В грозу - Борис Семёнович Неводов

class="p1">Уже были уложены все мешки, узлы, свертки, постель, уже два раза женщины перецеловались, Алексей с Перепелицей выкурили по папиросе, Валя уже захотела пить и Аграфена вынесла ей в кружке воды, а все еще не трогались. Наконец, Маслова удобнее уселась на мешке с картошкой, поправила на голове платок, решительно сказала:

— Трогай.

Алексей, поместившийся рядом с возницей, хлестнул лошадей кнутом, Ксаша замахала рукой, Колюшка завизжал от восторга, и они поехали. Клубилась позади пыль, колеса катились, слегка поскрипывая по накатанной ровной дороге.

— Вот и конец, — сказала Ксаша, когда выехали из села в степь.

— Почему конец, по-моему, начато, — ответил Алексей, — начало новой жизни.

— Всю свою жизнь я только и делала, что начинала жить, — произнесла Маслова: — родилась — начинала, поступила на фабрику — новая жизнь, замуж вышла — началось все сызнова, потом революция произошла — для всех новая жизнь началась, теперь война, а после войны — опять заново будем жить… И все ждала — вот будет лучше, вот будет легче, вот скоро настоящая жизнь пойдет. Как на вокзале: сидишь, ждешь поезда, придет, сядешь и поедешь. А пока ждешь — и корзину не развязываешь, и постель не трогаешь, и питаешься всухомятку, кое-как — временно, мол. Сейчас еду опять новую жизнь начинать. И думаю — жизнь-то настоящая и была тогда, когда ее ждала. Плохо ли до войны жилось!

— Всегда прошлое хорошим кажется, — отозвалась Ксаша, — оглянешься назад, а самые лучшие годы уже прошли.

— Тебе рано об этом думать, у тебя все впереди.

— Нет, теперь какая жизнь.

На край степи с востока медленно надвигалась огромная фиолетовая туча. Она угрожающе нависла, постепенно обволакивая небо. Связки оборванных облаков, как вспугнутые белые чайки, стремительно проносились низко над степью и исчезали вдали. Казалось, туча дымилась. Потянуло свежим прохладным ветерком, султаны пушистого ковыля в степи заколыхались, подернулись рябью. Солнце зашло за тучи, набежали сумерки. Небо набухло дождем, и вдруг темную, медленно ползущую громаду прорезала изломанная, ярко сверкнувшая молния, точно кривым ножом полосонуло, и глухо, раскатисто пророкотал гром.

— Гроза будет, — затревожилась Маслова, поглядев с опаской на тучу, — успеть бы до станции доехать.

Алексеи посмотрел на небо, сказал: — Люблю грозу, — и вполголоса затянул:

Будет буря, мы поспорим

И поборемся мы с ней.

— Будет гроза, еще будут большие испытания и потрясения.

— Ну, все равно, что бы там ни было, домой едем, — сказала Маслова. — Теперь из дома — никуда. Хватит, поездили. Умирать хочу дома.

Ее загорелое, обветренное лицо, словно выточенное из камня, было сумрачно.

«И поборемся мы с ней», — напевал вполголоса Алексей. — Зачем умирать, мать. Надо бороться и жить. Мы еще заживем. Мы будем хорошо жить.

Снова блеснула молния. Явственно и раскатисто прогремел гром.

Декабрь 1942 года — март 1945 года

Саратов