Облюбование Москвы. Топография, социология и метафизика любовного мифа - Рустам Эврикович Рахматуллин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Любовь, мы помним, посещала среднюю Неглинную еще в XVI столетии, когда бесплодную великую княгиню Соломонию постригли в Рождественском монастыре, а у Захарьиных на Дмитровке нашел себе жену Иван IV. Там же, на Дмитровке, этом московском Квиринале, обитала родня иных цариц, Собакины и Стрешневы. Прибавить дом Василия Голицына в Охотном, былую архитектурную заставку Страстного холма на стороне Кремля и Китай-города.
Словом, в прологе нововременского мифа Кузнецкого Моста, как и Арбата, находим царскую любовь.
Вечные французыА частная любовь случилась на Кузнецком от того, что там со времени Екатерины поселился дух, который вызывался древним именем Кукуй. Дух иноземчества, иной земли, изгнанник из Немецкой слободы как обрусевшей, адаптированной городом. Слова:
…Откуда моды к нам, и авторы, и музы: Губители карманов и сердец! —легко адресовать Немецкой слободе, вложив их в сердце и в уста петровского боярина, только вчера обритого. Немецкая улица оборотилась и приблизилась французской улицей Кузнецкий Мост.
Первым офранцузился собственно мост, Кузнецкий мост через Неглинную, до середины XVIII века деревянный и непостоянный. Став каменным, он стал торговым рядом, первым из пассажей здешних мест.
Кузнецкий мост в середине XVIII века. Реконструкция Карла Лопяло. 1977
Москвоведение полагает, что на лишенной площадей сетке ближайших улиц и переулков была возможна только мелкая (галантерейная, съестная, винная) торговля. Мода екатерининского времени сделала то, что эта мелкая торговля оказалась главным образом французской.
Кузнецкий Мост. Литография Джузеппе Дациаро по рисунку Деруа. 1850-е
Оба берега Неглинной выше моста занимала тогда усадьба графов Воронцовых с главным домом по Рождественке (№ 11, ныне Московский архитектурный институт); река текла сквозь графский сад как собственность Ивана Воронцова. Говорят, именно граф Иван Илларионович открыл французам первую аренду, в служебных зданиях по уличной границе своих владений. Граф Воронцов – дедушка мифа Кузнецкого Моста.
Французская колония так быстро разрослась и организовалась, что попросила у Екатерины дозволения поставить католическую церковь. Императрица отвечала предпочтением Немецкой слободы, однако в 1791 году церковь Святого Людовика заложили близ Кузнецкого Моста (Малая Лубянка, 12).
От французской церкви до Петропавловского польского костела дистанция в полвека и в полкилометра по Милютинскому переулку, то есть по гребню водораздела между Неглинной и Москвой-рекой. Два храма помещаются у гребня, но на разных стоках. Петропавловский костел, делая только шаг на москворецкий склон, немедленно оказывается на острове: местность вокруг не выглядит как польская. Церковь Людовика, наоборот, едва шагнув на склон Неглинной, попадает в соприродное пространство, доныне узнаваемое как французское. Даже стоя за краем или на краю прихода, ареала Кузнецкого Моста, храм оставался его центром.
Вот что значит мифогенность территории. Мы видели, как инославие не сделало Покровку и Мясницкую новой Немецкой слободой. А мифогенный Кузнецкий Мост сделался ею до появления приходской церкви.
Собрания…В пределах Неглинного Верха, на Долгоруковской улице, родился, а в середине XIX века обосновался на Софийке (ныне Пушечная, 9) Немецкий клуб.
Известна шутка Антоши Чехонте: «В немецком клубе происходило бурное заседание парламента». Кузнецкий Мост, конечно, самое общественное место города.
Еще в исходе XVIII века Кузнецкий Мост оформил свой фасад на стороне Кремля и Китай-города Петровским театром (будущим Большим; Петровка, дом 1) и домом Благородного собрания (Охотный Ряд, дом 2). Новые центры аристократической общественности обогатили содержание готового родиться мифа.
Дом Благородного собрания до перестройки. Фототипия Карла Фишера. 1900–1904
Зал Московского Дворянского собрания, украшенный для приема императрицы Екатерины II. Гравюра с рисунка Тишбейна
Благородное собрание было особенно необходимо мифу: здесь новая иноземщина смешивалась с русской патрицианской фрондой, за которую так не любила Москву Екатерина. В отсутствие палаты лордов зал Собрания, Колонный, становился центром мнений, а не только развлечений.
Дом Благородного собрания встал у подножия Страстного холма так, как сенатская Курия в Риме – у подножия Квиринала, на Форуме.
Неслучайно в пределах Неглинного Верха помещаются обе палаты современного парламента России, из которых нижняя – вплотную к дому Благородного собрания. Поблизости и Городская дума.
Английский клубДругой патрицианский центр, Английский клуб – по слову Пушкина, «народных заседаний проба», – переезжая, оставался в пределах Неглинного Верха: Страстной бульвар, 15, позже 6, Большая Дмитровка, 11… И наконец остановился в доме Разумовских, едва перевалив водораздельный гребень к Патриаршим (Тверская, 21). Арбат, продолженный до Патриарших, жилой Арбат дворянства, сошелся в клубном доме с общественным Кузнецким Мостом. Дом Разумовских, «дом со львами», сопряг два ареала так, как сопрягает их сама Тверская улица.
Клуб начинался как этнический, действительно английский, но скоро сделался дворянским, даже аристократическим. В легких пушкинских строках насчет народных заседаний схвачено важное, как и в тяжелых тютчевских:
Куда вам в члены Английских палат? Вы просто члены Английского клоба.Вот и репетиловский «секретнейший союз», «тайные собранья по четвергам», шумел именно в Клубе, чему немало удивлялся Чацкий. Сатира Грибоедова на декабризм есть одновременно сатира на Английский клуб. Строго мужской, он больше подходил для фронды, аристократической республики, для предпарламента, чем Благородное собрание, где мнения уценивались танцами и флиртом. В Английском клубе мнения уценивались картами и биллиардом, но это не мешало. Напротив, помогало содержанию клуба, ибо в других местах азартная игра не дозволялась. В этом смысле гений клуба – граф Толстой-Американец, король игры. Тронная зала короля именовалась адской или инфернальной комнатой.
Правительство имело здесь шпионов, потому что клуб был в самом
