Микаэл Налбандян - Карен Арамович Симонян

Первый армянский Гражданин.

ПО СТРАНИЦАМ «ЗАПИСОК»

Отчего мы молчим?

Неужели нам нечего сказать?

Пли неужели мы молчим оттого, что нам нечего сказать?

Провозглашать я стал любви

И правды чистые ученья:

В меня все ближние мои

Бросали бешено каменья.

Чтобы лучше понять и узнать Налбандяна, через даль годов и десятилетий войти с ним в духовный контакт, лучше всего заново перелистать страницы «Записок» графа Эммануэля.

…Да, уже в первых строчках своих «Записок» граф заявляет о необходимости вырезать и удалить язвы нации. А чтобы успешно провести эту операцию, прежде всего надо было знать эти язвы. Но знание это, как мы еще убедимся, чревато тяжелыми последствиями. Хотя бы потому, что для того, чтобы увидеть и показать эти язвы нации, нужны беспристрастный глаз и голая беспощадная правда.

Но не было в мире такого уголка и с древнейших времен не было такого времени, чтобы правда не подвергалась преследованиям. Сама преследуемая, правда прокладывала своему рыцарю дорогу на эшафот или к потрескивающему костру.

Положение рыцаря правды в армянской действительности оказалось еще более плачевным, хотя армянам и не доводилось видеть скатывающиеся в корзины отрубленные головы или вдыхать волнами расходящийся от городской площади запах горящего человеческого мяса…

Но даже после казней и сожжений оставалось хотя бы слово правды, оставалась надежда, что она станет достоянием многих и, кто знает, может быть, даже победит… Но что касается армян, здесь граф в отчаянии разводит руками.

Нравственность и просвещение не могут, разумеется, существовать отдельно друг от друга. Ибо просвещение должно принести с собой новые идеи, новые сферы понятий, новые нравы, до этого незнакомые и непонятные армянам. «Чужое, извне взятое содержание никогда не может заменить ни в литературе, ни в жизни отсутствие своего собственного, национального содержания». Это мнение Виссариона Белинского было точным и неопровержимым.

Но в то же время «извне взятое содержание может переродиться в него со временем, как пища, извне принимаемая человеком, перерождается в его плоть и кровь и придает ему силу, здоровье и жизнь».

Графу была близка та мысль русского деятеля, что «даже и тогда, когда прогресс одного народа совершается чрез заимствование у другого, он тем не менее совершается национально. Иначе нет прогресса. Когда народ поддается напору чуждых ему идей и обычаев, не имея в себе силы перерабатывать их силою собственной национальности в собственную же сущность, — тогда он гибнет политически».

Однако нравственно армянский народ был, к сожалению, достаточно беспомощен…

Посему… Посему частично правы были противники просвещения и образования. Народ с такой нравственностью легко мог потерять свое национальное лицо и под влиянием привнесенных просвещением извне новых нравов и идей исчезнуть политически.

И вновь все замыкалось на настоятельной необходимости во всеуслышанье говорить об имеющихся недостатках, язвах и пороках.

Воистину не было иного другого выхода, хотя «союз мракобесов» и не мог примириться с открытым и правдивым словом. Меер Мсерян, например, все твердил, что хотя «нация наша имела, да и сейчас имеет некоторые недостатки, однако гражданин-патриот не должен выставлять их на всеобщее обозрение». Истинный патриот, заявлял «союз мракобесов», должен всегда любить и восхвалять свой народ, который обладал и поныне обладает поистине многими добродетелями, за которые даже чужаки хвалили армян не только в прошлые времена, но и сейчас.

Граф Эммануэль, явившийся вступить с ними в открытый и честный бой, называл их лжепатриотами, преследующими лишь одну цель: «Все, что касается нации, объявить похвальным и достойным внимания и этим путем добиться благорасположения народа». То есть они занимались фактически куплей-продажей. И этот обман нравился людям, потому что он навевал на них сладкое бездумье, потому что все было хорошо (даже чужаки так говорят!), потому что ни у кого не было повода ощутить уколы совести за свои деяния, потому что жить так — без совести, без чувства ответственности, без исканий в глубинах своего «я» — намного проще и выгоднее.

Лжепатриоты существовали издавна и должны были существовать еще долго, чтобы, собирая *кр. охи чужих похвал, держать наивных соплеменников в постоянном дурмане. Это помогало им обделывать собственные делишки, копить и приумножать богатства и, несмотря на всю свою аморальность и безнравственность, пользоваться «благорасположением народа».

Итак, с одной стороны — обскурантизм, а с другой — нравственная слепота и немощь. Какое же будущее, какие перспективы может иметь блуждающий в интеллектуальной и нравственной слепоте народ? Какова будет его историческая судьба?.. До какой грани довели народ те наивные личности, которые думали, что полученного от предков наследства достаточно уже, чтобы нация смогла сохранить свое лицо в настоящем, да еще и питать кое-какие надежды на будущее?

А в действительности это наследие предков превратилось уже в тяжкую ношу, превратилось в почти непреодолимую преграду, превратилось, наконец, в силу, тянущую народ назад, потому что прогрессивные явления настоящего отнюдь не рассматривались как ценности, равные завещанным предками сокровищам, которые, в свою очередь, перейдут к потомкам.

Граф Эммануэль стал более нетерпеливым, непримиримым, даже более резким, чем был когда-то Микаэл Налбандян, который сейчас заявлял устами графа: «Мой путь совершенно иной!»

Желание идти совершенно иным путем, да еще повести за собой массы народа уже само по себе было шагом довольно смелым и решительным, но и опасным. Ведь человек, решившийся на такое, легко может быть растоптан этими же самыми массами. Первый армянский Гражданин прекрасно понимал всю серьезность своего положения, по, несмотря на это, Микаэл, верный своему характеру, брал на себя тяжелейший труд — «говорить правду и стоять стойко».

Эта двойная ноша делала жизнь Микаэла Налбандяна неизмеримо тяжелее.

Но