о человеке, чья смерть стала пусть не причиной, пусть всего лишь поводом к кровопролитным войнам, к неоднократному переделу Европы, к вражде между народами, мне кажется, необходимо.

Был он последним из младшей ветви Бурбонов, внуком знаменитого принца Конде, непримиримого врага революции, республики, Наполеона. Корпус Конде стал своего рода «белой гвардией» Франции (белый – традиционный цвет Бурбонов). Две трети корпуса составляли офицеры, потомки древнейших фамилий (в отличие от белой армии знаменитой Вандеи, состоявшей из крестьян-роялистов). Герцог Энгиенский получил важную должность в этой армии, и три года корпус, которым он командовал, воевал в составе австрийских войск против республиканцев.

Осенью 1797 года после тяжких поражений Вена решила избавиться от этого опасного во всех отношениях подразделения. Но только что вступивший на трон Павел I пригласил армию принца Конде в Россию. Для принца российская казна выкупила огромный дом графа Чернышёва, на нём появилась надпись «Отель Конде». Возможно, читателей заинтересует, что это за огромный дом Чернышёва. Так вот: дома этого давно не существует, а был он одним из самых роскошных дворцов российской столицы. Построил его для генерал-поручика графа Ивана Григорьевича Чернышёва, сподвижника Екатерины Великой, один из лучших архитекторов своего времени – Жан Батист Валлен-Деламот. (Заметьте, как часто встречаем мы французские имена в нашей истории и наши – во французской…) Стоял дворец на том месте, где уже более полутора веков стоит Мариинский дворец.