Светочи Тьмы - Татьяна Владимировна Корсакова

Волосы Мирославы снова начали потрескивать, она провела по ним обеими руками, снимая это невесть откуда взявшееся статическое электричество.

Шестеро детей – тогда, четверо – тринадцать лет назад и одна девочка сейчас. Сколько всего? Одиннадцать. Это если допустить, что кто-то не просто убивает детей, а совершает определенный ритуал. Или стремится его закончить?..

По ногам снова потянуло холодом. Мирослава одним глотком допила остывший кофе, встала из-за стола, подошла к окну. Снаружи уже клубились сумерки, подсвеченные первыми осенними туманами. Снаружи не было никого, но Мирославе все равно казалось, что за ней наблюдают. Резким движением она задернула шторы, отошла от окна.

И вот они – новые вопросы! Кто? Какой ритуал? Зачем нужен этот ритуал, когда Агнии Горисветовой больше нет? И еще один, пожалуй, самый важный вопрос. Кто и зачем подбросил ей дневник Августа Берга?

Мирослава осознавала, что решать все эти головоломки было бы проще не в одиночку, а в паре с кем-то достаточно надежным. На память тут же приходил Фрост, но вот беда – Фрост не станет решать ее головоломки. Что-то не то в их нынешних отношениях. А впрочем, нет между ними никаких отношений. Это если начистоту.

Можно было обратиться за помощью к дяде Мите. Мирослава была уверена, что он не откажет, даже не сочтет ее сумасшедшей. Тем более сейчас, когда у нее есть доказательства, когда у нее есть дневник Августа Берга. Но дядя Митя наверняка уже ушел домой. Значит, завтра. Она заглянет к нему завтра утром. Покажет дневник, расскажет о своих опасениях и предположениях. А пока можно поговорить с Лисапетой, просто по-человечески поговорить. Понятно, что Лисапета на взводе, что копаться в прошлом ей не хочется, а может быть даже больно. Но ей, Мирославе, тоже больно! Нужно хотя бы попытаться закрыть этот гештальт. Им обеим!

Мирослава сунула дневник Берга под матрас, натянула худи и выбежала из квартиры, оставив свет включенным. К черту счета за электричество, собственное психическое здоровье важнее!

Снаружи было еще далеко не так темно, как казалось из дома. Легкие сумерки – не более того. Сумерки эти продержатся еще минут сорок, как минимум, а потом по всей территории школы зажгутся фонари. Мирослава обернулась, посмотрела на окна первого этажа. Свет горел лишь у нее. Окна комнаты Фроста были темны. Значит он уехал, решил не оставаться на ночь в Горисветово. Факт этот Мирославу неожиданно расстроил. Даже самой себе она не желала признаваться, что ее успокаивало его близкое присутствие. Вот пришлось признаться. Она призналась, а его нет в Горисветово…

Лисапеты тоже не оказалось на месте. Мирослава постучала в дверь ее комнаты, подождала немного, потом надавила на ручку. Дверь была заперта. Лисапете, как и ей самой, тоже не сиделось дома в это тревожное время. Лисапета тоже искала утешение. И Мирослава даже знала, где.

В оранжерее было темнее, чем снаружи. Наверное, из-за клубящегося внутри искусственного тумана. Мирослава вошла внутрь, ее волосы и одежда почти мгновенно пропитались влагой. Долго в таких условиях нормальному человеку не выжить. Но Лисапета не была нормальной, она была увлеченной! Она проводила в оранжерее большую часть своего свободного времени. Интересно, как давно случилось это ее увлечение? Работала ли оранжерея тринадцать лет назад? Мирослава попыталась вспомнить, но на память так ничего и не пришло. Единственное, что она знала наверняка: Горисветов старший не скупился в вопросах, касающихся полного восстановления аутентичности усадьбы, а оранжерея была частью этой самой аутентичности. И растения в ней росли на самом деле диковинные и экзотические. А еще очень дорогие. Мирослава видела смету. Их закупали уже взрослыми, чтобы не ждать годами полного великолепия. Они уже были великолепны. Их уже было много.

Джунгли! Дикие непролазные джунгли – вот чем виделась Мирославе оранжерея. И в этих джунглях единолично царствовала Лисапета, даже штатному садовнику путь сюда был заказан. Над каждым кустом, над каждым цветочком Лисапета тряслась, как над любимым ребенком. Не потому ли, что у нее не было своих детей?

Мирослава переступила с ноги на ногу, потрогала толстый кожистый лист похожего на гигантский фикус дерева, вздохнула, позвала:

– Елизавета Петровна! – Ее голос даже немного осип от волнения. Их недавний разговор с Лисапетой не закончился ничем хорошим. Но сейчас у Мирославы совсем другие вопросы. Да, возможно, они болезненнее, но и безопаснее одновременно. Для Лисапеты безопаснее. – Елизавета Петровна, вы здесь? – повторила она уже громче и решительнее. – Мне нужно с вами поговорить! Подойдите к выходу, пожалуйста!

Ей не хотелось самой внедряться в эти влажные и душный джунгли, от мешанины тяжелых ароматов начинала кружиться голова, но, если придется, она пойдет до конца. Лишь бы тут помимо экзотических растений, не водились экзотические животные. Мирослава вспомнила смету: никаких животных, только растения, удобрения и препараты для химических обработок.

Она уже почти решилась, когда в самых недрах оранжереи началось какое-то движение, заколыхались верхушки экзотических растений, словно бы к Мирославе сквозь густые заросли прорывался доисторический ящер. Она даже сделала шаг к выходу. Просто так, на всякий случай.

Конечно, это не был доисторический ящер! Конечно, это была всего лишь Лисапета. Как всегда напуганная и встревоженная Лисапета.

– Что случилось?! – Выдохнула она, вытирая влажное и раскрасневшееся лицо уголком повязанной на голове косынки. – Что опять случилось?

Страх и ожидание беды, что веяли от нее, были ощутимы почти физически, они были такими же душными, как и сама атмосфера оранжереи.

– Ничего не случилось, Елизавета Петровна! – Мирослава сделала еще один шаг к выходу.

– Слава богу! – Лисапета сдернула косынку, помахала ею перед лицом. – У меня чуть инфаркт не случился.

– А у меня непременно случится, если мы не выйдем на свежий воздух прямо сейчас. Невыносимая духота! Просто невыносимая!

– Оптимальная, – поправила ее Лисапета. – Вот теперь все, как нужно!

Ее лицо раскраснелось, лоб снова покрылся каплями влаги, а дыхание было шумным и частым. Не с Лисапетиной тучностью работать в таких вредных условиях, но кто же станет лишать ее единственной радости в жизни? Мирослава не решится. Да и долго ли ей еще позволят хоть что-то здесь решать?

– Жду вас снаружи! – Мирослава вышла из оранжереи, подставила разгоряченное лицо свежему ветру, вытерла лоб рукавом худи.

Лисапета вышла следом, порылась в карманах старых джинсов, вытащила ключ и заперла оранжерею на замок. А Мирослава с какой-то горечью подумала, что теперь можно и не запирать. Наверное, Лисапета подумала о том же, потому что виновато улыбнулась.

– Никак не привыкну, что детей больше нет. – Все из того же