Итальянцы - Джон Хупер

Больше того, подобная скрытность встречается даже в СМИ, весь смысл существования которых – как вы могли бы подумать – в предоставлении информации. Теле– и радионовости могут быть предвзятыми, однако обычно их сообщают в ясной и понятной форме. Но итальянские журналы и в еще большей степени газеты часто приходится скорее расшифровывать, чем читать. В особенности политические репортажи. И после прочтения статьи зачастую остается впечатление, что репортер был достаточно нескромен, чтобы приподнять краешек завесы тайны и раскрыть вам кое-какие секреты, но, конечно, не все, в которые посвящен он сам.

Чтобы быть справедливым к моим итальянским коллегам-журналистам, скажу, что по большей части это делается, чтобы защитить источники. Но иногда к околичностям прибегают – обычно по распоряжению сверху, – чтобы «не огорчить» заинтересованных политических деятелей. Едва ли нужно говорить, что очень долго политическим деятелем, обладающим огромной властью над СМИ, был Сильвио Берлускони. И пока он был премьер-министром, итальянские СМИ зачастую обходили эту проблему, перепечатывая критику, которая появлялась в иностранных публикациях и которую они сами не решались озвучивать в таких смелых выражениях.

«Веками мы призывали иностранные армии, чтобы они сражались за нас, – сказал мне один из министров Берлускони за ужином на званом вечере. – Теперь вместо этого мы зовем иностранных корреспондентов».

«Страх, – писал Луиджи Барзини в своем исследовании собственного народа, – научил итальянцев "идти по жизни осторожно, как идут через лес опытные бойскауты, глядя вперед и назад, направо и налево, прислушиваясь даже к самым тихим шорохам и ощупывая почву перед собой в поиске скрытых ловушек"».

«Пиноккио» – не только нравоучительная сказка о том, как опасно вранье. Это также назидательная история о том, чем грозит наивность. Когда деревянный человечек сталкивается с Лисой и Котом, они убеждают его отнести свои золотые монеты на Поле чудес и посадить их в землю. Деньги, по их словам, скоро превратятся в дерево, сгибающееся под тяжестью новых монет. Что произошло затем, едва ли нужно рассказывать.

Одна из самых распространенных ошибок, которую совершают иностранцы, приезжающие в Италию и думающие, что оказались среди беззаботных, приветливых людей, это начать говорить Ciao всем подряд. Но Ciao это эквивалент Hi в английском, и в то время как в Америке вы могли бы сказать Hi кому-то, кого знаете не очень хорошо, в Италии это не так. Ciao соответствует фамильярному tu. Но, если вы используете формальное Lei, тогда подходящим приветствием будет Buongiorno («Доброе утро») или Buonasera («Добрый день / вечер») – в зависимости от времени суток. И в разных регионах время, когда вы переходите от одного к другому, может варьироваться – это один из многих признаков, по которым итальянцы опознают чужаков. А в некоторых частях Италии приветствие «Добрый день» звучит как Buon pomeriggio. Где-то между Ciao и более формальными приветствиями находится Salve, которое может пригодиться, когда вы не совсем уверены, на tu вы или на Lei с собеседником. Будете слишком свободно пользоваться Ciao, и рано или поздно вас остановят резким Salve или даже ледяным Buongiorno или Buonasera. Используемые таким образом, это лингвистические эквиваленты ушата холодной воды. Они говорят: «Вы перегибаете палку. Я вам не друг. Так что не обращайтесь ко мне так, будто мы друзья».

В других культурах, конечно, тоже есть свои способы обозначить границы общения. В Европе используются tu и vous, du и Sie, tú и Usted. Но в Италии, как и в Германии, увлекаются еще и расстановкой дополнительных указателей вдоль этих границ в форме титулов.

Они используются не только на визитных карточках. Ingegnere, avvocato или architetto будут ожидать, что вы обратитесь к ним именно так, все без исключения. Но то же самое верно для и для ragioniere («бухгалтеров») или geometra[75], даже при том что ни для одной из этих профессий не требуется университетский диплом. Любой, у кого есть степень, имеет право на то, чтобы к нему обращались Dottore – именно так называют журналистов, врачей и, что удивительно, старших полицейских чинов.

Если вы не выпускник, не ragioniere и не geometra, то можете надеяться, что в один прекрасный день вас станут называть Presidente. Множество итальянцев чем-нибудь руководят, будь то транснациональная компания или местный теннисный клуб, и все они упиваются титулом Presidente и наслаждаются, слыша это обращение.

Так что если вы считаете, что принадлежите к специалистам, возглавьте родительский комитет или по крайней мере заведите привычку носить галстук и начните чувствовать себя немного оскорбленными, если после нескольких посещений работники местного бара будут продолжать обращаться к вам просто как к Signore или Signora (хотя первоначально это означало «лорд» и «леди»). А утвердившись в звании dottore или dottoressa, можете ожидать следующего прыжка вверх. Время от времени, когда нужно будет польстить вам, вас могут называть professore или professoressa.

Само собой, к людям, которые действительно читают лекции студентам, обращаться нужно подобающе. После того как французы решили покончить с обращением Mademoiselle, превратившимся, как и Miss, в слово, которым можно перебить слишком уж настойчивую молодую продавщицу, в Италии начались дебаты о том, не поступить ли так же с Signorina. La Repubblica заказала на эту тему статью незамужней женщине-ученому.

«Signora или signorina? – начиналась статья. – Я не знаю. Смотря по обстоятельствам. Иногда это просто вопрос контекста, и все же в целом мне не очень нравится, когда ко мне так обращаются. Для моих друзей я просто Микела. А для других людей я всегда хотела бы быть только professoressa Марцано».

В мире образования есть и другие ловушки для неосмотрительных. Слова professore и professoressa вовсе не обозначают того, что слово «профессор» значит в англоязычном мире. Так обращаются и к университетским лекторам, и к учителям средней школы. Об учителях начальной школы говорят как о maestro / a. Но к ним никто так не обращается, кроме их учеников, которые называют их Signor (a) maestro / a. В качестве формы обращения Maestro (я не могу вспомнить, чтобы в этом контексте звучало Maestra) используется также для выдающихся музыкантов, особенно дирижеров, и – в меньшей степени – для других известных деятелей искусства.

На вершине почетной пирамиды находится фактически недосягаемый титул Commendatore. Формально он используется для командоров ордена «За заслуги перед Итальянской республикой» и некоторых других династических и понтификальных орденов.

Отчасти то значение, которое итальянцы придают титулам, я думаю, связано с потребностью оценить положение конкретного человека и, таким образом, понять, сколькими рычагами влияния он обладает. В наибольшей мере это относится к римлянам, благополучие которых в течение многих столетий зависело от способности точно определить статус – и степень влиятельности – сановников, принадлежащих к папскому двору.

После смерти Иоанна Павла II Guardian отправила в Италию корреспондента по религиозным вопросам, чтобы он разделил со мной огромную работу над репортажами о похоронах и выборах преемника папы. Однажды утром в такси по дороге в Ватикан я понял, что мой коллега должен будет попасть в Corriere della Sera, где у Guardian было свое отделение. Поэтому я позвонил по мобильному в Милан, где находится головной офис Corriere, чтобы узнать номер службы безопасности, которая охраняет вход в римский офис, и затем позвонил туда, чтобы попросить их впустить моего коллегу. Закончив разговор, я заметил, что таксист внимательно и с восхищением разглядывает меня в зеркало заднего вида.

«Dunque, – сказал он. – Lei è un qualcuno». («Значит, вы важная персона».)

Классификация иностранцев представляет для итальянцев определенные трудности. Их акценты не содержат подсказок, и римляне уже успели усвоить, что даже если чужаки одеты немного потрепанно, это необязательно означает, что они бедны или невлиятельны. В баре, куда я ходил завтракать, когда впервые жил в Италии как корреспондент, меня начали называть Signore. Но после того как они увидели, что у меня есть костюмы и галстуки, меня повысили до Dottore. Затем мне начали задавать невинные, на первый взгляд, вопросы, ответы на которые могли бы подсказать, почему я живу в той части Рима, где, кроме меня и моей жены, почти нет иностранцев. Я находил злорадное удовольствие в том, чтобы давать уклончивые ответы. Неподалеку располагался один из факультетов университета Ла Сапиенца, поэтому однажды бармен попробовал обратиться ко мне Professore. Но я сказал, что я не преподаватель и не ученый. На его лице отчетливо отразилось разочарование, смешанное с досадой. Лето сменилось зимой, и однажды утром я вышел погулять с собакой – грозного вида стаффордширским бультерьером. Начался проливной дождь, и я спрятался в баре, чтобы выпить согревающего капучино. На мне был длинный плащ в стиле милитари.