Антитело - Андрей Тепляков

«Все — хватит! С меня хватит!».

Соседняя комната пустовала. Он доковылял до ванной, умылся и почувствовал себя немного лучше. Мышцы болели, но это даже неплохо — боль отвлекала от мрачных мыслей.

Снизу доносилось позвякивание. Глеб пошел на звук и обнаружил дядю, сидящего в прихожей на табурете. Перед ним на газете лежали железные скобы и новый навесной замок; в руках он держал дрель.

— Доброе утро.

— Привет.

— Чем занимаетесь?

— А ты как думаешь?

Глеб пожал плечами.

— Вешаете замок?

— Точно. Хватит с нас ночных визитов.

— Не думаю, что это поможет.

— Ты лучше иди завтракать. Впереди длинная дорога.

Закончив фразу, дядя поднялся и прошел в гостиную. Прикрыл дверь в Аленкину комнату и уселся на диване.

Глеб только поджал губы.

Стоя у кофеварки, он чувствовал спиной его взгляд.

«И так теперь будет всегда. По крайней мере, пока я не покину ферму».

В доме было тихо, и на фоне этой тишины из-за двери ясно и четко доносились слова Аленкиной сказки. Те же самые, что и в прошлый раз.

— Ты плохо выглядишь, — сказал дядя.

— Очень устал вчера. Все болит.

Глеб уселся за стол и принялся маленькими глотками пить кофе.

«Может, стоит заехать к Насте? Попрощаться. Или лучше не заезжать? Нет — нужно вернуть книги. Ничего плохого не случится, если мы поговорим. Наверное, она обрадуется. Она сама хотела, чтобы я уехал».

Он откусил от бутерброда и стал медленно жевать. Собственные сомнения казались ему странными. Еще вчера он бы не раздумывал над этим. Еще вчера встреча с Настей была очевидной потребностью, а сегодня, когда он, возможно, навсегда уедет, Глеб сомневался.

«Может быть, и нет никакой любви. Я просто все придумал. Мы целовались — да. Но что значил этот поцелуй? Может, и ничего не значил».

Тоска, та естественная печаль, которая сопутствует расставанию, не возникала. И что бы ни говорил Глеб самому себе, он знал причину. Знал с самого начала — он не верил, что сможет покинуть ферму. Не верил и все.

«Это не важно. Шоу должно продолжаться».

Позавтракав, он поднялся к себе, упаковал рюкзак, не забыв положить туда библиотечные книги, и подошел к окну. Это стало для него своеобразным утренним ритуалом: как рыбак смотрит на море, пытаясь угадать, какая будет погода, так и он каждый раз смотрел на туман, высматривая в нем какие-нибудь перемены. Но перемен все не было.

До этого утра.

Глеб замер, чувствуя, как сердце судорожно сжалось внутри грудной клетки.

«Не может быть! Этого не может быть! Не может быть! Не может быть!».

Туман исчез.

— Его нет! Нет! Все! Все кончилось!

Дядя отложил дрель и удивленно посмотрел на Глеба.

— Ты о чем?

— Тумана нет!

Не говоря ни слова, дядя встал и посмотрел в окно. Он стоял довольно долго, не меньше минуты, и молчал. Потом открыл дверь и вышел на крыльцо. Глеб последовал за ним.

Туман исчез, оставив после себя полосы блеклой травы, несколько дней не видевшей солнца. Яркие темные стволы деревьев устремлялись вверх из самой земли, а там, под редкими облаками лениво покачивались тяжелые кроны. Два человека стояли возле дома и смотрели на них, боясь поверить своим глазам. Солнце касалось кожи, согревая ее. Близился полдень.

— Жди здесь, — сказал дядя и вернулся в дом.

Глеб уселся на ступеньку и закурил, не решаясь оторвать взгляд от леса. Ликование сменилось расслабленностью и ощущением покоя, как бывает, когда цель, к которой долго стремишься, наконец, достигнута. Было так здорово сидеть и смотреть на деревья, краем глаза отмечая, как плавно поднимается в воздух сигаретный дым. Глеб прислонился к перилам и улыбнулся. Его взгляд сместился, скользнул по пашне и остановился на лопате.

Она торчала из земли, словно сломанный крест над могилой. Рядом с ней лежала коробка.

Одной секунды хватило для того, чтобы благостное настроение рассеялось. И снова по телу холодной змеей пополз страх.

Скрипнула дверь, и на крыльце появился дядя. В руке он держал ключи от пикапа.

— Пойдем. Поглядим, что там творится.

Усилием воли, Глеб заставил себя отвернуться от лопаты и встал.

«Тойота» двигалась вдоль кромки поля, направляясь к узкой лесной дороге. Через открытое окно в кабину проникали терпкие лесные запахи влажной земли и листвы; воздух наполнял громкий птичий гомон. Глеб видел, как они летают между деревьев, словно маленькие черные метеоры.

Показался поворот. Деревья обступили его, словно стражи. Казалось, будто они придвинулись к дороге, не желая выпускать людей из плена.

«Это только кажется. От нервов».

Глеб невольно подался вперед, всматриваясь в дорогу. Пикап повернул, проехал еще пару метров и остановился. Дядя заглушил двигатель.

Они сидели в молчании, окруженные шелестом и громким стрекотанием насекомых, но не слышали ничего. Впереди, поперек дороги лежала огромная сосна. Ее исполинский корень, вывороченный из земли, напоминал клубок серых змей, выползших из самого ада. Во время падения вершина дерева, словно нож, срезала ветки с молодой березы. Толстый ствол чуть возвышался над капотом.

— Можно ее распилить, — сказал, наконец, дядя. — У меня есть цепная пила.

— Можно.

Они вылезли из машины. С высоты человеческого роста стало видно, что за первым стволом лежит другой, и третий — настоящий бурелом, преграждающий дорогу вперед.

— Да… Дела, — протянул дядя.

— Рано мы радовались. Но, по крайней мере, мы можем пройти пешком.

— Не можем.

— Почему?

— Ира слегла. Она не сможет здесь идти.

Дядя, не отрываясь, смотрел на деревья, словно пытался раздвинуть их взглядом.

— И Аленка тоже.

В его голосе прозвучала такая тоска, такое отчаяние, что Глебу стало не по себе.

«Он поверил. Он полностью поверил в конец, и на тебе! Стало только хуже».

— Их можно распилить, — сказал дядя. — Одно за другим. Можно проделать дорогу для машины.

Глеб посмотрел на деревья.

«Слишком много. Да и…».

Он не дал себе закончить мысль.

— Вам одному не справиться.

Дядя посмотрел на Глеба и кивнул.

— Да. Мы с тобой попробуем. Поехали за инструментами. И надо предупредить Иру.

Знахарка, Анна Вениаминовна Степанова, готовила себе обед. На четырех конфорках старой газовой плиты шипело и бурлило, открытая сковорода плевалась раскаленным маслом. Анна прикрыла ее и вытерла руку фартуком. Стоя посреди кухни, окруженная паром и запахами, она чувствовала себя уютно. Ей нравились домашние хлопоты, они придавали жизни определенность.