Кристальный грот - Мэри Стюарт

— Ты не боялся?

— Нет.

— Клянусь Богиней, это похоже на правду. Амброзий не ошибся, мужество у тебя есть.

— Если и есть, то не такое, каким стоило бы восхищаться. Когда-то мне казалось, что я лучше других мальчиков, потому что не разделял и не понимал многих их страхов. У меня, конечно, были свои собственные, другие, но я научился держать их при себе. Наверное, в этом было что-то от гордыни. Но теперь я начинаю понимать, почему: ведь даже когда опасность и смерть, не скрываясь, поджидают меня на пути, я могу миновать их без опаски.

Он остановился. Мы почти подошли к роще.

— Так почему же? Скажи мне.

— Потому что они предназначены не мне. Я боялся за других, но в этом смысле никогда не боялся за себя. До сих пор не боялся. По-моему, людей страшит неизвестность. Они боятся боли и смерти, поскольку те могут поджидать их на каждом шагу. Но случаются такие моменты, когда мне открывается скрытое и ждущее, или когда — как я сказал тебе — я вижу это лежащим прямо на дороге. И я знаю, где подстерегают меня боль и опасность, и знаю, что смерти не пришло еще время явиться; потому я и не боюсь. Это не мужество.

Он медленно произнес:

— Да. Я знал, что у тебя есть дар провидения.

— Он обнаруживается только иногда, и по воле бога, а не моей.

Я и так сказал ему слишком много; он был не тем человеком, с которым стоило делиться своим богом. Я быстро добавил, чтобы сменить тему:

— Белазий, ты должен выслушать меня. Ульфин ни в чем не виноват. Он отказался сказать нам что-нибудь и остановил бы меня, если б мог.

— Хочешь сказать, что если уж кого и ожидает расплата, то пусть это будешь ты?

— Ну, это было бы только справедливо и, в конце концов, я могу себе это позволить. — Я подсмеивался над ним из-за своего невидимого щита. — Вот только что бы это могло быть? Такая старая религия, как твоя, должна иметь в запасе несколько менее строгих наказаний, верно? Умру ли я от судорог во сне сегодня ночью, или буду растерзан вепрем, когда выберусь в этот лес на следующий раз без моего «черного пса»?

Он впервые улыбнулся.

— Не надейся, что тебе удастся совсем избегнуть наказания. У меня есть где применить тебя и этот твой дар ясновидца, будь уверен. Не только Амброзий знает, как лучше всего использовать людей в соответствии с их качествами, и я намерен использовать тебя. Ты сказал мне, что сегодня ночью тебя что-то влекло; тебя вела сама Богиня, и к Богине ты должен отойти. — Он обнял рукой мои плечи. — Ты заплатишь за содеянное тобой этой ночью, Мерлин Эмрис, и такой монетой, которую она примет. Богиня затравит тебя, как она поступает со всеми, кто подсмотрел ее мистерию — но она не станет уничтожать тебя. О нет, не Актеон, мой способный маленький ученик, но Эндимион. Она заключит тебя в свои объятия. Иначе говоря, ты будешь учиться, пока я не смогу взять тебя с собой в святилище и там представить.

Я с радостью ответил бы ему:

— Нет, даже если ты обмотаешь моими кишками каждое дерево в этом лесу, — но прикусил язык.

Мужчина берет силу там, где ему ее предлагают, сказал Амброзий, и, припомнив мое бдение рядом с ясенем, я вспомнил, что там была сила, какая-то необычная, но сила. Посмотрим. Я ускользнул — хотя и без грубости — из-под его руки, обвившейся вокруг моих плеч и стал подниматься вверх по склону, к роще.

Если Ульфин раньше был напуган, то увидев меня со своим господином и осознав, где я его встретил, он почти потерял дар речи от ужаса.

— Милорд… Я думал, он уехал домой… Правда, милорд! Кадаль сказал…

— Подай мой плащ, — сказал Белазий, — и положи это в седельную сумку.

Он бросил на землю белое одеяние. Оно упало, свободно развернувшись, возле дерева, к которому был привязан Астер. Когда одеяние оказалось рядом с ним, пони испуганно фыркнул и отпрянул. Сначала я решил, что причиной послужило призрачное падение белой ткани у его ног, но потом заметил темные пятна на белом и брызги, они казались еще более темными в окутывавшем рощу мраке, и до меня донеслись запахи дыма и свежей крови.

Ульфин механически подал плащ.

— Милорд… — он почти не дышал от страха и от усилий удержать в то же время норовистого коня. — Кадаль взял вьючную лошадь. Мы подумали, что милорд Мерлин ускакал назад в город. Правда, господин, я и сам был уверен, что он поскакал той дорогой. Я ничего не сказал ему. Клянусь…

— На кобыле Кадаля есть седельная сумка. Положи туда. — Белазий накинул плащ и закрепил застежку, потом протянул руку за поводьями. — Подержи мне коня.

Мальчик повиновался, пытаясь, как я заметил, не только оправдать себя в глазах господина, но и оценить силу гнева Белазия.

— Милорд, поверь мне, прошу тебя, я ничего не сказал. Я клянусь в том всеми богами, какие только есть.

Белазий не обращал на него внимания. Я знал, что он способен на жестокость; и правда, за все время, пока я его знал, он ни разу не задумался о чьей-нибудь тревоге или боли, вернее, ему никогда и в голову не приходило, что такие чувства могут существовать, пусть даже у свободного человека. Ульфин в тот момент казался ему, должно быть, менее реальным, чем его конь, которого тот же Ульфин для него придерживал. Белазий легко взлетел в седло, коротко бросив:

— Отойди. — Затем сказал, обращаясь ко мне: — Ты справишься с этой кобылой, если мы пойдем галопом? Я хочу вернуться быстрее, чем Кадаль обнаружит, что домой ты не приехал, и поднимет на ноги весь дворец.

— Попытаюсь. А как же Ульфин?

— Ульфин? Он, разумеется, поведет твоего пони в поводу домой.

Белазий развернул коня и выехал между ветками сосен наружу. Ульфин уже бежал, чтобы свернуть обагренное кровью облачение и засунуть его в седельную сумку гнедой кобылы. Он поспешил подставить мне плечо, и кое-как я сумел забраться в седло и устроиться там. Мальчик отступил назад; он молчал, но я чувствовал, что его бьет дрожь. Наверное, для раба такой испуг был делом обычным. До меня дошло, что он к тому же боится вести в одиночку через лес моего пони.

Я вцепился в поводья и наклонился вперед:

— Ульфин, он не сердится на тебя; с тобой ничего плохого не случится. Клянусь тебе в этом. Поэтому не бойся.

— А ты… ты что-нибудь видел, милорд?

— Абсолютно ничего. — В том смысле, в котором это имело для него значение, так оно и было. Я спокойно посмотрел на него сверху вниз. — Только непроглядную тьму да невинную луну. Но что бы я ни увидел, Ульфин, это неважно. Я приму посвящение. Понял теперь, почему он не сердится? Вот и все. На, возьми..

Я вынул из ножен кинжал и бросил его вниз, в сосновые иглы.

— Если тебе от этого станет спокойней, — сказал я, — но он тебе не понадобится. Тебе ничто не грозит. Верь мне. Я знаю. Веди моего пони осторожно, ладно?

Я пнул кобылу пятками по ребрам и направил ее следом за Белазием.

Он ждал меня — то есть ехал легким галопом, и послал коня вперед, стоило мне поравняться с ним. Гнедая кобыла с топотом неслась за его конем. Я ухватился за уздечку и вцепился в нее, как репей.

Тропа была достаточно широкой, и мы ясно различали наш путь в лунном свете. Она вела через лес в гору, к водоразделу, с которого можно было увидеть на короткий миг мерцание городских огней. Затем снова спускалась под гору и через какое-то время мы выехали из леса на просоленную морскими ветрами равнину.

Белазий не сбавлял скорости и не разговаривал. Я припал к кобыле, вглядываясь в тропу поверх ее плеча и спрашивая себя, встретим ли мы возвращающегося за мной Кадаля с эскортом, или он будет один.

Мы с плеском промчались через ручей, глубины его едва хватило бы намочить коням копыта, и затем тропа, протоптанная в ровном дерне, повернула направо, в сторону главной дороги. Теперь я знал, где мы находимся; когда мы ехали в лес, я приметил эту тропинку, она уходила вбок почти сразу же за мостом, у опушки леса.

Через несколько минут мы должны были подъехать к мосту и главной дороге.

Белазий придержал жеребца и глянул через плечо. Кобыла с топотом догнала его коня и потрусила рядом, но тут Белазий поднял руку и натянул поводья. Лошади перешли на шаг.

— Слушай.

Кони. Множество коней, идущих быстрой рысью по мощеной дороге. Они направлялись к городу.

Коротко прозвучал чей-то мужской голос. Над мостом заметались и запрыгали огни факелов, и мы увидели их, к нам приближался отряд конников. В свете факелов на их знамени был виден алый дракон.

Рука Белазия с силой натянула мои поводья и наши лошади остановились.

— Люди Амброзия, — сказал он или, по крайней мере, начал говорить, когда громко и звонко заржала моя кобыла и ей ответила одна из лошадей отряда.

Кто-то пролаял приказ. Отряд остановился. Еще приказ, и несколько коней быстрым аллюром понеслись в нашу сторону. Я слышал, как Белазий вполголоса выругался, отпуская мои поводья.