Евангелист Иван Онищенко - Юлия Крюденер

Долго ехали молча, каждый отдавшись своим невеселым мыслям. Когда верховые отъехали немного вперед, Федор попросил:

- Вы ему хоть руки развяжите глаза протереть, картуз поправить.

- Та можно. Цэ можно, - сказал сидящий рядом с Иваном и, положив ружье на колени, развязал ему руки.

- Ты что, евангелист? - спросил другой конвойный.

- Это что значит, что вы все время молитесь? Рассказывают, когда не приди к ним, они на коленях и молятся.

Иван улыбнулся и повернул голову, без злобы посмотрел на спрашивающего:

- Да, мы евангелисты. Мы молимся, как и все должны молиться, но не все время на коленях. А вы молитесь?

- Молюсь! - сказал конвойный. - Каждое утро и каждый вечер, перед святой иконой и с крестным знамением.

- И хорошо делаешь, что молишься. Молиться надо непрестанно, всегда. Встаешь ли, идешь, трудишься или что другое делаешь - все время помнишь Бога, все время помнишь, что такое грех и что его нельзя делать. Живешь, как молишься. И молитва всегда, во всей жизни!

- Что-то ты чудное нам говоришь, - сказал конвойный. - А батюшка говорит: осени себя крестным знамением, низко поклонись святым и угодным будешь Богу и людям. Богу угождать нужно.

- Богу можно угодить и самой жизнью. Если бы ты так молился, то может и не пришел бы вот так вести меня в кандалах в тюрьму. И пристав не приказывал бы тебе. И жили бы мы в трудах и в такой молитве - слава Богу, как... - Иван посмотрел вверх, где вился жаворонок, - жили бы вот так, как птица поет, славит Творца своего!

Становилось жарко. Солдаты положили ружья сзади дрожек и расстегнули воротники. Теперь похоже было, что едут просто люди и мирно разговаривают о чем-то важном и хорошем.

- Может, кандалы снять? - участливо спросил один.

- Не надо, - сказал Федор, - у вас свой порядок есть. Спасибо вам и за то, что вы позволили нам ехать, руки развязали. Бог вам воздаст за все доброе.

К вечеру села стали попадаться чаще, приближались к Николаеву. Встречные: и пешие, и конные, и на подводах - внимательно всматривались в странников на дрожках и качали головами, иногда крестились. Вдруг Иван услышал голос: "Это же Ивана повезли Онищенко!"

Скоро показались фабричные трубы города Николаева. Когда уже совсем стемнело, они подъехали к тюрьме и там переночевали.

Когда отец на дрожках уехал догонять конвой, тетя Катя увела плачущую мать в дом. Надя долго стояла у ворот, не смея рыдать и кричать от горя, как ей хотелось. Только слезы заливали лицо и сдавливало горло от боли, от слез.

И вдруг она рванулась с места и побежала в ту сторону, куда скрылся конвой. Она не знала, что отцу разрешено было везти Ивана, думала, что Ваня идет и будет долго идти так, со связанными руками ив кандалах. И она побежала, чтобы помочь брату, упросить конвой развязать ему руки, не относиться к нему жестоко...

Когда она бежала по селу, люди оглядывались, останавливались, жалели ее и говорили, что бесполезно просить этих стражников; они не развяжут, им не велено, да они и жестокие. Но Надя не хотела это понимать. Она хотела помочь, облегчить страдания любимого брата. Она бежала, потом стала идти. Шла и плакала, босая, голодная, усталая, еще почти дитя годами, но взрослая сердцем. На дороге никого не было видно, а ей надо догнать, во что бы то ни стало догнать.

Хотелось пить. Справа от дороги виднелся хутор: напиться бы воды. Она повернула к нему и вдруг заметила, как от хутора отделилось несколько больших собак, которые с лаем во всю мощь побежали ей навстречу. Она повернула и побежала в другую сторону, босая, по колючей траве. Собаки настигали ее. Она напрягала последние силы, но спасения от собак не было. Она хотела оглянуться, но споткнулась и упала. Закрыв голову руками, она притихла, ожидая, что сейчас собаки начнут рвать ее на части, и стала молиться:

- Господи, спаси меня! Господи, помилуй, спаси душу мою! Собаки подбежали, походили вокруг вздрагивающего тела, постояли и побежали к хутору. Возможно, кто-то заметил происходящее и позвал их. Надя поднялась, вся дрожа от испуга, а возможно, и от холода. Солнце уже зашло, и стал накрапывать дождь. Что делать? В другой стороне от хутора в поле стояла прошлогодняя скирда соломы. Девочка добралась до нее, напрягая последние силы, сделала себе норку и забралась в нее. Стало тепло. Она согрелась, прошептала молитву и крепко уснула.

И приснилось Наде, что она ангел, имеет крылья и летит, догоняет конвой, который ведет связанного брата Ваню. Летит легко, свободно, и нет боязни людей, ни собак хуторских. И вот видит она: внизу по дороге идут конвойные, а на телеге везут гроб. Там, наверное, ее Ваня. Она опускается на гроб. Он открыт, и в нем кто-то лежит, весь перевязанный цепями. Не встречая препятствий, она, ангел с крыльями, распутывает цепи, воскрешает лежащего и выводит его из окружения. И говорит ему слова, слышанные свыше: "Иди и делай все во славу Иисуса Христа!" Но это не Ваня, это молодой юноша, которого она не знает. И она торопится, летит дальше: где же Ваня?

И опять впереди видит целую толпу связанных людей, мужчин и женщин. Они окружены несметным количеством воинов, охраняющих их. И она бросается вниз, в гущу. Вани не видит и начинает развязывать всех подряд, срывает цепи, проволоки, и люди радуясь выходят из окружения. И всем она снова повторяет: "Иди и делай все во славу Иисуса Христа!" И все идут. Воины падают ниц, а она летит еще дальше, ищет Ваню. Помочь ему надо. А впереди еще большая масса связанных, она устремляется к ним, но оттуда летят ей навстречу много