Таинственный портрет - Вашингтон Ирвинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Погодите, – сказал джентльмен-всезнайка с подвижным носом, – история вашего дядюшки приводит мне на память излюбленный рассказ моей тетушки с материнской стороны; не знаю, впрочем, можно ли их сравнивать между собой, ибо эта почтенная женщина отнюдь не обнаруживала склонности дружить с привидениями. Но как бы то ни было, я приступлю к рассказу немедленно.
Происшествие с моей тетушкой
– Моя тетушка была рослая, храбрая и решительная дама: она была, что называется, настоящим мужчиной в юбке. Дядюшка, наоборот, был тощим, слабым, тщедушным человечком, весьма кротким, податливым – совсем не пара для моей тетушки. Заметили, что со дня своей свадьбы он все хирел и хирел. Властный характер супруги ему слишком досаждал, и это его погубило. Тетушка, впрочем, заботилась о нем, как могла; она призвала к нему добрую половину врачей того города, где они жили, заставляла его неуклонно выполнять их предписания и пичкала его таким количеством снадобий, что их хватило бы для населения целой больницы. Однако все было тщетно. Чем усерднее дядюшку подвергали лечению, тем хуже и хуже он себя чувствовал; дело кончилось тем, что он добавил свое имя к длинному списку жертв, принесенных на алтарь супружества и убитых нежной заботливостью.
– И его дух предстал перед нею? – спросил любознательный джентльмен, тот самый, который так настойчиво допрашивал предшествующего рассказчика.
– Не забегайте вперед, об этом вы услышите после, – ответил джентльмен-всезнайка. – Итак, тетушка была убита горем по причине смерти своего бедного обожаемого супруга. Кто знает, быть может, она испытывала угрызения совести, так как перекормила его лекарствами и своими заботами довела до могилы. Так или иначе, но она сделала все, что полагается одинокой вдове, дабы почтить его память. Она таки сильно потратилась как на количество, так и на качество своих траурных туалетов; она никогда не расставалась с изображением мужа величиной с диск небольших солнечных часов, которое носила на шее, и, сверх того, повесила у себя в спальне его портрет во весь рост. Все превозносили до небес ее поведение; было решено, что женщина, способная так отменно чтить память своего супруга, заслуживает того, чтобы обрести нового мужа.
Вскоре после смерти моего дядюшки тетушка переселилась в старинное поместье в Дербишайре, долгое время находившееся на попечении дворецкого и эконома. Намереваясь поселиться там навсегда, она взяла с собою большую часть своих слуг. Дом стоял в пустынном и диком уголке графства, среди серых дербишайрских холмов. На вершине одного из них, на виду у всех, была поставлена виселица, на которой болтался какой-то несчастный.
Городские слуги были напуганы до полусмерти при мысли о том, что им придется жить в таком страшном и жутком месте; эти настроения охватили их с особою силой, когда они вечером собрались в людской и обменялись рассказами о привидениях, то есть тем, что им довелось выслушать в течение дня. Они боялись заходить в мрачные, темные комнаты. Горничная моей тетушки, страдавшая нервами, заявила, что она никогда не решится спать в одиночестве в таком «перевернутом вверх дном старом здании», и лакей, сердобольный молодой парень, делал все, что было в его силах, чтобы рассеять ее мрачное настроение.
Тетушка и сама, казалось, была удручена заброшенным видом своего дома. Поэтому, прежде чем отправиться спать, она проверила все замки и запоры на дверях и на окнах, собственноручно спрятала столовое серебро и унесла к себе в комнату все ключи, а также маленькую шкатулку с деньгами и драгоценностями – она была женщиной аккуратной и всегда лично следила за всем. Положив ключи под подушку и отпустив горничную, она присела к туалету, чтобы заняться прической, ибо, несмотря на свое горе, была вдовой жизнерадостной и заботилась о своей внешности. Так сидела она некоторое время, смотрясь в зеркало сначала с одной стороны, потом с другой, как это обыкновенно делают дамы, когда хотят удостовериться, что они и впрямь хороши. Нелишне заметить, что днем с поздравлениями по случаю ее приезда у нее побывал один шумный и жизнерадостный сквайр, ее сосед, с которым она любезничала еще в девичестве.
Вдруг ей почудилось, что позади что-то шевелится. Она быстро обернулась, но ничего не заметила; ничего, кроме мрачного портрета ее бедного обожаемого супруга на противоположной стене.
Она тяжко вздохнула, как привыкла делать всякий раз, когда говорила о нем, и готовилась уже лечь, предаваясь размышлениям о милом соседе. Ее вздох откликнулся эхом, или, вернее, на него последовал ответ в виде такого же протяжного вздоха. Она обернулась снова, но опять ничего не заметила. Она приписала этот вздох ветру, врывавшемуся через крысиные норы старого, обветшавшего здания, и принялась не спеша накручивать волосы на папильотки, как вдруг ей показалось, что портрет повел глазом.
– Но ведь она сидела к нему спиною, – сказал предыдущий рассказчик с помятым лицом, – не так ли?
– Да, сэр, – сухо ответил джентльмен-всезнайка, – она сидела спиною к портрету, но ее глаза были устремлены на его изображение в зеркале. Итак, сказал я, она заметила, что один глаз портрета шевельнулся. Столь необыкновенное явление, как нетрудно себе представить, повергло ее в замешательство. Чтобы убедиться в том, что это действительно так, она поднесла руку ко лбу и стала его растирать, одновременно всматриваясь в зеркало сквозь щели между пальцами и передвигая свечу другою рукой. Пламя осветило глаз, она увидела в нем отражение свечи. Теперь она больше не сомневалась – глаз шевелился. Больше того, ей показалось, что он ей даже подмигнул, как это делал порою ее покойный супруг. Сердце ее мучительно сжалось – она была женщина, была одна, положение ее и впрямь было жуткое. Замешательство это, впрочем, продолжалось недолго. Моя тетушка, почти столь же решительная, как ваш дядюшка, сэр (это относилось к престарелому рассказчику), в то же мгновение взяла себя в руки и собралась с духом. Как ни в чем не бывало, она продолжала заниматься своими делами. Она даже затянула песенку и, как это ни поразительно, ни разу не сфальшивила. Перевернув случайно свою рабочую шкатулку, она неторопливо собрала всю выпавшую из нее мелочь; она достала закатившуюся под кровать подушечку для булавок и только после этого отворила дверь в коридор. Остановившись на мгновение на пороге, как бы раздумывая, выйти ли ей и ли нет, она, в конце концов, спокойно вышла из комнаты.
Сбежав вниз по лестнице, она приказала слугам вооружиться всем, что попадется под руку, и, став во главе маленького отряда, немедленно
