В грозу - Борис Семёнович Неводов

Шаров стоял сутулый, грузный, заложив руки за спину, равнодушно поглядывал на доярок. Вид у него был обыденный; посторонний человек и не подумал бы, что в жизни Якова Власыча происходит важное событие. Он привычно откашлялся и произнес свою прощальную речь, самую длинную из всех когда-либо произнесенных.

— Стало быть, прощайте, — начал он, — уезжаю. Замест меня Катерина поставлена. Слушайтесь ее. Сами знаете — врозь будете жить, добра не наживете. О нашей ферме области известно. Это не с воздуха взялось. И дальше старайтесь, спасибо скажем, когда вернемся. А ежели не придется свидеться…

— Куда денешься, — перебила Евдокия, — еще водку вместе попьем.

— Кто знает. Коли что, не поминайте лихом. Вместе трудились, вместе добро колхозное добывали. — Снял шапку, низко поклонился. — Спасибо на том.

Все заметили, как по его лицу скользнула тень, дрогнули щеки. Но это только на один миг. Вот он нахлобучил шапку. И лицо его снова приняло обычное, спокойно-равнодушное выражение. Считая, что выполнил все, что полагалось в таких случаях, Шаров, ни на кого не глядя, еще больше ссутулясь, тяжелый, неуклюжий, зашагал к выходу. Распахнул дверь, захлопнул ее за собой с громким стуком.

— Жил не шумел, а ушел, громыхнул. Не к добру, — сказала телятница Дарья.

— Закаркала, ворона, — оборвала ее Маслова, — готовы по живому человеку панихиду служить.

— Жалко, — произнесла Катерина, — осиротели мы, бабоньки… Все-таки мужик…

— А то без него не управимся, — хорохорилась Евдокия, — ты мне хоть попугая в заведующие поставь, а если я свое дело знаю…

— Ты такая, а мне каково.

Всю свою жизнь Катерина трудилась по хозяйству. Великое множество дел знала: картошку на огороде полола, снопы на жнитве вязала, сено копнила, зимой солому с гумен возила, рубила дрова, косила рожь, рыла колодцы, хлебы на артель пекла. И всегда, всю жизнь кому-нибудь подчинялась: в детстве — отцу с матерью, потом — мужу, в колхозе — председателю, бригадиру, заведующему фермой. И никогда за всю свою жизнь никому сама не приказывала, не имела подначальных людей. И вот — на: назначили заведующей фермой. Под ее началом два десятка доярок и телятниц, в ее ведении обширное хозяйство, не у каждого барина-помещика прежде было такое: сто пять дойных коров, более ста телят, сорок полуторниц. А сколько инвентаря! Сепараторы, дойницы, железные и деревянные кадушки, ведра, лопаты, вилы. Все эти привычные предметы, которые видела ежедневно, сейчас, когда стала заведующей, приобрели в ее глазах особую ценность — за их сохранность и целость с нынешнего дня отвечала она. Когда утром Шаров сдавал все это имущество по описи и не оказалось лопаты и дойницы, она встревожилась: а ну как у нее растащат все это добро? Пока Шаров был рядом, она еще бодрилась, но вот ушел, и она совсем растерялась. Ходила по ферме с таким видом, точно забыла что-то, искала и не могла найти. Это заметила Маслова, взяла Катерину под руку, увела в молочную.

— Пойдем, поговорить надо… Трусишь? — спросила она, когда остались одни.

— Анна Степановна, забот сколько, разве управлюсь?

— С таким настроением не управишься. А ты не бойся, ничего страшного. Вида не показывай, что тебе трудно, держись так, будто все тебе нипочем, все знаешь.

— Тебя бы заведующей поставить.

— Я — залетная. Утихнет гроза, снова в родное гнездо, на старое место вернусь. Тебе тут жить, тебе хозяевать. Ничего, Катерина, миром будем править, мир — сила великая. Привыкнешь, еще какой заведующей станешь.

— Разум бабий наш тугой. Дел — прорва. Шаров — бирюк, его ничем бывало не доймешь, а у меня характер беспокойный, все тревожит.

— Хозяйка!

— Когда еще ремонт, а я уже думаю — камыш надо бы запасти. Как подрастет, свежий, зеленый, его и косить легче. Глины навозить заранее, самим придется ферму обмазывать. Дел столько — голова кругом идет. И сено косить, и силос закладывать, кому править — все нам.

— Не все вдруг, и сено накосим, и глину припасем, и камыш нарежем.

— Кизяки делать, тоже нам.

— Трудно, кто говорит. Но ведь без труда не выловишь и рыбки из пруда. У тебя дело пойдет, вот увидишь. — Маслова обняла Катерину, ласково притянула к себе, — хозяйка моя славная, не робей, поможем.

Гремя дойницами, вошли доярки. Впереди всех Евдокия. Поставила на стол полну дойницу.

— Заведующая, принимай удой.

Катерина с покорным видом, подчиняясь необходимости, подсела к столу, раскрыла лежащую на нем книгу, взяла оставленный Шаровым карандаш:

— Чем порадуешь, Евдокия? Много нынче надоила?

Новая заведующая фермой вступала в свои обязанности.

* * *

Стойбище находилось в километре от села, за речкой. За стойбищем, вдоль пологих холмов, поросших пыреем и цветистой пахучей кашкой, начиналось пастбище. Сюда на подножный корм перегнали стадо, как только потеплело, и затравянились холмы. Стадо паслось и ночевало в степи. Каждый день по три раза — утром, в полдень и вечером — ходили сюда доярки доить коров. Молоко после обмера сливали в бидоны, и тетка Наталья, специально к этому делу приставленная, отвозила их в село на сливной пункт. Наталья неизменно приглашала Маслову сесть на развозку, доехать до пастбища, та обычно отказывалась, шла пешком. Было приятно итти по степи на заре, вдыхать свежий, прохладный воздух, прислушиваться к пению птиц; по утрам они бывали особенно хлопотливы и голосисты. Анна Степановна разувалась, шла сбоку дороги, сбивая ногами серебристую росу. С детским восторгом наблюдала она восходы солнца, и когда огненный шар величаво и медленно выкатывался из-за дальнего кургана, испытывала волнующую радость; хотелось поклониться солнцу — источнику всего живого, мудрого, прекрасного. В городе она, бывало, спешила по утрам на фабрику и не обращала внимания на солнце — некогда было, да и крыши зданий скрывали его. По-настоящему, во всей красе увидела солнце старая ткачиха здесь, в селе, в степи, на стойбище, во время утренних доек.

От коров пахло полынью, парным молоком, оно было густое, жирное, и это тоже радовало Анну Степановну. Встречая Катерину, Маслова подбадривающе улыбалась:

— Дело идет не хуже, чем при Шарове, а ты боялась.

У Катерины постоянно озабоченное лицо, она — вся в думах, в тревоге, в ожидании неприятностей.

— Кизы пора делать, а там — сенокос, а там — силос закладывать.

— И кизы сделаем, и сенокос проведем. Помни только наш уговор.

Кизы делали во дворе у фермы. Вилами разбросали по двору накопившийся за зиму навоз и принялись месить его ногами. Лошадьми надо бы, да где их взять? Катерина прямо заявила:

— Червяков одну дал — воду возить, и на том спасибо, а то потаскали бы на себе… Заходи с края. Это для глаз кажется много, а взяться и не заметишь, как кончишь. Ну, бабоньки,