Когда-то был человеком - Дитрих Киттнер

Тогда, очевидно, и бумаги, которые он, как подтвердили свидетели, передавал агенту тайной полиции, были списками с фамилиями старых учителей. Вот ведь как превратно можно истолковать конспиративную встречу революционера со своим старым школьным товарищем!

В том же 1975 году я получил еще одно наглядное подтверждение тому, сколь оригинально эти люди понимают единство действий. После того как общественность с возмущением отреагировала на историю с «химической дубинкой», ничто не давало повода предполагать, что полиция отважится еще раз повторить это беззаконие. Не ожидая ничего плохого, я шествовал на третий день, как всегда, один мимо главного почтамта между двумя маршировавшими колоннами. Внезапно полицейские, стоявшие шпалерами, через которые обычно и мышь не проскочит, расступились. В образовавшийся проход устремились двенадцать или пятнадцать маоистов, которых без труда можно было опознать по их знаменам. Они начали шпынять меня, как это делают хулиганы, провоцирующие драку. Видя, что я не реагирую, один из них начал орать: «Да это та самая свинья Киттнер! Поглядите-ка, да у него еще и мегафон, который он вчера у нас украл».

Другой продолжал провоцировать: «Эй, ты, вор, немедленно верни мегафон, иначе схлопочешь». Полицейские, злорадно хихикая, наслаждались происходящим.

Мегафон подарила мне жена два года назад ко дню рождения. Но причина была не в нем. Крики были лишь поводом завязать драку.

Молодчики окружили меня. Один из них попытался вырвать у меня мегафон. Остальная банда тоже набросилась на меня, вовсю действуя кулаками и ногами. Я напрягся, пытаясь вырваться. Но их было слишком много, молотивших меня. В последний момент, когда я уже вот-вот должен был оказаться на земле, меня спасли подоспевшие товарищи, отвечавшие за порядок. Хулиганы исчезли через просветы в шпалерах – полицейские снова с готовностью расступились перед ними. Стражи порядка ухмылялись.

Как руководитель демонстрации я выразил протест первому же встретившемуся мне полицейскому офицеру по поводу провокации, предпринятой с благословения его подчиненных. В ответ тот пожал плечами: он ничего не видел. Но люди из «Бильд-цайтунг», естественно, оказались тут как тут. На следующий день в этой помойной газетенке можно было прочесть злорадный комментарий, проиллюстрированный фотографиями: наконец-то, мол, и Киттнеру досталось.

Час спустя (демонстранты тем временем давно разошлись) я опознал на улице двоих напавших на меня. Вместе с товарищами мы схватили хулиганов и потащили их к машине, где размещался командный пункт руководителя полицейской операции Б. Теперь у него и его помощников уже было время для того, чтобы во всем разобраться: демонстрация закончилась. Я собирался подать заявление – к участникам подобных провокаций у меня не было никакого чувства жалости.

Однако господин директор полиции начал изворачиваться: «Если они утверждают, что вы украли мегафон… Неужели эти двое порядочных молодых людей из КПГ выглядят лжецами?» (Название КПГ присвоила себе тогда одна из раскольнических маоистских группировок, воспользовавшись запретом истинной

КПГ, чтобы попытаться дезориентировать левые силы в ФРГ).

Я запротестовал: «Не можем же мы вечно держать этих хулиганов. Если вы отказываетесь выполнять свои обязанности, то вы тем самым способствуете сокрытию виновных. Это служебно-должностное нарушение».

На это главный блюститель порядка холодно заявил: «Тогда тащите этих господ в полицай-президиум, там можно записать их данные».

Вокруг толпится около двухсот полицейских, а полицай-президиум находится в трех километрах отсюда. Мы вынуждены были отпустить молодчиков.

Вечером вшестером, захватив с собой нашего адвоката, мы поехали в полицай-президиум, правда, уже по другому делу. Мы хотели забрать двух наших товарищей, арестованных по какому-то смехотворному поводу. Позднее они нам рассказали, что после ареста их бросили в полицейскую машину, где не только подвергли оскорблениям, но и занимались рукоприкладством. Полицейские говорили: «Таких, как вы, фюрер топил в болоте». И еще: «Гитлер знал, как поступать с такими, как вы».

В участке пришлось подождать. Наконец нам разрешили забрать наших товарищей. Мы уже собрались уезжать, как вдруг я вспомнил «совет», данный мне днем офицером полиции. Вместе с адвокатом я вернулся в участок: решил подать заявление о возбуждении дела против неизвестных лиц. Дежурный заявил мне откровенно: «Господин Киттнер, от вас мы принципиально не принимаем никаких заявлений».

Протест нашего друга с юридическим образованием («Как адвокат я обращаю внимание на ваш долг…») тоже не подействовал. Полицейский отказывается – и баста. Чтобы довести дело до конца, я подаю заявление на полицейских за их пособничество в сокрытии преступников. Бесполезно: прокуратура закрывает дело. Мотивировка: директор полиции, находившийся у главпочтамта, был якобы занят по горло более важными делами. А дежурный в это время, согласно инструкции, готовился к обороне своего участка, так как поступило сообщение о приближении большой группы демонстрантов, намеревавшихся якобы освободить арестованных – тех самых, которых к тому времени, когда я пытался подать заявление, уже выпустили. Сколько народу участвовало в этой воображаемой демонстрации, где они находились в это время и откуда взялись данные о готовящемся штурме полицейского участка (в ФРГ ничего подобного никогда не было) – сведения об этом полиция дать отказалась. Может быть, мы вшестером и были той самой устрашающей «группой демонстрантов»?

Один из двух арестованных товарищей позднее был полностью оправдан судом. У другого, моего друга Фердинанда Пика, дело подзатянулось. Хотя он и сумел доказать с помощью случайно снятого любительского фильма, что полицейские, обвинявшие его, дали ложные показания, но был тем не менее осужден – вероятно, по принципиальным соображениям. При чтении приговора была произнесена примечательная фраза: хотя свидетели и дали ложные показания, но нельзя, мол, оставлять на произвол судьбы полицию, у которой такая тяжелая служба.

После процесса замкнулась цепочка в деле, связанном с маоистами. Прокурор оказался в трудном положении. Защита обвинила его в фальсификации свидетельских показаний. Из-за этого он сам вынужден был занять кресло свидетеля. Прокурор являл собой прекрасную иллюстрацию к портрету чиновника-юриста, который ничего, ну решительно ничего не мог вспомнить. В силу своего служебного положения он, разумеется, прекрасно знал, как лучше всего выкручиваться перед судом… Вероятно, во время этой малоприятной процедуры он все же немного потерял контроль над собой, потому что, уходя, бросил мне через плечо необдуманную фразу: «Господин Киттнер, можете думать, что вам угодно, но мое решение прекратить расследование по делу о пособничестве в сокрытии преступления – мастерская работа с юридической точки зрения».

Как он был прав! Куда труднее было бы проделать подобное человеку с неизвращенными взглядами на закон и правопорядок…

Я рассматриваю все происшедшее как нечто большее, нежели мастерскую работу, проделанную соединенными усилиями: это было единство действий двух группировок, которые боролись с единым противником – «Красным кружком».

Конечно, были и другие юристы, которые в рамках своих возможностей старались обеспечить правопорядок, чтобы не довести до абсурда конституционное право на свободу мнений и собраний: это судьи из ганноверского административного суда. Полицейское руководство в 1975 году пыталось ограничить размах демонстрационных выступлений, помимо всего прочего, с помощью административно-запретительных мер. Сколько раз перед самым началом митинга на площади ко мне подходил полицейский комиссар и совал в руку распоряжение о запрете мероприятия. Или же к моему театру подъезжал полицейский на мотоцикле и бросал уведомление в почтовый ящик за 40 минут до начала наших выступлений.

Таким путем мы были лишены возможности проверить через суд правомерность того или иного «указа».

Когда я в апреле 1975 года впервые получил от полиции распоряжение такого рода, у меня еще оставалось время позвонить в административный суд, который в срочном порядке аннулировал запрет. Поэтому дальнейшие распоряжения полиции стали поступать перед самым началом демонстраций, проводившихся ближе к вечеру. Таким образом, мы были физически не в состоянии обратиться к судьям, чтобы проверить правомерность запретов, – те к этому времени заканчивали свой рабочий день. Но в данном случае оказалось, что у полиции были свои расчеты, а у судей – свои. Может быть, господа из административного суда предвидели, что этот случай вряд ли будет единственным? Во всяком случае, они пожертвовали своим свободным временем, собрались на заседание поздно вечером и именем народа вынесли приговор.