Вне подозрений - Джеймс Гриппандо

Джек не понимал, к чему она клонит.

– Примерно год тому назад.

– Так это прежде, чем она пришла к тебе и попросила выступить ее адвокатом?

– Да. Наверное, она написала завещание, узнав, что больна.

– Зачем она так сделала, как думаешь?

– Что сделала?

– Написала завещание именно тогда.

– Ну, вероятно, это было частью ее плана. Чтобы все поверили: она смертельно больна, ей пришлось оставить завещание.

– Так ты считаешь, она и вправду думала, что умрет?

Джек призадумался, потом ответил:

– Нет. Она же сама сказала мне, что это был обман.

– А она, случайно, не говорила тебе, чья это была затея? Ее или доктора Марша?

– Разве это важно? Мне кажется, они действовали вместе.

– Если вместе, то почему именно твое имя возникло в этом счете?

– Потому, что действовали они очень умно. Только круглые дураки сообщники поставили бы свои имена в общем банковском счете.

В комнате снова воцарилось молчание. Через несколько секунд Синди опять потянулась к выключателю и снова остановилась.

– Скажи, только честно. Ты веришь в то, что Джесси была убита из-за того, что обманула инвесторов?

– Думаю, да. Или они убили ее, или она покончила с собой из страха перед ними.

– Кстати. Не дай Бог, конечно, но если тебе придется рассказывать перед жюри присяжных о том, что Джесси решилась на обман, как ты это докажешь?

– Я видел, как они с доктором Маршем держались за руки в лифте. Позже она сама мне призналась.

– Все – слова. Лишь голословные утверждения, будто ты видел, как они держались за руки в лифте и что потом она тебе призналась. Где доказательства?

В животе у него заныло. С таким сложным перекрестным допросом он еще не сталкивался.

– Да, сам понимаю, – тихо ответил он, не сводя глаз с затылка жены.

– Это меня и беспокоит.

– Тебе не о чем беспокоиться.

– Зато тебе есть о чем.

– Возможно.

И вот наконец она перевернулась на другой бок, посмотрела ему прямо в глаза, нежно прикоснулась к руке.

– Никакого романа у вас с Джесси никогда не было. О ребенке ты ничего не знал. Как не знал и о совместном банковском счете на Багамах. Ты не знал, что она оставила тебе деньги по завещанию. И потом вдруг она оказывается у нас в ванной, лежит там мертвая, голая, вся в крови. И единственным доказательством, что ее убил кто-то другой, являются твои показания. Ты будешь говорить присяжным о том, что она призналась тебе в мошенничестве, что ты, как ее адвокат, ничего не знал об этом до конца процесса. Я никогда не давала советов ни тебе, ни Розе, но достаточно узнала за годы нашей совместной жизни, чтобы понять – избежать предъявления обвинения тебе будет очень и очень трудно.

– Ты права, Синди.

– Я не для того говорю все это, чтобы ты раздражался. Просто хочу, чтобы ты понял. Тебе поверят только в том случае, если жюри присяжных будет состоять из двенадцати Синди Свайтек. Только в этом случае они поверят тебе. Только если захотят поверить!

Он нежно погладил ее по щеке, но она не откликнулась на ласку.

– Мне жаль, – пробормотал Джек.

– Мне тоже. – Она перевернулась на другой бок и выключила лампу.

Они лежали рядом в темноте. Джеку не хотелось заканчивать разговор на этой ноте, но никак не удавалось подобрать нужных слов.

– Джек? – тихо окликнула его Синди.

– Да?

– А что чувствует человек, когда убивает другого?

Он решил, что она говорит об Эстебане, не о Джесси. И ему очень не хотелось говорить на эту тему.

– Наверное, это просто ужасное, жуткое ощущение.

– Говорят, что стоит убить раз – и дальше убивать уже проще. Думаешь, это правда?

– Нет.

– Честно?

– Ну, если ты нормальное человеческое существо, если у тебя есть совесть, то отнимать жизнь у другого человека при любых обстоятельствах нелегко.

– Я не спрашиваю, легко или нет. Меня интересует, легче ли.

– Не думаю. Ну разве что в целях самообороны.

Она промолчала. Видно, оценивала его ответ. А возможно, оценивала его самого. Потом потянулась к выключателю, и спальня вновь озарилась мягким светом.

– Спокойной ночи, Джек.

– Спокойной ночи, – ответил он, удивился, но не стал спрашивать жену о причине, побудившей включить свет.

В комнате воцарилась тишина.

42

Юрий вышел на охоту за «мухами». Происходила она на ипподроме под названием Гольфстрим-Парк. Он не делал ставок – он искал людей, занятых отмыванием денег.

Впрочем, Юрий любил скачки, а в зимние месяцы средоточием игорных страстей во Флориде становился именно Гольфстрим-Парк. Главная беговая дорожка длиной в милю огибала изумительное синее озеро, при одном взгляде на которое, особенно в жаркие дни, сразу становилось прохладнее. Замечательно красивое место. В течение шестидесяти лет здесь ежегодно проводили скачки на приз Кубка заводчиков и Флоридского дерби. Недалеко располагались более десятка казино, предоставляющие возможность проиграть деньги, выигранные на бегах. Причем широкие возможности – рулетка, бинго, блэкджек, игорные автоматы, пасти которых заглатывали последнюю мелочь. Попытать счастья ежедневно съезжались заядлые игроки из Палм-Бич, Форт-Лодердейл и Майами. Райское место для азартных людей, и Юрий его обожал.

Но ненавидел, когда его обдирали как липку. Особенно свои, так называемые «мухи».

– Можно тебя на минутку, Педро?

Педро был новеньким – парнем лет двадцати с хвостиком и вовсе не таким красавцем, каким себя воображал. Он стоял у писсуара в туалете, располагавшемся прямо под главными трибунами. Бетонный пол устилали использованные билетики. Мужчины были в туалете одни.

Он поднял глаза на Юрия и спросил:

– Это ты мне?

– Да. Поди сюда. Есть один крутой выигрышный билет.

Педро спустил воду, застегнул ширинку и улыбнулся. Работа его как раз и состояла в том, чтоб скупать выигрышные билеты на грязные деньги. Старый как мир трюк по отмыванию денег. Берешь грязные бабки, вырученные на продаже дури, идешь и покупаешь только что выигравший билет, потом в кассу, за бабками, – и вот тебе, пожалуйста, денежки вполне законные. Нет, конечно, с них еще надо заплатить налог, но все лучше, чем объяснять федералам, откуда у тебя вдруг появились чемоданы с наличными. За один день Педро удавалось отмывать таким образом до десяти тысяч долларов. Он был «мухой», вечно крутился у беговых дорожек, как вьются и крутятся слепни вокруг лошадиного зада.

– Угадал три номера во втором забеге, – сказал ему Юрий. – Две тысячи двести баксов.

Педро мыл руки над раковиной. И заговорил с отражением Юрия в зеркале.

– Даю две штуки баксов.

– За вычетом комиссионных?

– Само собой. И все равно ты в прибыли. Если отнесешь этот самый билетик кассиру, заплатишь шестьсот долларов подоходного налога. Продашь его мне, быстренько получишь сразу две штуки чистеньких всего за две сотни долларов.

– Вот что я скажу тебе, Педро. Всякий раз, когда я проделывал это прежде, билет шел по номиналу. За билет, выигравший две двести, получал от «мухи» ровно две штуки двести баксов.

– Должно быть, ты давненько ничего не выигрывал. Я работаю здесь вот уже два месяца, и именно по этой схеме.

– Неужто?

– Да.

– И как идет бизнес?

– Просто отлично.

– И что твой босс говорит на эту тему?

– А вот это не твоего ума дело.

– Думаю, он очень удивится, узнав, что ты с каждой сделки оставляешь себе десять процентов комиссионных.

– Это тебя не касается. Так будешь продавать билет или нет?

Юрий ухватил Педро за шиворот и изо всей силы стукнул головой о раковину. На белом фаянсе расплылось алое пятно. Педро взвыл и рухнул на пол – лицо окровавленное, из-под верхней губы торчит осколок сломанного зуба.

– Какого… черта? – задыхаясь, пробормотал он.

Юрий ухватил его за волосы и заглянул прямо в глаза.

– Два месяца, говоришь? За пятьдесят дней скачек успевал наваривать за день по штуке баксов! У тебя два дня, приятель. На третий – ты подносишь своему боссу пятьдесят штук на блюдечке с золотой каемочкой. Смоешься – найду, тогда потеряешь не только зубы.

Дверь в туалет отворилась. Вошли двое мужчин и замерли увидев кровь в раковине и распростертого на полу Педро.

Юрий прошел мимо них к выходу, бросив на ходу:

– Все в порядке. Парень поскользнулся.

Притворил за собой дверь и спокойно зашагал к холлу, расположенному под трибунами. Группа проигравших наблюдала по телевизору повтор третьего забега. Те, кому повезло, выстроились в очередь у кассы. У другого окошка толпились желающие делать ставки на следующий забег. Юрий купил мороженое и возвратился в ложу у линии финиша. Место у него было очень удобное, под навесом, но на открытом воздухе: отсюда прекрасно просматривались выходящие из-за поворота последние девятьсот пятьдесят два фута беговой дорожки.