Дивергент - Вероника Рот

Его глаза расширяются при виде моей матери. Она протягивает ему руку.

– Здравствуй. Меня зовут Натали, – представляется она. – Я мама Беатрис.

Первый раз вижу, как мама пожимает кому-то руку. Четыре уверенно протягивает руку ей в ответ и пожимает ее дважды.

Их жесты выглядят неестественно.

Нет, Четыре не был рожден в Бесстрашии, если ему так непросто даются рукопожатия.

– Четыре, – отвечает он. – Приятно познакомиться.

– Четыре, – повторяет мама, улыбаясь. – Прозвище?

– Да. – Он не уточняет свое настоящее имя. – Ваша дочь хорошо справляется. Я курирую ее занятия.

Интересно, давно ли понятие «курирование» включает в себя «метание в нее ножей и выговоры при любой возможности»?

– Это хорошо, – отвечает она. – Я знаю кое-что о посвящении Бесстрашных и переживала за нее.

Он смотрит на меня, его глаза перемещаются вниз по моему лицу: от носа ко рту и подбородку. И затем он говорит:

– Можете не волноваться.

Я не могу остановить кровь, приливающую к моим щекам. Надеюсь, они не заметят.

Он просто успокаивает ее, потому что она моя мать, или и правда думает, что я способная? И что значил этот взгляд?

Мама наклоняет голову.

– Ты кажешься мне знакомым, Четыре.

– Понятия не имею, с чего бы это, – отвечает он, его голос вдруг холодеет. – Не имею привычки связываться с Отреченными.

Моя мать смеется. У нее легкий смех, воздушный и звучный.

– Мало кто имеет в наше время. Я не принимаю это близко к сердцу.

Кажется, он немного расслабляется.

– Ну, я оставлю вас, чтобы не мешать воссоединению.

Мы с мамой смотрим ему вслед. Шум реки заполняет мои уши.

Возможно, Четыре был одним из Эрудитов, это объясняет, почему он так ненавидит Отреченных. Или он верит статьям, которые пишет о нас Эрудиция…

О них, напоминаю я себе.

Хоть он и сказал, что я хорошо справляюсь, я знаю, что он не верит в меня.

– Он всегда такой? – интересуется мама.

– Хуже.

– Ты нашла друзей? – спрашивает она.

– Немного, – говорю я.

Я смотрю через плечо на Уилла и Кристину, на их семьи.

Когда Кристина ловит мой взгляд, она жестом приглашает нас, улыбаясь, так что, мы с мамой пересекаем холл Ямы, направляясь к ним. Прежде чем мы добираемся до Кристины, невысокая круглая женщина в черно-белой полосатой рубашке касается моей руки. Я дергаюсь, борясь с желанием убрать ее руку.

– Прости, – говорит она. – Ты не знаешь моего сына? Альберта?

– Альберта? – повторяю я. – Ох, вы имеете в виду Ала? Да, я его знаю.

– Не подскажешь, где мне его найти? – говорит она, жестом подзывая мужчину, стоящего позади нее. Он высокий и большой, как гора. Отец Ала, очевидно.

– К сожалению, я не видела его этим утром. Может, вам стоит поискать его повыше? – Я указываю на стеклянный потолок над нами.

– О нет, – говорит мама Ала, прикрывая лицо рукой. – Не хотелось бы мне повторять это восхождение. У меня чуть не началась паника, пока я добиралась сюда. Почему нет никаких перил вдоль путей? Вы сумасшедшие?

Я улыбаюсь. Несколько недель назад я бы сочла такой вопрос оскорбительным, но сейчас я достаточно много времени провожу в компании Искренних, чтобы не удивляться подобной бестактности.

– Мы не сумасшедшие, – отвечаю я. – Мы Бесстрашные. Если я его увижу, то передам, что вы его ищете.

Мама улыбается так же, как и я. Она ведет себя не так, как родители других перешедших: не вертит головой, не разглядывает стены и потолок Ямы, не пялится в бездну.

Конечно, она не любопытна – она Отреченная. Любопытство чуждо ей.

Я представляю маму Кристине и Уиллу, а Кристина знакомит меня с сестрой и матерью. Но когда Уилл представляет мне свою старшую сестру Кару, она одаривает меня таким взглядом, от которого завяли бы цветы, и не протягивает руку для пожатия.

Она смотрит на мою мать.

– Поверить не могу, что ты дружишь с одной из них, Уилл, – говорит она.

Мама сжимает губы, но не говорит ни слова.

– Кара, – протестует Уилл, хмурясь, – нет необходимости быть грубой.

– Ну, конечно же нет. Ты знаешь, кто она? – Она указывает на мою мать. – Она жена члена правительства! Она руководит «обществом добровольцев», которое, предположительно, помогает афракционерам. Думаете, я не знаю, что вы просто накапливаете еду, чтобы раздавать своей фракции, когда мы не получаем свежую еду месяцами? «Еда для афракционеров».

– Прости, – мягко говорит мама. – Но ты ошибаешься.

– Ошибаюсь, ну-ну, – фыркает Кара. – Что вы! Уверена, вы именно такие, какими кажетесь. Фракция беспечных добродетелей без доли эгоизма. Точно.

– Не смей так разговаривать с моей мамой! – обрываю ее я, мое лицо горит. Я сжимаю руки в кулаки. – Не говори ей ни слова, или, клянусь, я сломаю твой нос.

– Отвали, Трис, – говорит Уилл. – Ты не посмеешь ударить мою сестру

– Да? – говорю я, подняв брови. – Ты так думаешь? Посмотрим.

Мама касается моего плеча.

– Ну же, Беатрис. Ты ведь не обидишь сестру своего друга?

Она выглядит очень мягкой, но так сильно сжимает мою руку, что я едва сдерживаю слезы боли, когда она уводит меня. Она быстро идет со мной в сторону столовой. Но, не дойдя до нее, сворачивает налево и заходит в темный коридор, который я еще не успела исследовать.

– Мама, – говорю я. – Откуда ты знаешь, куда идти?

Она останавливается у закрытой двери и становится на цыпочки, разглядывая основание голубой лампы на потолке. Через несколько секунд она кивает и снова поворачивается ко мне.

– Я же сказала, никаких вопросов обо мне. Значит,  никаких вопросов. Как ты на самом деле справляешься, Беатрис? Как прошли схватки? Как тебя оценили?

– Оценили? – повторяю я. – Ты знаешь про борьбу? Знаешь про рейтинг?

– Это не такая уж секретная информация. То, как проходит процесс посвящения у бесстрашных.

Понятия не имею, насколько трудно узнать, как другая фракция проводит посвящение, но, подозреваю, что не так уж просто.

Я медленно отвечаю:

– Я ближе к концу списка, мам.

– Хорошо. – Она кивает. – Нет ничего зазорного, быть в конце. А теперь… Это очень важно, Беатрис. Каким был результат твоего теста?

Предупреждение Тори пульсирует в моей голове. Никому не говори.

Надо сказать, про Отречение, потому что именно этот результат Тори зафиксировала в системе. Я смотрю маме в глаза, они светло-зеленые, обрамленные темными ресницами. У нее морщины вокруг рта, но кроме них ничто не выдает ее возраст.

Эти линии становятся глубже, когда она говорит. Она всегда напевает, когда моет тарелки. Это моя мама. Я могу доверять ей.