The Irony Tower. Советские художники во времена гласности - Эндрю Соломон

Несмотря на своих радикальных предшественников, эти художники были глубоко консервативны, и когда официальная критика, описывая их работы, употребляла слово «авангард», они воспринимали это как хулу. Никто в Ленинграде не интересовался ни концептуализмом, ни перформансами, ни инсталляциями и арт-объектами. Ленинградские художники занимались живописью, и хотя они всегда заботились о смысле, они в равной мере заботились о красоте. Представители этого раннего ленинградского авангарда верили в идею шедевра, в уникальность художественного произведения, в природу, в жизнь, в природную правду. Хотя по своему характеру эти художники несколько напоминали лианозовцев, они были более серьезными, более искренними в своих поисках утопии – совершенного произведения искусства.

В 1960-х годах вокруг Александра Арефьева сформировалась группа, в которую входили Владимир Шагин, Шалом Шварц и Ричард Вайсман. Этих художников в 1940-х выгнали из художественных учебных заведений за то, что они рассматривали репродукции картин импрессионистов. Их художественная жизнь основывалась на романтике жизни преступного мира, их работы были про выпивку, наркотики и тюрьму, это искусство говорит о побеге – не только от тоталитаризма, но и от скуки. В то время в Ленинграде среди неофициальных художников было много евреев, они организовали группу «Алеф», Арефьев тоже входил в нее, хотя не был евреем ни по рождению, ни по вероисповеданию. «Алеф» представлял собой группу друзей, и это было скорее социальное, нежели художественное объединение людей, сплотившихся в знак протеста против языка официоза, для них вопросы метода и стиля были второстепенными. Существовало в Ленинграде еще одно большое, но плохо организованное объединение под названием ТЭИИ – Товарищество экспериментального изобразительного искусства.

Если в Москве мир неофициального искусства пытался подражать художественному миру Запада во всем его разнообразии – здесь были и художники, и критики, и зрители, и коллекционеры, то на ленинградской сцене были представлены только художники, которые работали каждый сам по себе, в разных стилях, связи между ними были очень слабыми. В начале 1970-х ленинградские художники стали еще консервативнее, и если в Москве расцвел концептуализм, то ленинградское искусство становилось все более провинциальным, превращаясь постепенно в нечто вроде неофициального салона. В работах Михаила Шемякина и Владимира Высоцкого было много экстравагантных образов, но они не сумели как-то интересно их использовать. Ленинградским художникам разрешили сделать две полуофициальные выставки, одна прошла в Доме культуры им. Газа в 1974 году, а вторая – в Доме культуры «Невский» в 1976-м. Эти выставки заворожили людей, люди стояли в очередях всю ночь, чтобы попасть на них, при этом в выставочном зале нельзя было находиться более двадцати минут, чтобы не задерживать оставшиеся огромные толпы. Эти работы и огромный интерес, вызванный ими у зрителей, привели в замешательство официальные круги, поэтому конец 1970-х, как вспоминал Андрей Хлобыстин, «был временем бюрократических бумаг и проволочек, временем тюрем, больниц и множества смертей».

В те самые годы, когда уезжали Комар и Меламид, Тупицыны, Герловины, Леонид Соков и Александр Косолапов, начали уезжать и ленинградские художники, и к 1979 году уехало более половины неофициальных художников города. Большинство – по еврейской линии, но кое-кого, в том числе Арефьева, КГБ «попросил» уехать. Оставшиеся художники, в силу сложившихся обстоятельств, старались держаться вместе, но между ними было мало общего. Поэтому выставки, организованные под эгидой столь расплывчатой структуры, как ТЭИИ, были в лучшем случае неровными. Художник Борис Кошелохов, который закончил философский факультет, потом работал водителем грузовика, а в тридцать лет занялся живописью и стал абстрактным экспрессионистом, организовал группу «Летопись». Немного мистик, немного хиппи, он фанатично любил африканское искусство и культуру первобытных народов. Работы этой группы были очень эмоциональными, очень германскими, но тем не менее имелось в виду, что они продолжают традиции Михаила Ларионова и Натальи Гончаровой. К этой группе примкнул Тимур Новиков, тогда ему было девятнадцать лет.

Тимур был самым одаренным из учеников Кошелохова, он перенес его идеи в совершенно новую область, вступил на путь, до того неведомый в Ленинграде. Если «Мухоморы» были радикалами, их радикальность выражалась на языке художников, которые были до них, но Тимур отделился от традиции. Он нащупывал и нашел свой собственный стиль, который выразился в его работах, в его одежде, внешнем облике и образе жизни. Он разработал собственную кухню и изобрел новые музыкальные инструменты, чтобы исполнять новую музыку, например, утюгон, который играет сам по себе. Это было движение в направлении высокого стиля, какого-то элегантного буйства, но главным образом это был гимн юности. Ленинград – это город фасадов, искусственный город, построенный Петром Первым на болотах. И знаменательно, что ленинградское искусство тоже занимается фасадами, внешностью, тем, чтобы превратить фасад в реальность. В начале 1980-х Тимур объединился с еще одним учеником Кошелохова, Олегом Котельниковым, и они образовали группу «Новые художники». Магнетическая притягательность личности Тимура, его обаяние и энергия собрали вокруг него много людей. Новых художников объединяла любовь к Тимуру, которую он охотно принимал и отвечал на нее взаимностью. Кабаков и Монастырский находили последователей, сохраняя свою отстраненность, они могли быть очень щедрыми и великодушными, но этой своей отстраненности никогда не изменяли. Тимур создал «Новых художников» теплом своей личности, делясь своей энергией, своим энтузиазмом с теми, кто находился рядом.

Тимур Новиков жил в большой коммуналке, и в 1981–1982 годах остальных жильцов, годами стоявших в очереди на квартиру, расселили. Поскольку в тот момент ситуация с жильем в Ленинграде была не такая острая, никто в опустевшую квартиру не въехал, и Тимур пригласил своих друзей занять оставшиеся без хозяев комнаты. Эта двадцатикомнатная квартира была центром художественной жизни Ленинграда в течение четырех лет, пока Тимура не вынудили выехать из нее. Она находилась в большом доме как раз напротив главного здания КГБ. Африка в связи с этим заметил: «Как гласит древняя китайская поговорка, если хочешь быть невидимым, нужно отправиться в центр большого города и стать под фонарем». Так что «Новые художники» процветали прямо под носом у КГБ, и власти никак не мешали им. Три комнаты остались незанятыми, две из них превратили в галерею – там развешивали готовые работы и приглашали друзей на выставки.

Олег Котельников, 1986

Вскоре после того, как в распоряжении «Новых художников» оказалась эта квартира, там появился четырнадцатилетний мальчик из города Новороссийска – странного вида, очень шустрый и честолюбивый. Это был Сергей Бугаев по прозвищу Африка. У него в Ленинграде был друг, Георгий Гурьянов, он был вхож в круг «Новых художников», так что по разным мастерским они ходили вдвоем. Тимур был очарован Африкой и однажды зашел к нему в гости. Они провели вместе целый день, вместе работали. Спустя несколько дней Тимур устроил день рождения Африки – тому исполнялось пятнадцать лет. Вскоре юноша поселился в тимуровской коммуналке, и без него художественную жизнь Ленинграда уже трудно было представить. В 1983 году Африка отправился в Москву, там он пытался обратить на себя внимание вызывающим поведением, часто появлялся на вечеринках в женской одежде. Но москвичи не клюнули на него, это было время «апт-артовских погромов», и ни у кого не было времени возиться с ним.

В конце 1983 года он вернулся в Ленинград.

В начале 1980-х ленинградские художники, включая Тимура, Африку, Олега Котельникова, Ивана Сотникова и Евгения Козлова, устраивали совместные выставки, на которые приходило все больше и больше народу. Кроме того, Тимур выставлял представителей предыдущего поколения ленинградского авангарда, например, однажды он организовал ретроспективу Валерия Черкасова. В середине 1970-х этот художник устроил в своей комнате в коммуналке музей из найденных на улице объектов. Там было десять неработающих телевизоров с сопроводительными текстами, в которых рассказывалось, что они показывали бы, если бы работали. У Черкасова была депрессия, и он покончил с собой. После его самоубийства Тимуру удалось забрать его работы из коммуналки, иначе их просто выбросили бы. И этот человек, которого знали совсем немногие из «Новых художников», сильно повлиял на их творчество. В начале и середине 1980-х, когда апт-арта уже не было, а «Детский сад» еще не появился, квартира Тимура была единственным местом в СССР, где проходили выставки такого рода, поэтому некоторые московские художники, включая Никиту Алексеева, Николу Овчинникова и, конечно, Сергея Ануфриева, приезжали сюда посмотреть, что здесь происходит.