В грозу - Борис Семёнович Неводов

— Устала, я ведь не спала ночь, пахала, а потом…

И сразу вспомнила, резко поднялась; лицо ее приняло испуганное, страдальческое выражение.

— Мамочка, что случилось… Максим письмо прислал.

— Радоваться нужно, а ты будто недовольна.

— Ах, не знаю, мама, ничего не знаю, оно такое странное.

Подошла Катерина, за нею остальные косарки. Катерина села рядом с Сашенькой.

— Что же он пишет?

— Не пойму, ничего не пойму. Ранен он, в госпитале лежит.

— Ну, читай, разберем.

Сашенька достала письмо, начала читать его вслух. Вокруг присели доярки, внимательно слушали.

— Н-да, нехорошее письмо, — раздумчиво произнесла Анна Степановна, когда Сашенька кончила чтение, — не поймешь, о чем говорит.

— И не сам пишет, а сестра, — заметила Катерина.

— Это плохо? — спросила Сашенька.

— Чего хорошего, значит, самому невмоготу. Мой, когда был ранен в грудь, тоже не сам писал, сестру всегда просил.

— А, может, Максим без руки.

— Или ослеп?

Сашенька в ужасе закрыла лицо руками.

— Ой, что вы!

Она готовилась к самому худшему: увидеть Максима одноруким, безногим, хилым, болезненным, она еще больше бы его любила, как бы за ним ухаживала! Но слепым не представляла. Эта мысль не приходила на ум.

«Без глаз! Не надо, не надо, — шептала она, — без глаз человек — хуже малого дитяти, хуже старика. Что мне тогда с ним делать?»

А воображение уже нарисовало такую картину: Максим бредет по улице, высоко поднял безглазое лицо. Боясь попасть в яму или стукнуться об изгородь, он осторожно постукивает впереди себя посошком. На него злобно лает лохматый пес, Максим не может отогнать. Для него всегда будет ночь. Он и ее больше не увидит. Будут дети, он и детей своих не увидит. Сашенька невольно содрогнулась.

«Неужели судьба меня так обидит?»

В обсуждении письма приняли участие доярки.

— К себе зовет, значит, требуется, чтобы рядом близкий человек находился.

— В чужом доме и калач не сладок. Как там ни привечают, а жена больше всех пожалеет. Она все повадки знает.

— Куда иголка, туда и нитка.

— Какой ни есть, кривой, безногий, а муж.

— Ехать надо.

— Поезжай, Сашенька, — подтвердила и мать, — просит, значит, дело имеет. Там все и узнаешь.

Сашенька отняла руки от лица, сидела притихшая, опечаленная. Ей очень хотелось поскорее увидеть Максима, снова ощутить на своей руке тепло его широких ладоней, потрепать черные лохматые вихры, как любила делать, услышать его голос, его смех, и вместе с тем она боялась приблизить то неведомое, пугающее, что скрывалось за недомолвками письма.

— Конечно, поеду, — сказала тихо, — там все узнаю.

Катерина поднялась.

— Хватит, пошабашили, солнышко вон уже где, идем, бабоньки, закончим прокос.

Встали и остальные.

— Ступай, доченька, собирайся, — Маслова вскинула на плечо грабли, — закончим прокос, и я подойду. Дни пригожие стоят, охота во-время убраться.

* * *

Прямо с вокзала, держа в руке деревянный баульчик, Сашенька отправилась по указанному Максимом адресу в госпиталь. Он находился на противоположном конце города, у Волги, и Сашеньке пришлось долго итти по широким прямым улицам.

Она очень устала, когда, наконец, добралась до места. Огромное четырехэтажное здание госпиталя выходило высокими окнами на Волгу. Несколько каменных ступеней вели на просторную террасу с цементным полом, окаймленную вычурной баллюстрадой с серыми каменными балясинами. Сашенька поднялась на террасу, открыла входную стеклянную дверь, вступила в прохладный, полутемный вестибюль. Здесь, в этом большом красивом здании, живет ее Максим. Сейчас она его увидит, все станет ясно и понятно и разрядится та тревога, которую она испытывала все эти дни. В вестибюле было тихо, пахло карболкой и еще какими-то лекарствами. Прямо против входной двери широкая каменная лестница вела наверх. По ней, опираясь на костыли, осторожно, опасаясь упасть, спускался молодой человек в синем больничном халате. Правая нога у него была отнята выше колена и безобразный обрубок болтался при каждом движении. Это было первое, что увидела Сашенька, и ужаснулась. Раненый перехватил ее взгляд, еле приметная грустная улыбка тронула его губы. Он спустился вниз и, тяжело ступая на здоровую ногу, опираясь на костыли, скрылся в дверях.

Неслышно подошла привратница в сером халате и мягких войлочных шлепанцах на ногах.

— Вы к кому?

Сашенька объяснила.

— Нынче приема нет, с трех до пяти по четвергам и воскресеньям.

Сашенька этого не ожидала. Она полагала, что своего Максима всегда может увидеть, стоит только добраться до госпиталя и сказать, что она его жена. Сашенька стояла растерянная, держа в руках свой дорожный деревянный баул.

— Что же мне делать, — говорила она смущенно. — Я прямо с вокзала, у меня в городе никого знакомых, жить до воскресенья — негде.

Привратница укоризненно покачала головой:

— Думать надо было раньше. В город ехала, не в деревню. Куда теперь денешься?

— Мне бы только на Максима взглянуть, как он и что, и я обратно бы на вокзал, на поезд. Жить мне в городе никак нельзя, там, на стану трактор остался.

Привратницу тронула эта наивная простота.

— Вот что значит неопытность. Деревенщина! Куда ж тебя девать такую?

— Некуда мне итти, — призналась Сашенька. — А я вот тут сяду на ступеньки лестницы, буду сидеть тихо, никому не помешаю. Можно, а? В бауле калач, вареные яйца, еще кое-что. Носовые платки для Максима и банка с медом. Передам платки и мед, посмотрю на Максима и все, больше мне ничего не нужно. А потом на вокзал.

Привратница усмехнулась:

— На ступеньках не позволено сидеть. Это тебе не церква… Обожди здесь, может что и устрою.

Сашенька осталась в вестибюле, терпеливо ожидала. По лестнице поднимались и сходили раненые с забинтованными руками, безногие, с перевязанными головами, у одного все лицо закрыто, только оставлены глаза, да щелочки у губ, у другого широким белым жгутом опоясана грудь. Смотрела Сашенька на это шествие калек, больных, немощных молодых людей, подойти бы к ним, расспросить — не больно ли, не может ли она чем-либо помочь, но не решалась, а больше всего боялась — вдруг один из этих покалеченных людей окажется ее Максимом. Возьмет за руку, скажет:

— Не узнала, сероглазая?

Она желала его видеть, ждала минуты свидания и в то же время испытывала внутреннюю дрожь и хотелось, чтобы эта минута наступила возможно позже.

Вернулась привратница с белым халатом на руке.

— Дежурный врач разрешил свидание, только недолго, минут десять, не больше. Вернешься, на счет квартиры подумаем. Баул здесь оставь. Продукты? Не разрешается без врача. Муж твой не в живот ранен? Ну, ладно, неси.

Сашенька накинула на плечи белый больничный халат, поспешно достала из баула баночку с медом и, испытывая робость, поднялась вслед за