Облюбование Москвы. Топография, социология и метафизика любовного мифа - Рустам Эврикович Рахматуллин

деле теневой палатой лордов, искаженным проявлением потребности в такой палате. Потребности не в демократии, а именно в парламентарной аристократии.

(Первоначальный устав клуба подписан, среди прочих, Федором Степановичем Рокотовым, любимым портретистом отставной московской знати, вольного дворянства XVIII века.)

А в этом смысле гений дома на Тверской, конечно, Чаадаев – англоман, аристократ, фрондёр, философ, холостяк. Он жил буквально на два дома, между своей Басманной и Английским клубом, причем и до, и после производства в сумасшедшие.

Оливье, салат и человек

На Трубе, углом Петровского бульвара и Неглинной (№ 14/29), к услугам заседателей имелся ресторан «Эрмитаж» – совладение Люсьена Оливье. «Издавна в нем собирались (и до ныне) дворяне после выборов и чествовали своих новых избранников», – свидетельствует предводитель московского дворянства, внук Параши Жемчуговой граф Сергей Дмитриевич Шереметев.

Ресторан «Эрмитаж». Открытое письмо

Здесь был изобретен русский салат. Миф Кузнецкого Моста вкуснее с Оливье, салатом и человеком.

Купеческий клуб

Верхи плебейства для своих собраний также предпочли Кузнецкий Мост.

История Купеческого клуба на Неглинной умещается между двумя домами – старым, арендованным (Большая Дмитровка, 17, ныне Музыкальный театр Станиславского) и новым, собственным (Малая Дмитровка, 6, ныне театр «Ленком»).

Формула мифа

Итак, Кузнецкий Мост есть сумма иноземного плебейства, республиканского и роялистского, с русским патрицианством и с обогатившимся плебейством, с буржуа.

Французская колония держалась разных политических сторон, и роялизм у эмигрантов, начиная с беглецов от революции, бывал в обыкновении. Но общий вывод из сложения галантереи с католическими храмами и предпарламентом сделался странный. Сделался, собственно, миф.

В Арбате и цари делались частными людьми. Кузнецкий Мост, наоборот, ходит с общественным лицом. Фронда Арбата заострена против Кремля; фронда Кузнецкого Моста бесформенна и безопасна.

В Арбате каждый – царь, царь на Кузнецком – все.

Екатерининский институт

В идее, Кузнецкий Мост не место жительства, но общежития. Общения аристократии между собой – и с плебсом, в том числе заморским.

Поэтому «…бал Благородного собрания, это – толкучка, рынок, открытый вход, открытый для всех: купеческие дочки из Замоскворечья, немки, цирюльники, чиновники и другие шпаки всякие». Такими выражениями капитан Дрозд в романе Куприна «Юнкера» внушает Александрову преимущество Екатерининского института благородных девиц.

Дом института, учрежденного в самом начале XIX века, держит меридиан Неглинной, стоя над слиянием ее истоков, на строгом севере старой Москвы (Суворовская, бывшая Екатерининская, площадь, 2). Чувство юнкера Александрова к Зиночке Белышевой, вспыхнувшее в танцевальном зале института, прообразует множество подобных. Каждое юнкерское училище бывало там раз в год.

Сословное равенство танцующих образует контрапункт к центральной теме Неглинного Верха.

Снова Стендаль

Череда мифов Кузнецкого Моста делается непрерывной с 1812 года, самого французского года русской истории.

Когда гонимое пожаром интендантство Великой армии переместилось из апраксинского дома на Знаменке в окрестность Петровских ворот, оно попало, как считается, в Английский клуб. Который до войны располагал домом князя Гагарина (Страстной бульвар, угол Петровки, 15/29). Но из письма Стендаля другу явствует, что клуб уже горел и офицеры заняли где-то поблизости «красивый белый четырехугольный дом», в котором «по-видимому, жил богатый человек, любящий искусство». Впрочем, Стендаль признается в том же письме, что «маленько пограбил» с товарищами винный погреб клуба.

Бывший (старый) Английский клуб на Страстном бульваре. Фототипия Карла Фишера. 1880-е

Настойчивость, с которой Бейль как персонаж московского предания вселяется в Английский клуб, свидетельствует о неглименской, а не арбатской природе персонажа. С Бейлем Английский клуб становится французским.

Кузнецкому Мосту важно, что Мелани Гильбер была актрисой и француженкой. Поскольку же французом был и сам Стендаль, Кузнецкому важно, что Мелани стала Барковой.

Обер-Шельма

Чтобы миф Кузнецкого Моста схватился, потребовалось время. Время после войны, когда собственно мост засыпали вместе с рекой Неглинной, дав больше места торговле. Время, когда нашествие французов продолжалось миром. Когда благородное юношество открыло во французском магазине тип модистки, а благородное девичество нашло себе в окрестностях того же магазина учителя танцев.

Матерями мифа стали модистки. Главная из них была мадам Обер-Шальме, держательница магазина женского платья в Глинищевском переулке (№ 6), между Тверской и Большой Дмитровкой.

После сватовства князя Болконского к Наташе, незадолго до истории с Курагиным, «…Марья Дмитриевна свозила барышень (Ростовых. – Авт.) к Иверской и к m-me Обер-Шальме, которая так боялась Марью Дмитриевну, что всегда в убыток уступала ей наряды, только бы поскорее выжить ее от себя. Марья Дмитриевна заказала почти все приданое».

Возможно, Обер-Шельма, как прозвали ее москвичи, была французская шпионка. Перед оставлением Москвы в 1812 году хозяин города граф Ростопчин выслал ее мужа мсье Обера, но мадам смогла остаться. Сам Бонапарт призвал ее к себе в Петровский замок, чтобы лучше узнать… Россию. «Не знаешь, что и подумать о великом человеке, который спрашивает, и кого же, г-жу О., о предметах политики, администрации и ищет совета для своих действий у женщины!» – замечал мемуарист.

Мари-Роз Обер-Шальме ушла вместе с Великой армией, погибла при Березине.

«Север» – «Англия»

Когда сотрудничавшим с оккупантами домовладельцам вышло прощение, дом в Глинищевском переулке вернулся к наследникам Оберов, у которых стал гостиницей «Север», впоследствии «Англия». Это любимая гостиница Пушкина. А возможно, и Онегина:

…Евгений мой В Москве проснулся на Тверской.

Пушкин жил у Обера и в зиму первой встречи с будущей женой; и весной 1829-го, когда стал навещать дом Гончаровых; и осенью того же года, когда сделал первое предложение, а не получив определенного ответа, увлекся Ушаковой; и в 1830 году, когда встречи с ним искала итальянская певица Анжелика Каталани, жившая в соседнем номере. Напрасно: поэт уже звал Гончарову невестой. Слова «Участь моя решена. Я женюсь…» могли быть выведены