Клон-кадр - Павел Тетерский

Внезапно день потускнел. Потерял краски и стал почти черно-белым, как передержанная фотография. Наверное, именно так происходит в тропиках, когда надвигается этот их ежедневный ливень-пятиминутка. Резко и внезапно — так, что не успеваешь подготовиться. Над автобусом пронеслось что-то черное, беззвучное и тучеобразное размером с футбольное поле.

Все происходило в течение нескольких секунд, но на эти несколько секунд, казалось, мир вымер. Впечатление не было осознанным — никто толком не понял, что произошло, — но все, что окружало меня и Клона, как будто ненадолго выдернули из розетки. Замолчали не только мы и все остальные пассажиры, но даже натужный двигатель «ЛиАЗа» и проезжающие мимо машины.

Я имею в виду: мне показалось, что только что я пережил несколько секунд абсолютной, идеальной, первозданной тишины. Той, которая была до сотворения мира.

А потом вилка снова воткнулась в розетку, и все продолжилось. Я машинально повернул голову вправо и вверх — в ту сторону, куда, как мне показалось, унеслась эта дрянь, но округлая крыша «ЛиАЗа» с минимумом остекления не оставляла никаких шансов. Я успел заметить только тень, стремительно удаляющуюся, обгоняя машины, куда-то на периферию кадра.

Все это заняло так мало времени, что наш беспонтовый разговор даже не успел прерваться. Я спросил:

— Чистым — как кто? Как вот эти люди, которые несколько лет всем скопом занимались выживанием меня из моей собственной квартиры?

Клон (как мне показалось) излишне театрально вдохнул в себя автобусный воздух, напялил на глаза очки и снова посмотрел в окно.

— Ну, в общем, да, — рассеянно выдохнул он. А потом вперился взглядом в рифленый пол. — Если бы я сказал «нет», ты бы все равно пропалил пи…деж.

— Но зачем, Клон? Ты был неплохим парнем. Зачем оно тебе нужно?

— Так вот именно ради нее и нужно. Ради этой самой тихой радости, которой можно делиться с соседями на лавочке возле подъезда. Потому что она — да, она юродивая, убогая, — но она есть. А у тебя ее нет. Даже такой. Все, что у тебя есть — глупая упертость и возможность считать себя верным идеалам юности, но проблема в том, что это нах… никому теперь не нужно. А в первую очередь, это нах… не нужно тебе. — Он вдруг замолк, посмотрел на меня изменившимся взглядом. — По-моему, я понял. Я действительно врубился. Мать твою!

— Во что ты врубился, мать твою?

— Я понял. На самом деле ты ни хрена не изменился. Ты ведь до сих пор об этом мечтаешь, да? Нет, скажи мне: ты ведь до сих пор об этом мечтаешь, правда?

— Не твое дело.

Я действительно не собирался раскрываться перед ним — это был не тот (теперь уже) человек, не то время и не то место.

Забыл сказать о Клоне: он тоже когда-то мечтал об идеальном убийстве. Только, в отличие от моей абстрактной направленности — поиска настоящего врага, — у его помыслов был конкретный адресат.

Никто уже толком не вспомнит, когда Клон познакомился с Тимофеем Бубновым. По-моему, в то время он (Клон) то ли заканчивал школу, то ли толь ко что закончил. В любом случае, ему было не больше семнадцати.

Тимофей Бубнов отличался от других хулз как минимум по двум показателям. Первый: у него не было погоняла. Никто просто ни разу не задавался такой целью — дать ему погоняло. Хотя в мире футбольных хулиганов отсутствие погоняла — однозначное палево и девяностопроцентное облегчение задачи для правоохранительных органов, пытающихся идентифицировать личность зачинщика беспорядков. И второй: он не состоял ни в одной конкретной банде. Целью пригласить его в банду никто тоже почему-то не задавался. Да он бы и не вступил.

Редкое имя вкупе с уважительными интонациями, сопровождающими его произнесение в околофутбольной среде, всегда давали возможность понять, о ком именно идет речь, когда малолетние фантики и взрослые ребята из реальных банд обсуждали его очередное безумство. Нотабене: Тимофей Бубнов был абсолютно безумен.

Например: он мог в одно рыло прыгнуть на нескольких быков в «Мерседесе» и уйти живым и невредимым. Мог, спасаясь от банды преследователей из лагеря футбольных «друзей», заплутать в дебрях стройки и потом атаковать их на бульдозере. Мог бежать из милицейского участка, разбросав ментов по полу или даже заперев их в обезьяннике. Мог во время облавы выпрыгнуть в окно с четвертого этажа и приземлиться на сиреневый куст, не сломав ни одной кости. Он много чего мог. Если уж кто и имел право с полным основанием считаться (отрицательным) героем, культовым плохим парнем — так это он. Не Клон и уж тем более не я.

Тимофей Бубнов: центнер пуленепробиваемого мяса, коренастый, но от этого не менее опасный силуэт, род занятий — мелкий криминал. Татуированная надпись (древней кириллицей) «Русский» от плеча к плечу. И — живая агрессия, в любой момент готовая вспыхнуть по отношению как к «врагам», так и к «своим». Тимофей Бубнов вообще не делил мир на врагов и своих. Именно поэтому он никогда не имел дела с бандами.

Точнее, не так: мир для Тимофея Бубнова делился на врагов и своих, но лагерь своих ограничивался одной персоной: им самим. А все остальные — сонм малолетних прихлебателей и просто люди, которые по стечению обстоятельств болели за ту же команду, что и он (он болел за «Спартак»), — являлись необходимыми, но всегда взаимозаменяемыми декорациями.

Вы могли бы достоверно назвать его отморозком, если бы не одно обстоятельство. Он был очень эрудирован и начитан. Еще один — мощный такой — плевок в коллективную рожу социологов и специалистов по субкультурным вопросам.

Если бы Бубнов захотел стать лидером какого-нибудь агрессивно настроенного неформального объединения молодежи, ему бы потребовалось всего лишь щелкнуть пальцами. Вокруг него тут же собрался бы такой костяк, который не снился ни одной из московских околофутбольных (или скиновских) банд. Но его такая перспектива не торкала. Я же говорю: он прочитал очень много книг и, видимо, из них что-то вынес для себя — во всяком случае, какие-то выводы по отношению к толпе. Из них, да и из личного опыта тоже.

Я хочу сказать: это был по-своему уникальный персонаж. Бесспорный лидер без ведомого объединения.

Тем не менее: вокруг него всегда собирались люди. Тимофей Бубнов любил застолья и пьянки, на которых всегда оставался трезвым. Замечание по ходу: точно так же вокруг Клона сейчас кучкуются поклонники его писательского таланта.

Там тоже были поклонники, только поклонники несколько иного таланта: таланта агрессивного отморозка с головой на плечах, если вы понимаете, что я хочу сказать. Голая сила без каких бы то ни было ненужных примесей. В отличие от Клона, Бубнов не нуждался в опубликованных книгах, культовом имидже и телевизионном пиаре — о нем и так знали все, кому на тот момент были необходимы кумиры.

Замечание (по ходу) о сонме поклонников таланта Тимофея Бубнова. В числе поклонников таланта Тимофея Бубнова оказался и семнадцатилетний (плюс-минус) Клон.

Семнадцатилетние поклонники — это: возможность нести любую чушь и быть воздвигнутым на пьедестал за ее произнесение, бесплатная рабочая сила для личных нужд и возможность безлимитного пользования.

Пьедестал не интересовал Тимофея Бубнова — его природный интеллект заранее отрицал это дерьмо. Оно казалось ему слишком мелким для птицы его полета. Тимофея Бубнова интересовало строго и исключительно безлимитное пользование.

Он говорил им: настоящий мужчина должен уметь ограбить ларек — и они приносили ему бесплатный алкоголь из разгромленной коммерческой палатки. Он говорил, что хочет пыхнуть, и ему несли ганджу прямо на дом, избавляя от малейшей возможности запалиться в метро или на улице. Он говорил, что ему нужна девушка, и ему приводили девушек.

Самое интересное, что он абсолютно не морочился на организации такой вот службы обеспечения собственной жизнедеятельности. Никаких претензий. Он просто жил так, как хотел жить, а служба появлялась сама собой. Ему даже не нужно было их к чему-нибудь принуждать. Откажись кто подогнать ему бабки, девушку или ганджу — он бы не стал давить, пи…дить или наказывать. Он считал это ниже своего достоинства — наказывать семнадцатилетних почитателей таланта (хотя отлучение от персоны, висящее в воздухе как возможная кара за отказ в дружеской просьбе, и так воздействовало на малолеток похлеще любого потенциального наказания). Я же говорю: ему на х… не нужен был этот культ, но коль скоро он появился сам собой, грех было не воспользоваться ситуацией. Человек, умеющий заставить обстоятельства работать себе на пользу — самая всеобъемлющая и исчерпывающая характеристика действительно умного человека.

Иногда вместе с несколькими старшими хулами он устраивал невинные сценки-розыгрыши, направленные не только на то, чтобы развести младших на деньги, но и на удовлетворение свербящего инстинкта манипулятора-кукловода. Просто попросить принести денег в какой-то момент перестало быть для Бубнова интересным, хотя любой из малолеток лег бы костьми, но принес — ровно столько, сколько необходимо.