На носу у каймана. Воспоминания сельского врача - Алипио Ривера

Мы вернулись в госпиталь, и мне вдруг показалось, что в приемном покое уже стоят скамейки, а палаты и коридоры блистают чистотой! Ну и мечтатель же я!

К концу этого дня мы уже приняли некоторые меры, улучшающие обслуживание больных, а также работу среднего и вспомогательного персонала больницы.

Я собирался уходить, когда ко мне подошел фармацевт, белокожий, коренастый, лет сорока — сорока пяти.

— Доктор, — сказал он, — поскольку вы теперь директор больницы, я хочу довести до вашего сведения, что заказы наши выполняются с большим опозданием и, если снабжение медикаментами будет идти так же, дней через десять кончатся лекарства, необходимые поступившим больным. Я хотел бы, чтобы вы это знали.

«Вот и беда у ворот», — подумал я.

— Составьте перечень того, что имеется в наличии, и подготовьте справку о еженедельном расходе, завтра с утра мы этим займемся. Хорошо?

— Как скажете, доктор. Завтра я вам все принесу.

Вот и началось то, что я предвидел. Сегодня ко мне подошли анестезиолог и хирург и сказали, что им надо со мной поговорить.

Я пригласил их в кабинет, где никого не было.

— Знаешь, Алипио, — сказал Рамос, — мне кажется, что с доктором Баркесом у нас неладно вышло. Он вовсе не плохой человек, отличный хирург, я ему ассистировал и, честное слово, многому у него научился. Кроме того, он пользуется доброй славой в городе. И его увольнение может настроить людей против нас.

— Да, Алипио, — добавил Пера, анестезиолог. — Мне кажется, нам надо сблизиться с ним и как-то снять эту напряженность.

— Я прекрасно понимаю, о чем вы говорите, но по-моему, вы примешиваете личные отношения к деловым. Никто не говорил, что он плохой хирург или плохой человек, мы даже хотим, чтобы он сотрудничал с нами. Однако положение очень сложное, и, возможно, сейчас не лучший момент для этого. Мы утверждали, и я продолжаю утверждать, что он либо не способен быть директором, либо ленив, либо халатно относился к своим обязанностям, а возможно, и то, и другое, и третье. Никто не предъявлял ему претензий как к врачу или человеку. А вы считаете, он справлялся со своими обязанностями?

— Нет, я этого не говорил, — ответил хирург, — но я думаю, нам еще туго придется.

— Все зависит от того, как посмотреть на дело. Если нам туго придется от разных проблем, трудностей и забот, зато больным будет хорошо, так ведь и нам будет хорошо, не правда ли?

— Ты просто не хочешь нас понять.

— Ну ладно, чего вы хотите? Только конкретнее…

— Если откровенно, я считаю, что Баркеса не следовало увольнять, — сказал хирург, — нашу линию надо было проводить постепенно.

— Твои слова, Рамос, не к месту и не ко времени. Раз ты так считаешь, ты должен был высказать свое мнение на собрании в гостинице «Мирамар». Там ты говорил совсем другое и поддерживал большинство.

Я был возмущен, мне так и хотелось обозвать его либо трусом, либо двурушником, но приходилось сдерживаться. С такими людьми надо вести себя осторожно, не давать повода к склокам. Вытащив сигареты, я предложил закурить. Анестезиолог взял сигарету, поднес мне спичку. После передышки Рамос снова принялся за свое:

— Там я не мог сказать тебе это. К тому же я переменил свою точку зрения…

Открылась дверь, и вошел наш ортопед Педро. В двух словах я изложил ему суть нашего спора.

— Вы, собственно, кто — друзья доктора Баркеса или сотрудники сельской медицинской службы? — спросил он с издевкой.

— Не выдумывай, мы этого человека знаем без году неделя, так же, как и ты! — возмутились они.

Тут спор наш закончился потому, что за мной пришли и позвали к больному, доставленному в приемный покой с острым отеком легких, которого уже осматривал наш педиатр, дежуривший в тот день.

— В общем, так, — заключил я, вставая, — я предлагаю вам это высказать на собрании совета, которое состоится завтра вечером. Идет?

— Идет, — согласились они.

Педиатр хлопотал над человеком лет пятидесяти, полулежавшим на кушетке. Два часа назад на фоне застарелой нелеченой гипертонии у него началась одышка, которая все усиливалась. Синюшность, частый пульс, в легких прослушивались нараставшие влажные хрипы. Ему был назначен строфантин, успокоительное, кислород, осушенный парами спирта, и кровопускание. Случай был серьезный.

Осмотрев и сделав назначения, я оставил больного с педиатром, а сам пошел к фармацевту.

И в самом деле, многие медикаменты — сыворотки, антибиотики, гормональные препараты (кортикоиды), анальгетики, противопаразитарные и спазмолитические средства, которыми больница обеспечивает стационарных больных, а также более обычные лекарства, назначаемые амбулаторно, — подходили к концу.

— Раньше у нас такого никогда не бывало, — сказал фармацевт. — С тех пор как вы появились, медикаментов уходит гораздо больше, да и число больных возросло.

— Вы хотите сказать, что больница сейчас принимает больше больных, чем прежде? — спросил я.

— Вот именно. Поэтому все наши запасы кончатся дней через шесть-семь.

— А почему не поступило то, что мы заказывали?

— Чего не знаю, того не знаю. Это могут сказать только в министерстве. Задержки и раньше случались, но раньше мы выписывали меньше лекарств и такого положения, как сейчас, не складывалось. Министерство отправляет медикаменты морем, и груз застревает где-то на причалах, или, когда дорога сухая, грузовиками, от нас тут ничего не зависит.

— Давайте составим список медикаментов, которых нам не прислали, и затребуем их в срочном порядке. Сделайте две копии: одну пошлем в Гавану, другую в Сантьяго.

— Я велю составить список немедленно. — И он ушел к себе.

Сегодня утром из сотрудников, у которых не было неотложных дел, мы создали бригаду по уборке мусора. К половине двенадцатого мусор был закопан и полит креолином, чтобы уничтожить мух.

Возле кухни — метрах в десяти-двенадцати от здания больницы — поставили восемь закрытых контейнеров. Оттуда поздно вечером мусор будет забирать мусоросборщик.

А во второй половине дня установили наконец насос. Как и предвидел Педро, это было радостное событие. Когда мы включили насос и вода начала поступать в резервуары, а оттуда в палаты, на кухню и в другие помещения, повсюду раздавались веселые возгласы. Даже те, кто поглядывал на нас косо, заулыбались — без воды всем приходилось плохо.

Но сразу же возникла новая проблема. Воды не было несколько месяцев, и за это время многие краны испортились, а трубы стали протекать. Слесарей в больнице не было, пришлось разыскивать их на стороне и платить тут же наличными.

Уже уходя из больницы, я столкнулся в дверях с доктором Баркесом.

— Позвольте сказать вам, доктор, что мы вовсе не собираемся ссориться с вами, просто у нас не оставалось другого выхода. Но мы бы очень хотели сотрудничать с вами, ваш опыт пригодился бы нам при устройстве операционных.

— Вы поступили со мной несправедливо, ведь у меня не было никаких трений с вашей группой, а посмотрите, во что все вылилось…

— Не думайте, доктор, что мы имеем что-либо против вас лично. Наоборот, нам хотелось бы жить с вами в мире.

— Мне больше нечего сказать вам по этому вопросу.

Я сообщил в министерство о создавшемся положении, и последнее слово будет за министерством.

— Это ваше право, доктор, но я хотел, воспользовавшись случаем, предложить вам сотрудничество.

Больше он не сказал ни слова и пошел дальше, злобно нахмурившись.

Вечером мы ужинали в гостинице. Само собой, обещанное Рене меню было куда заманчивее того, что мы получили на самом деле. К концу ужина пришел ортопед, мы посидели немного в столовой.

— Не желаете ли закусить, доктор? Или, может быть, выпьете чего-нибудь? — спросил Рене, как всегда перекинув белую салфетку через руку.

— Нет, Рене, спасибо… А впрочем, гулять так гулять! Принеси мне пива, только холодного. Если холодного нет, ничего не надо.

— Я принесу вам, доктор, бутылку, которая уже неделю стоит в холодильнике.

Педро посмотрел на него непередаваемым взглядом, но Рене не дрогнул. Не переставая любезно улыбаться, он пошел за пивом и обслужил Педро по высшему разряду.

— Ну как дела? — спросил меня Педро.

— Не хочу тебя обманывать, дня через два-три мы с тобой окажемся вдвоем против всех. Наверное, сам понимаешь. В общем, положение хуже некуда, и все же ради того, что мы делаем в больнице, по-моему, стоит пострадать…

— Во-первых, не вдвоем, а втроем. Я тоже человек, а не мебель, — сказала Сесилия.

— Ну уж это само собой, — улыбнулся Педро.

Мы замолкли, ненадолго задумавшись. Нарушил молчание Педро.

— Знаешь, Алипио, а ведь поначалу мне казалось, что этот парень, хирург, горы своротить готов. Потому меня так удивило, когда он изменил курс сразу на сто восемьдесят градусов. Как по-твоему, в чем тут дело?