Чертовы котята - Леена Лехтолайнен

Только в метро я сообразила, что не смогу повесить эту картину ни в Лэнгвике, ни в квартире на Бульваре, уж слишком много она рассказала бы обо мне. Видимо, придется снова прибегнуть к помощи бабушки Вуотилайнен. У нее много различной живописи, к тому же ей давно известно, кому принадлежит мое сердце. Вряд ли, конечно, картина в ее вкусе, но бабушка поймет мой выбор.

Вернувшись в гостиницу, набрала номер Гезолиана.

— Добрый день, это Хилья. Я всю ночь думала над вашим предложением. Знаете, я не могу забыть, как Давид ушел, оставив меня один на один с трупом. Я принимаю ваше предложение.

— Спасибо. Теперь я не сомневаюсь, что могу тебе доверять.

В машине потрогала себя за нос, чтобы убедиться, не вырос ли он. Но нет, все было по-прежнему, только в сказках у лжецов растет нос. А если Гезолиан поймает меня на вранье, то не только нос оторвет, но, пожалуй, и голову.

В аэропорту нас не хотели пропускать в самолет с упакованным свадебным платьем: размеры сумки не соответствовали нормам для ручной клади. Однако Юлия наотрез отказалась сдавать платье в багаж, и мне пришлось пустить в ход все свое дипломатическое искусство. Я пообещала, что весь восьмичасовой полет буду держать сумку в руках. К счастью, салон оказался полупустым, так что проблема решилась сама собой. Прошлой ночью я не выспалась, поэтому отключилась сразу после взлета.

В аэропорту нас встречали Сюрьянен с Транковым. Юрий не сводил с меня влюбленного взгляда, но разве я могла ему это запретить? Пожалуй, эпизод после русской рулетки был ошибкой с моей стороны — он снова стал воображать себе бог знает что. С другой стороны, в борьбе с Гезолианом мне понадобится надежный помощник, а Юрий уже доказал, что в сложной ситуации способен сделать правильный выбор. Но готов ли он действовать на благо Давида? В этом я совсем не была уверена.

Зайдя к себе в комнату, я набрала домашний номер Лайтио, но услышала только автоответчик. Затем мы с Юлией обсудили планы на следующую неделю: предстояло встретиться с Моникой фон Херцен и обговорить убранство ресторана, а еще согласовать репертуар свадебных песен с приглашенным тенором. Транков весь вечер пожирал меня глазами, так что в половине десятого я не выдержала и сбежала прогуляться. До встречи с Давидом оставалось полторы недели, больше двухсот часов. Я тосковала по его объятиям, тело помнило его руки, губы, поцелуи…

— Пойдем с нами, крошка! К тебе или ко мне? — вдруг вернул меня в реальность незнакомый мужской голос.

Передо мной выросли трое поддатых мужиков. Неужели они прицепились, заметив томление на моем лице? Но к ним оно точно не имело ни малейшего отношения.

— И не мечтай, — ответила я, хотя гораздо благоразумнее было бы молча пройти мимо.

— Что ты сказала? — угрожающе протянул один из троицы.

— Убери лапы! — рявкнула я на него, как на собаку.

Парень был немного ниже меня, от него пахло гамбургером и картошкой фри.

— Смотрите-ка, ребята, ну прямо дикая кошка. — Алкоголь придал ему смелости, и он еще сильнее сжал мой локоть.

— Ты что, лесбиянка, что ли, раз не желаешь прогуляться с такими красавцами? Или мы не в твоем вкусе? — встрял его товарищ и тут же получил от меня пинок в живот.

Потом я врезала держащему меня мужику, и он с воем отскочил, тряся ушибленной рукой. Третий выронил сумку, открыв от удивления рот и глядя на своих поверженных товарищей.

— Чертова шлюха, — пробурчал он, отходя на безопасное расстояние.

Я сделала шаг в его сторону, и с перепугу он бросился бежать.

— В следующий раз хорошо подумай, прежде чем приставать к девушкам на улице, — крикнула я ему вслед.

И пошла прочь, даже не обернувшись на тех двоих. Впереди показалась пара с двумя русскими борзыми. Стоило мне поравняться с ними, как собаки беспокойно заворчали, словно чувствуя исходящие от меня напряжение и угрозу. Я спокойно прошла мимо и, отойдя подальше, побежала трусцой в сторону дома, проклиная в душе пьяных идиотов с плохими манерами, испортивших мне сегодняшний вечер. Я даже вспомнила Сеппо Холопайнена — интересно, он еще жив или спился окончательно? Если бы мы с ним сейчас встретились на узкой дорожке, вряд ли он доставил бы мне больше проблем, чем эти подонки. Чего не скажешь про Ивана Гезолиана.

Я еще не решила, что делать с Гезолианом, но была уверена, что вместе с Давидом мы что-нибудь придумаем. Я так радовалась скорой встрече, что даже Ханна поинтересовалась, что со мной. И тут я заметила, что хожу и вполголоса мурлыкаю песни группы «АББА».

— Просто весеннее настроение. А ты радуешься приходу весны?

Все изменилось в Страстной четверг. Вечером мне позвонили с незнакомого номера. Я не ответила, тогда пришло сообщение.

«Это Яни Суутаринен, зять Теппо Лайтио. Позвони мне, когда сможешь».

Через час мы с Юлией и Сюрьяненом должны были отправиться в «Санс Ном». Дрожащими руками, с трудом попадая по кнопкам, я набрала номер.

— Суутаринен слушает.

— Хилья Илвескеро. Ты просил перезвонить.

— Да. Спасибо. Если я правильно понял, вы с моим свекром, старшим констеблем Теппо Лайтио, были большими друзьями.

— Что значит «были»?

Я уже знала, что услышу в ответ, но от этого становилось только тяжелее.

— Теппо умер вчера вечером. Он оставил записку, в которой просил сообщить тебе о его смерти. Полагаю, тебе известно, что он тяжело болел и вряд ли бы прожил долго?

— Да, я знала.

— Теппо умер не от болезни. Он застрелился.

— Застрелился? — Я издала подобающий ситуации возглас удивления. — Почему?

— Захотел уйти сам и решил, что Пасхальная неделя — самое подходящее для этого время. Мы даже не знали, что у него есть оружие. Служебное он давно сдал, но у бывшего полицейского, полагаю, всегда есть возможность найти пистолет, если надо.

— Что еще он написал?

— Не много. Записка адресована его жене, она дала прочитать дочери и мне. Это личная записка. Мы еще не определили день похорон и не решили, будем ли приглашать на церемонию друзей и близких или проведем ее в тесном семейном кругу. Я сообщу, если похороны будут открытыми, тогда сможешь прийти.

— Да, сообщи, пожалуйста. И спасибо, что позвонил, хоть и с плохой новостью. Передай, пожалуйста, мои соболезнования его жене и дочери. Как они?

— Плохо. Совершенно потрясены случившимся. К тому же моя жена в положении, ждет двойню и сейчас лежит в больнице на сохранении. Я должен идти к ней. Всего хорошего.

Я не успела ответить, как Яни Суутаринен отключился. Молча села на кровать. Плакать я не могла. Лайтио все-таки сделал то, что планировал. Ну почему мне так плохо именно сейчас, ведь я знала, что он неизлечим и скоро умрет. Я должна думать о свадьбе, а не о похоронах. Если бы я не передала ему оружие, он достал бы где-нибудь еще. К тому же не я его передала, а Рейска. А он, практичный здравомыслящий парень, прекрасно знал, что чем скорее удастся прекратить муки обреченного, тем лучше. В мире каждую секунду кто-то рождается, а кто-то умирает.

В дверь постучали.

— Хилья, ты здесь? — раздался голос Юрия.

Из глаз хлынули слезы. Я не могла ничего сказать, только громко всхлипнула. Юрий счел этот звук за приглашение войти.

— Что случилось?

— Лайтио. Вчера.

Я поднялась с кровати, Транков подошел и обнял меня. Я прижалась к нему, чувствуя просто животную необходимость почувствовать возле себя кого-то теплого. Он гладил меня по волосам и по спине, а я рыдала и не могла остановиться. На это раз он был сильным и утешал меня — слабую и раздавленную горем женщину. Во мне звучал голос Лайтио, я снова и снова прокручивала в голове те слова, которые он произнес накануне Рождества в больнице: «Ты мне хоть и не дочь, но не всегда кровь гуще водицы. Я изрядно люблю тебя». Страшно хотелось получить подтверждение, что я поступила правильно. На память о Лайтио у меня не осталось даже фотографии, только эти слова и сигарный дым.

— Юрий! — Я провела рукой по его шее. — А ты можешь нарисовать его портрет?

— Могу, если хочешь. Он так и стоит у меня перед глазами. Я сжег один портрет, но это не помогло, я так и не смог его забыть.

— Нарисуй мне портрет Лайтио. — Я поцеловала его в щеку и отстранилась. — Пора идти собираться. Мы с Юлией идем в «Санс Ном».

— Давай вечером поставим свечи в память о Лайтио.

— Где?

— В церкви, разумеется.

— Но в Финляндии церкви ночью закрыты. Иначе там находили бы пристанище бездомные, алкоголики и иные отбросы общества. А охрана стоит дорого. Так что мы можем просто прогуляться по берегу и выкурить по сигаре.

— Так, значит, теперь в связи со смертью главного подозреваемого дело Рютконена будет закрыто? — шепотом спросил Юрий и снова притянул меня к себе.

Этого я не знала, а спросить теперь не у кого. Всю дорогу до ресторана у меня перед глазами был Лайтио: сидел в кабинете за рабочим столом с сигарой в каждой руке. Я не думала, что он застрелится дома, ведь как профессионал он должен знать, сколько проблем такие случаи приносят родным и близким. А кто его нашел? Жена? Я знала, он любил ее, хоть частенько и называл за глаза «моя баба». Но еще больше он любил собственную независимость. Почему человек должен мучиться до последнего мгновения, почему не может сам назначить дату своего ухода?