На носу у каймана. Воспоминания сельского врача - Алипио Ривера

Одним словом, «Мирамар» на несколько месяцев превратился в штаб сельского здравоохранения.

Там мы жили, там же останавливались наши товарищи, приезжавшие из провинции, там проходили важные собрания. В этих случаях Рене превращался в образцового секретаря, выполнял разного рода поручения, оповещал товарищей, помогал нам устраивать собрания в столовой, пусть даже поздно ночью, то есть помогал всем, чем мог.

Стемнело. Наконец-то можно вымыться в ванной с щелястыми дверями, а потом приступить к ужину, который так расхваливал Рене. Во время ужина пришел Педро, врач-ортопед, и сказал, что через полчаса мы должны встретиться с руководителем местного отделения ИНРА Карлосом Чайном.

В девять часов мы собрались. Чаин, маленького роста, с русыми волосами, любезный и внимательный, производил впечатление очень толкового человека. Он был озабочен тем, как бы получше принять врачей.

Встречу он начал с того, что в общих чертах охарактеризовал свой район, он понимал, что эти сведения в любом случае пригодятся нам в нашей работе. Он говорил о вековой отсталости Баракоа, чье население состояло из нескольких (их по пальцам можно было пересчитать) латифундистов, владельцев кофейных плантаций и лесных угодий, немногочисленного среднего класса, состоявшего из нескольких специалистов, торговцев и государственных служащих, и массы трудящихся, которые прозябали в крайней нищете.

Он объяснил нам, что основу экономики этого района составлял экспорт бананов и в меньшей степени кофе, какао и кокосовых орехов. Этой отрасли сельского хозяйства могущественные американские корпорации нанесли серьезный удар, когда переместили свои коммерческие операции в Центральную Америку, где получали больше прибылей. Одни считают, из-за того, что на банановые пальмы напали вредители, другие утверждают, будто сами американцы с самолетов заразили банановые плантации перед тем, как их покинуть.

Еще в Баракоа процветали в прежние времена политические махинации — редкий кандидат в президенты или в сенаторы, который не вызывался проложить здесь дорогу. Грунтовую дорогу в Баракоа провели только потому, что она понадобилась кое-кому из землевладельцев.

Определенные круги ждали разного рода политических кампаний, как крестьянин ждет урожая. Денежные подарки, синекуры, подношения в виде джипов, земельных участков, домов — вот какие «крохи» перепадали тем, кто участвовал в грандиозном обмане народа.

Затем Чаин сказал, что наш приезд очень важен для местного населения, которое видит в нас посланцев революции. И добавил, что мы не имеем права запятнать себя хоть чем-нибудь, на работе или в быту, уронить свой высокий авторитет.

Беседа с Чайном, которая, по-моему, была очень полезна, закончилась поздно ночью.

Глава 4

Епископальный город

Город Баракоа расположен на берегу одноименного залива, он вытянулся полосой вдоль берега и со всех сторон окружен горами.

Уже в трех или четырех кварталах от моря улицы начинают взбираться вверх. На дальнем конце города находится испанская крепость колониальных времен, форт Матачин. На самом высоком месте, господствующем над городом и над морем, — другая, Кастильо Сангили, где сейчас размещается гарнизон наших вооруженных сил. Эта крепость не кажется такой древней, как форт Матачин. В центральной части города у небольшого мола стоит наша гостиница. Главную улицу пересекает множество небольших улочек, одним концом упирающихся в море, а другим — в горы.

Посередине главная улица раздваивается, огибая треугольное пространство, на котором находится парк (главный и единственный) и церковь (тоже единственная). По бокам парка расположены две гостиницы, несколько магазинов и кино (опять же единственное). В одном из углов треугольного парка возвышается церковь, в другом — памятник матерям, который неизменно привлекал наше внимание, когда мы проходили мимо или присаживались отдохнуть. Памятник изображает женщину в старинном кресле-качалке, с совершенно бесформенной, непропорционально крупной вверху фигурой, что неизменно давало нам повод пошутить.

Прямо напротив главного входа в церковь стоит бронзовый бюст касика Атуэя[5] с гордо и упрямо поднятой головой. Эту копию, сделанную Ритой Лонга, установили здесь масоны и несколько местных жителей, чтобы она служила вечным укором священникам, которые повинны в смерти касика. Говорят, что на открытии бюста некий антиклерикально настроенный и пламенный оратор бросал грозные обвинения священникам, указывая пальцем на двери церкви. Настоятель обозлился и почти на три месяца закрыл главный вход, ведущий в парк. Но однажды рано утром люди, жившие по соседству, увидели, что дверь церкви отворяется и из нее в парк плывут клубы белого дыма. Потом из двери появился священник с кадилом, он обошел вокруг бюста, усердно кадя, распевая псалмы и свободной левой рукой делая какие-то жесты. Окончив изгнание дьявола, он опять запер дверь, которая не открывалась до тех пор, пока священника не сменили, и только тогда конфликт был исчерпан.

Услышав эту историю, я понял: в Баракоа меня ждет много необычного.

А сейчас мы сидим в парке, где люди молодые и постарше проводят или «убивают» время за разговорами.

Напротив, на тротуаре возле кино, стоит тележка, с которой продают бутерброды с жареной свининой, над тележкой большими красными буквами написано: «Чичи». Вдруг на тележке дважды прозвонил колокольчик, и все, кто был в парке и на улице, закричали во всю глотку: «Вон, мошенник! Вон, нахал!»

У своего соседа по скамейке, молодого человека, я спросил, что это означает, и он сказал мне:

— Понимаете, старый Чичи, бедняга, друг всему Баракоа, и все у него просят кусочек свининки или шкварочек в долг. Чичи чуть не разорился, и тогда он придумал этот колокольчик. Он никому не отказывает в кредите, но, отпустив товар, звонит в колокольчик дважды. Теперь уже мало кто просит у него в долг — кому охота становиться общим посмешищем.

Торговля с тележки шла вовсю, но больше я колокольчика не слышал. Через некоторое время я подошел к тележке и попросил два бутерброда. Пока я расплачивался, какой-то мужчина лет сорока пяти, седой, небритый, небрежно одетый, тихо-тихо, почти неслышно, умоляюще зашептал, украдкой поглядывая на меня:

— Памятью матери твоей заклинаю, Чичи, дай мне три бутерброда, дома есть нечего, а денег у меня нет, только завтра получу… Чичи, пожалуйста, не звони в колокольчик…

Через минуту он уже уходил с бутербродами, которые Чичи дал ему в долг.

Я не мог удержаться и спросил старика, почему он сделал исключение для этого мужчины. Старик перестал резать свинину, внимательно посмотрел мне в глаза, подумал, а потом сухо и коротко ответил:

— Он хороший человек, серьезный, работящий, просто ему не повезло. Да и вообще, из-за чего я звонить буду…

И продолжал торговать.

Баракоа со всех сторон окружен реками. С запада через город протекает Макагуанигуас, она течет вдоль залива, в который потом и впадает. Дальше, через Дуабу, реку побольше, перекинут простой деревянный мост. Возле ее устья стоит памятник в честь того, что здесь в 1895 году высадился Масео[6].

Еще дальше на запад протекает Тоа, красивая, широкая река, берега которой покрыты богатой растительностью. Она напоминает реки Африки или юга Америки, если судить по кинофильмам. Крестьяне в окрестностях называют ее просто Река, словно она единственная на свете. Они ее любят и боятся. Она несет им жизнь, а иногда и смерть. В верховьях реки лодочники на своих хлипких посудинках перевозят людей и товары, ежедневно рискуя головой. Там, где река пересекает дорогу, живут паромщики, они переправляют на другой берег машины, отталкиваясь длинными баграми. Когда мы впервые переправлялись через Тоа, в десяти-пятнадцати метрах от берега я увидел в глубине просвеченных солнцем вод искореженные остатки какой-то металлической конструкции. Я спросил самого старшего из паромщиков, что это такое, и он объяснил, что это обломки моста через Тоа, который потом был снесен паводком.

— А разве никто не предвидел, что такое возможно? Из инженеров, я хочу сказать? — спросил я.

— Знали, доктор, как же не знали… Но когда старый Хосе, дед моей жены, теперь уже покойный, а он был один из самых старых в наших местах, сказал им, что река унесет их сооружение, инженер ответил, что, мол, не беспокойся, я свою работу знаю. А старик ему и говорит: «Работу свою вы знаете, а я знаю эту реку». Вот и получилось, как дед сказал, — все унесло водой, одни только железки и остались там, внизу…

С востока течет Мьель, через нее перекинут широкий мост, и говорят, что, если кто выпьет воды из Мьеля, никогда не уедет из Баракоа. А еще дальше на восток, по дороге в Мойси, широко и привольно разливается устье Юмури.