В грозу - Борис Семёнович Неводов

Маслова заглянула, осмотрела все убранство, ничего не сказала — видно, понравилось. От щей решительно отказалась:

— Спасибо, я сыта.

— Соскучились по дочке? В обед тут будет, приезжайте.

Маслова молча влезла на телегу. Максим снял с рук варежки, протянул теще.

— Наденьте, мамаша.

— Не надо.

— Ведь руки озябли.

— Домой еду, не из дому. Не надо, — и хлестнула прутиком коров.

Максим усмехнулся: что будешь делать, теща! Они все такие.

Весь день возила Анна Степановна семена. Так с Сашенькой и не удалось повидаться — все в поле и в поле. Вечером вернулась домой усталая, продрогшая, но довольная собой.

— Триста пудов перевезла, — рассказывала она Ксаше за ужином, — знаешь, сколько посеют земли?

— Сколько? — спросила Ксаша.

Маслова рассмеялась:

— Максим говорил, забыла я, но только много.

— А мы к весенним испытаниям готовимся, — сообщила Ксаша. — Сегодня контрольную работу проводила… Дочке Червякова единицу поставила.

— Что это?

— Ленится, думает, если дочка председателя, можно не заниматься.

— Это правильно, конечно, правильно, — согласилась Маслова, поднимаясь из-за стола. — Спать хочу, ох и спать хочу!

IV

Проснулся Максим от холода. Одеяло сползло на пол, спина обнажилась, и он испытывал неприятное покалывание: сквозь щель в стене будки проникала струя воздуха. Натянул одеяло, пошарил около себя рукой — Сашеньки не оказалось.

«Ее смена, — вспомнил, — в поле, пашет».

Хотелось спать, но он пересилил себя, поднялся, обул сапоги, набросил на плечи телогрейку. Толкнул ногой наружную дверь. В будку ворвался холодный ветер. Кто-то спросонья заворчал: «Закрой дверь, не лето». Максим стоял в дверях, подставляя весеннему ветру открытую грудь. Перед ним невидимая в темноте лежала степь, он угадывал ее по еле уловимому запаху теплой прели, тому особому запаху, к которому привык с детства. Прислушался: раздавались неясные шорохи, казалось, кто-то крадучись ползет по земле. Только острый слух человека, выросшего в степи, мог уловить эти шорохи.

«Травы растут, — подумал, — весна!» и ощутил знакомое чувство томления и подмывающей радости. Все его молодое, сильное тело напружинилось. Весна! Каждый год он обрабатывал на тракторах тысячи гектаров земли и каждую весну по-новому переживал свое общение с землей.

Далеко в степи появился свет, встал столбом над землей, прорезая ночную темноту. Вот в другом месте озарилась степь. Донесся приглушенный расстоянием рокот моторов. Максим по звуку распознал машины.

«СТЗ, Мария Капустина пашет, а тот дальний — «Универсал» чихает, а за бугром — НАТИ, Зойка Каргина. А где же Сашенька, ее СТЗ что-то не слыхать. Стоит. Пойду, проверю».

Одел в рукава телогрейку, нахлобучил кепку, нащупал в кармане гаечный ключ и отвертку, сунул на всякий случай свечу. Было темно, но он шел уверенно, зная местность по памяти. Сейчас будет лощина, за нею — бугор, потом потянется кустарник, росший у старой, заброшенной плотины, где когда-то пруд был, за кустарником начнется клетка номер шесть, там должна быть Сашенька.

«Зачем потушила свет? Мимо пройдешь и не заметишь».

Спустился в лощину; неприятно охватила прохлада, даже вздрогнул. Вбежал на бугор, остановился. Никого. «Странно, куда же она девалась?»

— Сашенька!

Тишина. Направился вдоль кустарника и недалеко от плотины увидел очертания машины. Трактор был заглушен. Сашенька, положив голову на руль, крепко спала. Максим в первое мгновение оторопел.

— Вот это так, вот это здорово, — удивился он, — спит!

Сашенька очнулась, сырым спросонья голосом сказала:

— Вовсе не сплю, так немного отдыхаю.

— «Отдыхаю», — передразнил он и, закипая внезапным гневом, крикнул: — зачем машину приглушила?

— Мотор греется, не тянет. — Сашенька спрыгнула с машины на землю.

— Надо было проверить, может, карбюратор засорился или свеча лопнула. Почему меня не вызвала?

— Жалко тебя будить, ты днем замучился.

Максим вспылил:

— Дура! Мужа жалеешь, бригадира подводишь.

— Ругаться ты очень начал, кто я тебе — батрачка, — обиделась Сашенька.

— Батрачка! Вон что! Городские фокусы-покусы выкидываешь. Я тебе покажу батрачку. Самолюбие задел! Тебе машину доверили, так должна блюсти ее, а ты что делаешь. Спать вздумала! — Он откинул капот, начал наощупь проверять двигатель. — Завтра на доске показателей учетчица напишет: «Александра Маслова за смену напахала два гектара». Приедут из района, увидят, спросят: «Кто такая Маслова? Не твоя ли, Максим, жена?» Глаза мне куда девать от стыда?!

— Если будешь кричать, уйду. Все стали замечать, как ты меня поносишь. Надоела, так и скажи, не заплачу.

— Дуришь, Сашенька, дуришь.

— Уйду.

— Я тебе уйду.

Завел мотор.

— Так и есть. Неужели не слышишь! Троит. Скажи, что произошло в двигателе?

— Не знаю.

— Ну, не дура ли! Чему тебя на курсах учил.

Сашенька закрыла лицо руками, всхлипнула.

— От тебя только и слышишь: дура да дура.

— Это ты брось, — Максим не переносил женских слез, — перестань, говорю!

Она повернулась и медленно пошла прочь.

— Постой, ты куда?

Сашенька исчезла в темноте, лишь было слышно шарканье ее ног по траве.

— Товарищ Маслова, вернись!

Шаги удалялись.

— Я приказываю вернуться.

Ни звука, уже и шагов не слышно.

— Сашенька, тебе говорю!

Тишина.

Максим постоял в недоумении, обескураженный, смущенный. Полез было в карман за табаком, не оказалось табашницы — забыл на столе в будке. Это совсем расстроило.

— Вот чорт, и курить нечего. Ушла! Бросила трактор и ушла, — скорее удивился, чем возмутился. — Поди с такими поработай.

В раздумьи прислонился к крылу машины.

«Ладно, Сашенька, завтра поговорим. Это тебе даром не пройдет. Жена женой, а дисциплина само-собой. Будь спокойна, я тебе покажу — что такое бригадир. Ладно!.. Что же теперь делать? Дьявол-девка! До смены еще часа три… Ну, погоди, Сашенька, погоди»…

Он сменил свечу, взобрался на сиденье, выжал ногой педаль взялся за рычаг.

«Погоди, Сашенька, погоди».

На стан привел трактор к рассвету. На стану было еще тихо и пустынно. Спрыгнул с трактора, медленно, раздумывая, побрел отдыхать.

В будке было темно и душно, кто-то занавесил единственное окно платком. Слышалось ровное дыхание спящих. Подошел к своей кровати, откинул полог. На кровати, подложив кулачок под голову, крепко спала Сашенька. Ее лицо было безмятежно спокойно, от длинных ресниц на округлые щеки падала тень, и это придавало лицу выражение детской наивности. Он смотрел на нее, и его охватила нежность и жалость.

«Нам привычно, ей, конечно, тяжело работать ночью в степи. Ишь, как сладко спит, ну пусть отдыхает».

Сашенька, видимо, почувствовала его пристальный взгляд, затревожилась во сне, ресницы ее вздрогнули. Он быстро запахнул полог, отошел поспешно к двери.

Со степи к стану, пыхтя, пофыркивая, подходили с загонов машины. Анка Смородина на своем НАТИ сделала широкий круг, остановилась около заправочного пункта. Подошел «Универсал». С бугра медленно сползал последний СТЗ. Стан просыпался, начиналась обычная жизнь. Заправщик Сёмка, прихрамывая, пронес ведро с лигроином.

— Никак, сам пахал, — спросил