Мы из подводного космоса - Валерий Касатонов

Адмирал сделал невольно хорошее дело, подальше с глаз долой, перевёл наш «броненосец Потёмкин» на Чёрное море. Однажды штурман Алексей Игольников сидел в кают-компании и занимался «любимым делом» всех штурманов – корректурой карт. Где-то у Одессы на мелководье, где наш боевой корабль никогда не будет находиться, затонула швартовная бочка. И вот надо на всех картах, где есть опасный район, зачеркнуть красной тушью эту несчастную бочку и сделать запись внизу на ободе карты и расписаться. Работа нудная, утомительная и бесполезная, потому что через неделю эту бочку восстановят на её штатном месте, и снова надо будет корректировать карты уже в обратном направлении. Краем уха офицер слышит, что на лодку прибыл командир. Кто-то вошёл во второй отсек. Голоса приблизились и остановились возле стола кают-компании, где шла работа с картами. Алексей поднимает голову и видит рядом с командиром двух больших поэтов – Булата Окуджаву и Роберта Рождественского. Командир, улыбаясь, поощряет Игольникова на активные действия. Тот красиво, как учил командир, представляется: «Штурман подводной лодки «С-338» капитан-лейтенант Игольников Алексей Иванович». Поэты обмениваются с ним рукопожатием.

Булат Окуджава, Андрей Вознесенский, Роберт Рождественский, Евгений Евтушенко и Феликс Медведев.

Булат Окуджава говорит командиру: «Только на флоте есть такие красивые слова – штурман корабля или морское звание – капитан-лейтенант, красивые золотые нашивки на рукавах. Как много романтики в морской службе. Какие подтянутые, аккуратные морские офицеры». В разговор вступает Роберт Рождественский: «Ты, Булат, всегда был неравнодушен к морякам, к морской форме. Помню, у тебя в молодости были стихи: «На синей улице портовой всю ночь сияют маяки. Откинув ленточки фортово, всю ночь гуляют моряки…» Там же в конце: «Волна соленая задушит. Ее попробуй упросить. Вот если б нам служить на суше. Да только б ленточки носить!» «Да, да», – засмеялся Булат. Они с живым интересом рассмотрели штурманские карты: изобаты, бухты Кара-Дага, течения, маяки с их характеристиками, радиомаяки, рекомендованные курсы, полигоны. Оказывается, ни тот, ни другой никогда раньше не видели настоящих морских карт. Попросили показать на карте Коктебель, где они отдыхают в Доме творчества писателей. Командир пригласил: «Пойдёмте в 1 отсек, я покажу вам торпеды. В каждой по 200 килограммов тротила. Вы сможете погладить их рукой». Штурман слышал, как они в соседнем отсеке похлопывали по семиметровому корпусу торпеды, лежащей на стеллаже. Восхищались красивыми обводами этого страшного оружия, которое мчится под водой со скоростью 45 узлов на расстояние 20 километров.

После осмотра лодки поэты посидели с офицерами в кают-компании, выпили по бокалу сухого вина за флот, за моряков, за женщин. Командир посвятил их в подводники, каждому вручил небольшой маховик от запорных клапанов на память. Булат Окуджава сказал на прощанье, что служба подводника сложная и опасная, условия нахождения на подводной лодке ужасные, что он восхищается мужеством молодых людей, которые посвятили себя морской службе, назвав их «корсарами морских глубин»…

Много позднее, уже капитан 1 ранга Алексей Игольников, бывалый и опытный моряк, тёртый и перетёртый, битый и перебитый, седой и постаревший, но не зачерствевший душой, услышал и глубоко вник в стихи, ставшие, на его взгляд, молитвой интеллигентных людей:

«Когда мне невмочь пересилить беду,Когда подступает отчаянье,Я в синий троллейбус сажусь на ходу,В последний, случайный….»

Какая пронзительная тоска, свойственная каждому мыслящему человеку, какое глубокое проникновение в самые сокровенные уголки человеческой души. И здесь Булат Шалвович Окуджава не смог обойтись без моряков:

«…Полночный троллейбус, мне дверь отвори,Я знаю, как в зябкую полночь,Твои пассажиры, матросы твои,Приходят на помощь.

Я с ними не раз уходил от беды,Я к ним прикасался плечами,Как много, представьте себе, добротыВ молчанье, в молчанье…»

Какое доверие морскому братству. Какая уверенность, что моряки помогут, даже если просто посидеть рядом и помолчать. Действительно, морю дана великая сила – смывать с человеческой души грязь и горечь.

Заключительный куплет нельзя произносить без внутреннего очищения, хочется плакать и слезами смыть всё, что наболело в душе:

«…Последний троллейбус плывёт по Москве,Москва как река затухает,А боль, что скворчонком стучала в виске,Стихает, стихает».

Когда у ветерана Флота, жителя блокадного Ленинграда, капитана 1 ранга Игольникова Алексея Ивановича болит голова, а она сейчас болит частенько, он делает себе массаж и читает вслух это великое творение любимого поэта. В нём столько заключено положительной энергетики, такой мощный заряд жизни, такая ритмика стиха, что через какое-то время боль, «что скворчонком стучала в виске», действительно, стихает, стихает.

Спасибо тебе, великий Мастер. Ты надорвал своё сердце, переживая за всё человечество. «Прекрасный, редкий цветок отцвёл, ласковая звезда погасла. Трудно жилось ему: быть честным человеком на Руси очень дорого стоит». Ты ушёл от нас туда, где большинство, как говорят англичане. Но ты с нами. Ты научил нас говорить друг другу комплименты. Уважать, ценить и беречь человеческую жизнь. Делать добро, пока человек ещё жив, поскольку «жизнь человека короткая такая». Ты ушел, но ты всегда с нами, в наших сердцах. А мы, моряки, с тобой.

34. В торпедном аппарате

Ничто так не украшает женщину, как военная форма, а тем более – морская. А если еще женщина – яркая блондинка!

«Кудри милой от мускуса ночи темней,А рубин ее губ всех дороже камней…Я однажды сравнил ее стан с кипарисом,Возгордился теперь кипарис до корней!»

Солнце ласковое, отдохнувшее за ночь и умывшееся в море, лукаво появилось из-за тучек на горизонте, и начался день. Легкий бриз с моря приятно освежал. Аромат цветущей акации дурманил и без того не очень свежую голову. Воспоминания минувшей ночи будоражат молодую кровь…

Черное море. Самое синее море в мире! Сколько красок! Жизнь прекрасна! Правильно говорит наш старший помощник: «Жизнь дается один раз, и прожить ее нужно в Крыму».

На ходу застегивая кремовую форменную рубашку с лейтенантскими погонами, бегу на службу. Сегодня у меня день, который древние греки отметили бы белым камешком. Нам предстоит испытание, называемое по-научному – «выход из аварийной подводной лодки через торпедный аппарат». Каждый подводник, прежде чем его выпустят в море, должен пройти подготовку по легководолазному делу, завершающим этапом которой является выход через торпедный аппарат. Всю неделю экипаж нашей «гвардейской субмарины», как шутя называет нас старпом капитан 3 ранга Колчин Юрий Павлович, изучал изолирующий дыхательный аппарат и снаряжение к нему, водолазные болезни и как их не допустить, систему сигналов для связи и действия в критических ситуациях.

Матросы голые, как у нас принято, включались в аппарат, опускались в бассейне под воду, искали на дне шайбы, гайки, куски труб, все это надо было сделать за ограниченное время. Отработав этот элемент, перешли на причал и начали погружаться в море на глубину 10 метров, надевая уже изолирующий костюм подводника – гидрокомбинезон. Опытный инструктор-водолаз мичман Голубничий, крупный, крепкий мужчина, именно о таких говорят: «Стоит он тяжелый, как дуб, не чесаны рыжие баки, и трубку не вырвать из губ, как кость у голодной собаки», не давал никому поблажек, даже нас, офицеров, заставил погружаться. Он, бывало, отбросит прядь седых волос с кирпичного лица, на котором время и заботы сначала провели, потом углубили морщины, и гаркнет свою сакраментальную фразу: «Жить хочешь? Полезай под воду». Мол, когда случится авария на подводной лодке, некогда будет учиться, там надо действовать автоматически…

Построились на подъем военно-морского флага. Доктор капитан Филин, мой друг и «сокамерник» (у нас с ним на лодке одна маленькая каютка, похожая на камеру), ощутив легкий аромат французских духов и увидев мои глаза с некоторой синевой, покрутил пальцем у виска. «Намек понял, но уж больно хороша была прекрасная незнакомка», – ответил я одним лишь движением плеч. «Красивая?» – «Хуже, чем красивая!» И все, ни слова. У нас на лодке старпом, любимец женщин и сам с восторгом отвечавший им взаимностью, ввел табу – о покоренных женщинах ни слова. «Это недостойно морского офицера. Учтите, на ваше место потом придут другие. Для них каждая наша женщина должна быть чиста и непорочна». Вот такая у него была философия жизни. Сам он был красив и породист. Аккуратный, подтянутый, всегда веселый и обаятельный, к тому же первый юморист в нашей бригаде лодок. Нередко подшофе Юрий Павлович проводил с нами, поручиками Ржевскими (его терминология), занятия, общий смысл которых сводился к одному: «От женщин одно лекарство – другая женщина!» У него был прекрасный девиз: «Если любить, то только королеву!»