Взбаламученное море - Алексей Писемский

В комиссии этой предписали заседать и Бакланову.

Задушив в сердце своем чувство любви, он рад был кинуться в омут служебной деятельности.

Нервное и раздраженное состояние в нем еще оставалось.

Презусом комиссии назначен был командир гарнизонного батальона, полковник богомольный и задумчивый, особенно в последнее время, так как у него ужасная происходила тяжба с полицеймейстером, также опытным военным человеком, за воздух, которым должны дышать гарнизонные солдаты. Полковник говорил, что будто, по казарменному положению, им надо было, положим, 60 000 кубических сажен, а злодей полицеймейстер уверял, что на практике солдаты всего живут в 30 000 кубических саженях, и, соразмерно с этою суммой, требовал сносу квартирных денег. Начальник края мог решить этот вопрос так и иначе.

В военные ассесоры себе полковник выбрал поручика Козлова, из сдаточных.

– Он нам своми простыми чувствами всегда скажет верно! – говорил он и обращался потом к самому поручику:

– Ну, как вы, Козлов, об этом думаете?

Поручик краснел и вставал.

– Я, ваше высокородие, точно что… разумеется… Коли не он или не она, так кто же другие?

– Понимаю, понимаю, – перебивал его полковник. – Ну вот вам! – обращался он затем к аудитору.

– Это что-с! И сомнения в том никакого нет! – отвечал тот.

Членом гражданским был провиантский чиновник, который, может быть, в разных сортах хлеба и знал толк, но к судебной части был совершенно равнодушен и получил настоящее назначение, вероятно, потому, что всегда и во всем сходился во мнениях своих с начальством.

Другим членом был командирован тот чиновник, который производил самое следствие, и конечно, все, что им было сделано, находил превосходным и совершенно достаточным.

Бакланова избрали более по его молодости и неопытности.

12. Молодость не всегда бывает удобна!

Собираясь в комиссию, герой мой несколько раз примерялся перед зеркалом, какое ему сделать серьезное лицо. Он снял с руки золотое кольцо и оставил одно только чугунное, подаренное ему еще в пансионе Сонею; жилет надел черный, наглухо застегнутый. Все это он делал с тем, чтобы больше придать себе монашеский вид. Несмотря на эти несколько внешние приемы, Бакланов шел на поприще судьи с сердцем чистым и с самым твердым намерением действовать по самой крайней справедливости.

Дело, чтобы не было по нем большой огласки, производилось на дому у презуса.

Когда Бакланов вошел, члены комиссии, сидевшие за столом, на котором стояло зерцало, пили чай и курили. При этом, или даже вообще, когда кто-нибудь из членов начинал курить, презус обыкновенно незаметно мигал поручику Козлову, который сейчас же вставал, вынимал из зерцала орла и клал его на шкап, а потом, когда курение прекращалось, то снова вкладывал его в прежнее место, вероятно, затем, чтобы сия эмблема благосостояния и могущества Российской империи не видела их маленькой человеческой слабости.

Аудитор, при входе Бакланова, допрашивал уже главную преступницу, девку дет двадцати семи, с неумным, истощенным и распутным лицом, в платчишке на голове и в оборванном капотишке, с кандалами на руках и ногах. На все вопросы, прежде чем отвечать, она моргала носом и обтирала его потом, звеня цепями. У печки, в комнате тоже стоял арестант, с более умным и зверским лицом, и тоже в наручнях.

Все это неприятно и тяжело поразило Бакланова. Он сел. Ему подали чай; он отказался.

– Ну, так как же? Накануне Вздвиженья?.. – говорил хладнокровно аудитор, смотря одним глазом в такан чаю, из которого по временам прихлебывал, а другим – в лежавшие перед ним допросы.

– Да-с! – отвечала девка, моргнув носом.

– Ты сама-то что же делала?

– Я, батюшка, на ножках только у него посидела.

– Кто же за голову-то его держал? – продолжал аудитор.

– Николай-с! – отвечала девка, показав головой на мужчину-арестанта.

Тот при этом сделал что-то вроде гримасы, и трудно было сказать, что она означала, – усмешку ли, или так его только подернуло.

– Он за волоски, чу! говорит, его держал, – прибавила девка.

– Что ж ты слышала при этом: оборонялся ли тот, бранился ли? Может быть, не давался?

– Нет-с, всхлипнул только раза два этак горлышком, – отвечала девка.

У Бакланова начинали волосы становиться дыбом.

– Что это такое она рассказывает? – спросил он презуса, который с грустным видом прислушивался к ответам арестантки и на вопрос Бакланова даже не ответил.

– Чем же, каким орудием была нанесена ему смерть? – продолжал между тем спрашивать аудитор.

– Да я и не знаю, – отвечала девка, в самом деле, кажется, не знавшая.

– Чем? – обратился аудитор к мужчине.

– Бритвой-с, – отвечал тот и опустил глаза в землю.

– Но что же за причина, заставившая их убить? – вмешался опять Бакланов и потом, не дав ответить себе чиновнику, производившему следствие, он вдруг обратился к подсудимой: – Но что за причина, любезная, побудила тебя это сделать?

– Господин, судырь, один научил нас и две тысячи рублев денег дал нам за то.

– Где же и какой это господин? – заговорил торопливо Бакланов. – Он содержится, вероятно, в остроге тоже?

– Врет все! отводы одни! – произнес с печальной усмешкой презус.

– Я не видывала их-с, не знаю, кто такие, – отвечала девка.

– Стало быть, они не за жестокое обращение, как сказано в предписании, убили господина, а их кто-то подучил к тому? – не отставал Бакланов.

– Так и есть, как сказано в предписании-с!.. Видят, что пишут… из всего дела соображают, – объяснил было ему провиантский чиновник.

– Но как же? Нет, позвольте, господа! – восклицал Бакланов, начиная уж горячиться. – Вы за жестокое обращение убили барина, или вас научили? – обратился он к арестанту-мужчине.

– Было того и другого, – отвечал тот, переступив с ноги на ногу. – Известно, если бы господин был подходящий, не сделали бы того.

Аудитор однако снова приступил к допросам.

– Совершив преступление, что вы сделали?

– На пароход пошли, – отвечала девка.

– Тут, значит, вас и взяли?

– Да-с. Билеты нам тот же господин еще накануне принес. Мы пошли, да хожалый нас и встретил… Он, как приходит в квартал, там и говорят: «Коклевского убили». А он говорит: «Я лакея, говорит, его видел, на пароход идет!»

– Знаем это, знаем!.. – перебил ее аудитор.

– Но где же этот господин, который их научил? Вот кого надо отыскать! – повторил Бакланов, продолжая двигаться на стуле. – Ты тоже не знаешь? – обратился он к мужчине-арестанту.

– Не знаю, ваше благородие, как есть пред Богом, – отвечал тот, пожав плечами.

– Каким же образом тебя уговорили?

– Недели две, ваше благородие, он к нам ходил, все уговаривал. Здесь тоже народу много-с, город проезжий… Кто его знает, кто такой?.. – «Вот, говорит, вам две тысячи целковых, поедете на Кавказ, паспортов там не спрашивают».

– Все вздор… Из злости на барина только и сделали, из дела-то это видно! – подтвердил опять провиантский чиновник.

– Это что ж? Не запираемся в том, ваше благородие, – отвечал арестант: – господин был, не тем будь помянут, воды другой раз подашь, не утрафишь: холодна, либо тепла; дуют-дуют, ажно кости все трещат, помилуйте-с! – прибавил арестант, обращаясь более к Бакланову и даже с небольшим признаком слез на глазах.

Но тому больше было жаль девку; видимо, что она была только дура набитая.

– Как же она-то, зачем участвовала? – спросил он опять арестанта, указывая на девку.

– Из-по любви ко мне, – отвечал тот.

– А у тебя связь с ней, а?

– Да-с.

– Была? – спросил он самое девку.

– Гуляла с ним.

Бакланов с большим еще участием взглянул на них.

«О, любовь! кого ты ни связуешь?» – подумал он глядя на эти два некрасивые существа.

Презус между тем посмотрел на часы и объявил, что заседание кончилось.

Бакланов уехал домой, возмущенный до глубины души: «вероятно, что этот господин, их научивший, и их барин были оба мерзавцы, – а наказание терпят только эти два полуидиота; непременно надобно бы их участь облегчить, а того злодея поймать».

Герой мой был очень еще неопытен в судебной практике.

13. Завеса несколько приподнимается

Чем далее происходил суд, тем более Бакланов начинал видеть, что тут что-то такое да не так, и что заседавшие с ним судьи судили не совсем беспристрастно.

По совершенной еще невыработке житейского характера, он беспрестанно обдумывал, как ему себя вести и с кем бы наконец посоветоваться. Виденный им у откупщика пьющий вице-губернатор показался ему, в этом случае, всех удобнее: по крайней мере, когда за обедом все пели, он один не пел и даже как будто бы стыдился этого!

Бакланов поехал к нему.

В темной и грязной передней он увидал, что на прилавке дремал лакей. Он должен был разбудить его.

– Барин не так здоровы, – проговорил было тот сначала; но потом, порассудив, прибавил: – да вы из больших чиновников, аль из маленьких?