Чертовы котята - Леена Лехтолайнен

— Я готов помочь. Найди Сталя, и я переведу на твой счет симпатичную сумму денег, на которую ты легко воплотишь свою мечту. Я готов дать полмиллиона евро. Уверен, у тебя все получится, стоит только захотеть. Насколько я знаю, Сталь от тебя без ума. Влюбился, потерял голову. Так воспользуйся же этим. У него немало слабостей, например, он слишком романтичен. Знаешь, как он распорядился деньгами, которые получил от меня? Раздал родственникам погибших при взрыве яхты. Разумеется, отправитель перевода остался неизвестным, но кто еще, кроме него, мог это сделать?

Я вспомнила, с каким выражением Давид говорил о родственниках погибших. Он так и не смог избавиться от чувства вины, это ощущение было хорошо знакомо и мне самой.

— Разумеется, он считает себя неуловимым и непобедимым. Но неужели тебе не хочется отомстить ему за Тоскану? Ты же неплохая актриса! Замани его к себе и сообщи мне. И полмиллиона у тебя в кармане.

Да, я умела притворяться. Намекнула, что готова принять его предложение, но попросила разрешения подумать до утра.

Помогать ему на самом деле я не собиралась, но у меня просто не было выбора. Однако о моих настоящих планах он вряд ли мог догадаться. Я хотела получить все: и Давида, и полмиллиона евро. Только надо было придумать, как это осуществить.

18

Этим же вечером я отправила сообщение Яану Ранду: «Я в сложной ситуации. Необходимо срочно связаться с Давидом». Засыпая, размышляла над выражением Гезолиана, что Давид от меня «без ума». С чего он так решил? Я не стала выключать телефон, но он молчал всю ночь.

Утром Гезолиан отправился на деловую встречу в Майами. Я знала, что Шагал, владелец шале в Лейсене, сейчас отдыхал во Флориде. Возможно, Гезолиан собирался с ним увидеться. Юлия отправилась в свадебный магазин для последней примерки. Я в ожидании скучала на кожаном диване, рядом сидел какой-то японец, у которого постоянно так громко верещал телефон, что я едва расслышала, как зазвонил мой собственный.

— Хилья! Привет, это Яан. Что случилось?

Я на секунду задумалась, не опасно ли говорить по-фински. Но тут же решила, что можно, поскольку Юлия, во-первых, не понимала финскую речь, а во-вторых, была так занята примеркой, что не замечала вообще ничего вокруг. И вряд ли в магазине в центре Нью-Йорка окажется еще какой-нибудь финн.

— Разные проблемы. Мне надо с ним поговорить.

— Я увижу его завтра. Могу попросить позвонить тебе.

— Завтра? Во сколько? Я сейчас в Нью-Йорке, завтра без двадцати шесть по местному времени вылетаю в Финляндию. Мы приедем в аэропорт заранее, но я не уверена, что смогу там говорить.

— Мы встретимся завтра в одиннадцать. У вас будет, наверное, пять.

— Пусть он мне позвонит. Вы в Швейцарии?

— Я уже в Сан-Антимо, Давид приедет сюда. Здесь безопасно. Завтра ты о нем услышишь. Все, мне пора идти.

Целый день я ходила за Юлией, таская сумки с покупками. Когда вечером я вошла в номер, на телефоне мигал огонек автоответчика. Адам Бейтс извинялся, что вчера его не было дома, и просил меня зайти: в субботу утром он свободен. В это время Юлия собиралась пойти в салон красоты и сделать шоколадное обертывание, поэтому время у меня было. Позвонила Адаму, и мы договорились о встрече.

Ночью мне приснилось, будто охотники загнали Фриду в ловушку и собирались прикончить. А я не могла ей помочь, у меня в руках был пластиковый водный пистолет. Иногда Фрида исчезала и на ее месте появлялся Давид. Без четверти пять зазвонил телефон.

— Ты хотела со мной поговорить. — Казалось, Давид простужен, так хрипло звучал его голос.

— Да. — Я рассказала ему о предложении Гезолиана. — Ты вступишь в эту игру?

— Что ты имеешь в виду?

— Гезолиану кажется, что он готовит тебе ловушку, но я хочу сама заманить его туда. Ты хотел выяснить, откуда он взял изотоп СР-девяносто. Мы заставим его рассказать об этом. Неужели ты раньше никогда не ходил по краю? Гезолиан собирается приехать в Финляндию на свадьбу Юлии и Сюрьянена. Приезжай и ты.

— У тебя есть какой-то план?

— Нет пока, но впереди целых два месяца. Придумаем что-нибудь. Ты долго будешь там, где сейчас?

— Не слишком. На Пасху собираюсь приехать к сыну. Можно будет заодно заехать в Финляндию. Я сообщу тебе. — Давид замолчал, глубоко вздохнул и произнес, понизив голос: — Хилья, я так скучаю по тебе. Я просто не уверен, что и дальше могу так рисковать, ведь у меня есть Дейвидас, а у него, кроме меня, никого нет. Давай все обсудим при встрече, увидимся как-нибудь после Пасхи. Ждать недолго, всего каких-нибудь пару недель. Ты сможешь выкроить для меня несколько часов?

Я обещала постараться и нежно попрощалась. Был ли Давид один, когда говорил со мной, или рядом стоял Яан Ранд и слушал? Никогда не имела привычки лепетать по телефону нежности, но сейчас поймала себя на том, что говорила с Давидом, как влюбленная школьница. Надежды уснуть снова не было, я оделась и отправилась в фитнес-зал гостиницы, открытый круглосуточно.

Я хорошо позанималась, затем так плотно позавтракала, что Юлия даже приоткрыла от удивления рот, увидев, сколько я всего съела, и отправилась на метро на Мортон-стрит. Юлия попросила меня помочь упаковать вещи, и я обещала вернуться к обеду. На чемоданах с покупками, наверное, придется попрыгать, иначе не закроются.

На этот раз дверь распахнулась, стоило мне только нажать на кнопку звонка. Адам Бейтс вышел мне навстречу и радостно расцеловал в обе щеки. Он отрастил бороду, и от него пахло лимонными леденцами.

Во дворе цвели нарциссы, кроны деревьев пышно зеленели. Дом был отремонтирован: Адам с женой Ванессой не только покрасили стены, но и привели в порядок все внутренние помещения, поскольку после тети Мари везде царила ужасная разруха и беспорядок.

— Представляешь, она хранила рецепты, выписанные в восьмидесятых годах. Кухонные шкафы покрылись плесенью, и в них не было ничего, кроме сахарной пудры, высохшего сыра тофу и кофе. В начале следующей зимы мы планируем устроить ретроспективную выставку ее памяти, но, как я тебе говорил, ты можешь взять на память какие хочешь картины. Она любила тебя, потому что ты не слишком навязывалась ей с дружбой и не читала мораль. Следующий после тебя жилец постоянно капал ей на мозги о вреде наркотиков, она довольно быстро выставила его вон и больше уже никого к себе не брала. После твоего отъезда ни о тете, ни о доме никто не заботился.

— Наркомана нельзя вылечить, если он сам не хочет, — произнесла Ванесса Бейтс, выйдя в сад.

Она была на сносях. Смуглое лицо, окруженное копной черных как смоль волос, и тонкая фигура, которой, казалось, было не под силу носить такой огромный живот.

— В июне родится сын, — пояснила она, заметив мой взгляд. — Твою бывшую комнату мы оборудовали под детскую.

Когда-то я лежала в этой комнате, приходя в себя после аборта, и ругала себя, что не проверила надежность презерватива. Бейтсы пригласили меня в дом. Внутри пахло ремонтом и, хотя они не делали перепланировки, все казалось уже другим. Я прошлась по комнатам, из вежливости восхищаясь новыми обоями и паркетом. Прежний беспорядок нес в себе особое очарование: в углу можно было натолкнуться на уснувшего поэта или художника, на кухне найти ведро свежих устриц. А теперь дом стал обычным стандартным американским жилищем, в котором и глазу не за что зацепиться.

Дух бывшей хозяйки ощущался только в подвале, где хранились картины Мари. В основном полотна были огромные, площадью не меньше пяти-шести квадратных метров. Художница давала им дикие, неожиданные названия вроде «Битва носов» или «Смерть тысячи червей», возможно полагая привлечь этим покупателей. Ванесса читала названия вслух.

— Давид, — вдруг произнесла она.

Холст оказался небольшим, примерно пятьдесят на сто сантиметров, и хотя Мари сильно изменила пропорции оригинала, чрезмерно увеличив половые органы, сходство со статуей Микеланджело прослеживалось безошибочно. Те же большие глаза, полные грусти и недоверия, то же задумчивое лицо.

— Когда она создала эту картину?

— Два с половиной года назад. — Адам проверил по каталогу. — Она съездила в Италию и просто заболела этой страной. Даже нарисовала Сикстинскую Мадонну и…

— А точная дата на ней стоит? — неожиданно для себя самой спросила я.

И вздрогнула, когда Адам ответил. В этот самый день я встретила своего Давида. Не картина, а знак свыше.

— Можно, я возьму ее? Она небольшая, и ее будет удобно везти.

— Ты предпочитаешь абстрактной живописи изобразительное искусство? — улыбнулась Ванесса.

— Нет, у меня нет особых предпочтений, просто мне понравилось именно это полотно.

Адам принялся запаковывать картину, а его жена поглаживала живот, успокаивая брыкающегося внутри малыша. Они пригласили меня остаться на обед, но мне пора было возвращаться в гостиницу. Я вышла во двор и словно вернулась в прошлое. На солнечной лужайке лежал старый кот Агнус и неторопливо вылизывал шерстку. Я погладила его; он, похоже, узнал знакомый запах и довольно замурлыкал в ответ.