Итальянцы - Джон Хупер

– A domani, – сказал владелец, беря деньги.

– Нет, – возразил я. – Завтра меня не будет. Я буду в Неаполе.

– Не на этой ли конференции по организованной преступности?

Вся Италия знала, что там намечалась большая международная встреча.

– Да, – ответил я. – Туда я и еду.

– Значит, – сказал владелец бара, щелкнув каблуками и в шутку отдав мне честь, – A presto, Comandante.

Наконец он раскрыл тайну. С того момента в quartiere я был il Carabiniere inglese, возможно приписанный к британскому посольству или прикомандированный к i servizi[76]. Но явно кто-то, кого стоит опасаться.

Другой смысл использования официальных титулов заключается в том, что они позволяют держать людей на расстоянии. «Buongiorno, Ragionere», произнесенного с точно выверенной смесью уважения и снисходительности, достаточно, чтобы быть уверенным, что собеседник не начнет фамильярно расспрашивать вас о ваших связях или – самое ужасное – о финансах.

У итальянцев, как и у всех остальных людей в мире, есть друзья, и иногда дружба бывает настолько крепкой, что дружеские отношения могут быть такими же близкими, если не ближе, как внутри семьи. Но если верить данным Всемирного обзора ценностей, этого кладезя социальной информации, такое встречается нечасто. Респондентов, среди прочего, спрашивали, насколько они доверяют людям, которых знают лично. В Великобритании тех, кто ответил «полностью» или «достаточно», оказалось целых 97 %. В США – 94 %. В Испании это число упало до 86 %. Но в Италии оно не достигло даже 69 %. Более того, тех, кто сказал, что полностью доверяет своим друзьям и знакомым, оказалось меньше 7 % – самый низкий показатель в мире после Румынии. Возможно, это выдающееся открытие объясняет аморальный фамилизм, упомянутый в главе 12: причиной антиобщественных установок, обнаруженных Банфилдом, является не исключительная степень верности семье, а скорее, необычно высокий уровень недоверия, который, возможно, мало или вообще никак не связан с семьей.

Это недоверие хорошо согласуется с отсутствием в итальянском языке выражения, которое означало бы «расслабься». Выражению «lasciarsi andare» (аналогу to let yourself go – «перестать себя сдерживать») недостает отчетливо положительных коннотаций английской фразы. Кроме того, в Италии куда реже, чем в любой другой средиземноморской стране из тех, что я знаю, можно увидеть, как люди спонтанно начинают танцевать.

В североафриканских отелях в конце Рамадана я видел, как местные посетители вскакивали и начинали кружиться в танце ради чистой радости жизни. Я был в ресторане на Босфоре в Стамбуле, когда после бутылки вина и рюмки ракии пара встала из-за стола, и женщина, подняв руки, принялась вращать бедрами, источая ликование и чувственность. В Греции людям надо совсем немного, чтобы взяться за руки в танце, который очень быстро превращается в настоящее неистовство. В Испании часто можно увидеть, как группа молодых гуляк выходит из бара в субботу поздно ночью (или, точнее, утром в воскресенье) и вдруг начинает исполнять palmas – эти гипнотические быстрые хлопки, которые заставляют одну из женщин закружиться, грациозно поводя руками, в танце, вдохновленном фламенко и известном как sevillanas. Но за все годы, что я провел в Италии, я никогда не видел ничего подобного. Молодежь здесь, как и повсюду, ходит в клубы и на дискотеки. Но Италия – возможно, единственная страна в Средиземноморье, у которой нет своего характерного танца.

Существуют некоторые региональные народные танцы. Но это обычно жесткие, дисциплинированные упражнения, мало чем отличающиеся от шотландского танца «Хайланд» или «Сквэр данс». Есть традиционные пьемонтские танцы с мечами. Сардинский ballu tundu регламентируется строгими правилами относительно того, кто чью руку может держать – и как именно. Единственный танец, который можно сравнить с исступленным физическим выражением радости, существующим в других краях Средиземноморья, это, пожалуй, тарантелла из Пулии (хотя ее танцуют и в других местах на юге). Но стоит отметить, что тарантелла, как и некоторые виды фламенко, традиционно служила совсем другой цели: не выражению счастья, но спасению от страданий. Танцоры вводили себя в транс – состояние, позволявшее им убежать от жестокой реальности сельского юга, от бедности и угнетения.

В других местах, похоже, никто не стремился снять напряжение. Итальянцы, вообще говоря, очень умеренно пьют. Посмотрите на стол, где группа итальянцев – возможно, большая семья – наслаждается обедом. Скорее всего, на нем будет не больше одной бутылки вина на четверых взрослых, и можно поспорить, что к концу основного блюда некоторые из бутылок будут опустошены всего на три четверти или даже на половину. В итальянском языке нет слова, обозначающего похмелье. И ни в одной другой стране, из тех, где мне доводилось бывать, я не видел, чтобы так много людей отклоняли предложение налить немного вина в их бокал, обычно с вежливым Grazie. No. Sono astemio («Нет, спасибо. Я не пью»).

Многие итальянцы скажут вам, что им просто не нужно пить, чтобы расслабиться, и я думаю, что во многом это правда. Но расслабление – одно, а утрата контроля, даже незначительная, – совсем другое. В обществе, где нужно быть начеку, люди, вполне понятно, отказываются сделать этот шаг.

В 2008 году (именно по этому году у ОЭСР были соответствующие данные на момент написания книги) итальянцы старше 15 лет выпивали в среднем чуть больше 8 л алкоголя на человека. Это меньше, чем в Германии и Соединенном Королевстве (чуть меньше 10 и 11 л соответственно). Но, что более удивительно, это также намного меньше, чем в Испании и Португалии, где показатель колеблется между 11 и 12 л.

Я только раз видел по-настоящему пьяного итальянца. И всего однажды обедал с итальянцем, который выпил чуть больше, чем ему было нужно. В обоих случаях это произошло на северо-востоке страны, и, по статистике, именно там отмечается самый высокий уровень потребления алкоголя. Именно там улицы Венеции и сырые, плоские пространства Венето продуваются пронизывающими ветрами с Адриатики. А за Венецией и Венето простираются Альпы, где глоток граппы зимой никогда не бывает лишним.

В других местах, особенно на вечеринках, на выпивку делается куда меньший упор, чем на еду, которая неизменно бывает восхитительна. Одна из первых итальянок, с которой я познакомился после прибытия в Рим, была воспитана в Великобритании. Когда она окончила школу, ее родители решили, что ей нужно вернуться на родину и поступить в университет в Италии. Очень скоро ее пригласили на студенческую вечеринку, где, к ее разочарованию, были только безалкогольные напитки. Это происходило несколько лет назад. С тех пор молодые итальянцы стали относиться к алкоголю более расслабленно. Но до опьянения все еще доходит редко.

Совсем другое дело – наркотики. Об этом удивительно мало говорят и пишут в СМИ, но в Италии уровень их употребления довольно высок. Согласно двум недавним обзорам на эту тему, по такому показателю, как употребление взрослыми конопли в какой-либо форме за последние 12 месяцев, страна вышла на первое и второе места в Евросоюзе (что значительно выше, чем Испания, в которой существует долгая традиция употребления конопли из-за близости к Марокко). Употребление синтетических наркотиков менее распространено. Но подтвержденное потребление кокаина много выше среднеевропейского (хотя и не столь высоко, как в Испании).

Однако в 2005 году, когда исследователи применили другой подход, в оценках потребления кокаина появились сомнения. Вместо того чтобы заставлять опросчиков задавать людям вопросы, они взяли образцы воды из реки По. Ученые искали вещество, известное под названием бензоилэкгонин, основной побочный продукт кокаина в моче. Обнаруженное его количество позволило предположить, что на севере Италии потребление этого наркотика было почти в три раза выше официального, среднего по стране показателя.

В следующем году сатирическое телешоу попробовало совсем другой метод. Репортеры Le Iene («Гиены») обманом заставили 50 политических деятелей пройти тест на наркотики. Как выяснилось, четверо за прошедшие полтора дня употребляли кокаин. Но их личности не были раскрыты, и репортаж не показали. Почему? Privacy.

14. Выбрать сторону

Quella del calcio è l'unica forma di amore eterno che esiste al mondo. Chi è tifoso di una squadra lo resterà per tutta la vita. Potrà cambiare moglie, amante e partito politico, ma mai la squadra del cuore.

«Любовь к футболу – единственная вечная на этой земле. Болельщик команды останется им на всю жизнь. Он может найти другую жену, возлюбленную или сменить политическую партию. Но он никогда не изменит любимой команде[77]».

Вернувшись в Италию, мы с женой некоторое время жили в ЭУР (EUR), районе Рима, строительство которого началось при Муссолини в 1930-х. Он возводился для Всемирной выставки 1942 года (отсюда и аббревиатура – Esposizione Universale di Roma). Но к тому времени, когда 1942-й наступил, дуче и его союзник, Гитлер, оказались заняты другими делами. Сегодня в ЭУР располагаются государственные учреждения и головные офисы некоторых крупнейших банков и корпораций Италии. Проблема в том, что когда офисные служащие расходятся по домам, там становится пусто, как в покойницкой. Жизнь присутствует лишь на концертных площадках и на углах улиц близ парков, где околачиваются многочисленные проститутки, многие из которых трансвеститы. Но у ЭУР есть и свои достоинства. Он находится в непосредственной близости от побережья. Там расположено одно из самых прекрасных в Европе зданий XX века – Palazzo della Civiltà Italiana, более известное под названием «Квадратный Колизей». А кроме того, в ЭУР есть роскошный пруд, окруженный лужайками и живыми изгородями.