Сияние снегов (сборник) - Борис Чичибабин

«Услышь мое заветное условье…»

Услышь мое заветное условье.Когда умру, зарой мой прах в глубимоей Руси, где гульбища коровьи,где небо землю молит «Не убий».

Поэтов русских помни и люби,клади их сны в ночное изголовье, –они полны духовного здоровья,как русский лес и лето на Оби.

Храни наш рай во свете и в тиши,но то, что есть, былым не заглушии новых дружб тоской не охлади ты.

Люби живых, с кем жизнь тебя свела,и будь сама любима и светла,с душой Христа и телом Афродиты.

«Издавнилось понятье „патриот“…»

Издавнилось понятье «патриот».Кто б не служил России, как богине,и кто б души не отдал за народ?Да нет ни той, ни этого в помине.

Прошли как жизнь. Дурак о них не врет.Колокола кладбищенской полынипоют им вслед, печалясь, как о Риме,грустит турист у вырытых ворот.

Народ – отец нам и Россия – мать,но их в толпе безликой не узнать,черты их стерлись у безродной черни.

Вот что болит, вот наша боль о чем, –к моей груди прильнувшая плечом, –а время все погромней, все пещерней.

«Когда уйдешь, – а рано или поздно…»

Когда уйдешь, – а рано или поздноведь ты уйдешь, затем что молода,затем что рощи никнут в холодаи сухомять расшатывает десна, –

душа пребудет памятью горда,и пусть проходит чисто и бесслезнотех лет осиротелых череда,что нам дано прожить с тобою розно.

О, будь счастливой в жизни без меня!Возьми на память эти письмена,что в дни любви душа моя кропала.

Как все живое – воду и зарю,за все, за все тебя благодарю,целую землю – там, где ты ступала.

«Месяц прошел и год, десять пройдет и сто…»

Месяц прошел и год, десять пройдет и сто, –дышит – поет внизу море в барашках белых.Ласточкино гнездо, Ласточкино гнездо –нежного неба зов, южного моря берег.

Прожитых дней печаль стихла и улеглась.Чайки сулят покой. Звездно звенят цикады.Близким теплом души, блеском любимых глазв Ласточкином гнезде так неземно тиха ты.

Наши сердца кружит солнца и моря хмель,память забыла все горести и ненастья.Почка лозы святой – пушкинская свирель –путников вновь свела в замке добра и счастья.

Сладостно-солона вечная синева,юность ушла в туман на корабле прошедшем.«Ласточкино гнездо» – ласковые слова,те, что не раз, не два мы в тишине прошепчем.

Как за волной волна, тайне душа верна.Спят за горой гора в свете от кипарисов.Давние времена, славные именакак ветровой привет и как заветный вызов.

Стань для меня с тобой памятью и звездой,где, как веков настой, море шумит в пещерах,Ласточкино гнездо, Ласточкино гнездо –нежного неба зов, южного моря берег.

«Поэты пушкинской поры…»

Поэты пушкинской порыв своих сердцах несли сквозь годыОтветственности и Свободынеразделенные миры.

О тайной вольности восходы!О веры вешние пиры!В них страсть и вера, ум и совесть,обнявшись, шли одним путем –да разошлись они потом,как Фет с Некрасовым, поссорясь.

Поэты пушкинской поры,чья в царстве льдов завидна доля,беспечны были и добры,сады святынь растя и холя.И нам бесценны их дары.Как высота святой горы,где свет, и высь, и даль, и воля,пред низиной мирского поля, –поэты пушкинской поры.

Феликсу Кривину

Я не пойму, где свет, где тьма,не разберу, где мак, где вереск,уж если Вы, тишайший Феликс,хлебнули горя от ума.

Дойдет ли до Карпат ущельныхдрожанье дружеских сердецза Вас, застенчивый мудрец,людей жалеющий волшебник,

циклоп и цы́ган злой поры,чьи россказни на черном рынке,как Солженицына и Рильке,рвут у барыг из-под полы?

Немалый срок с тех пор протек,как мы нагрянули в Мукачев,своим визитом озадачивгостеприимный городок.

Дойдет ли до Карпат ущельныхбиенье любящих сердецза Вас, застенчивый мудреци непоседливый отшельник,

кто, в человечности упрям,там столько лет живет, как Пимен,где от костров пахучих дымендревесный воздух по утрам?

Нас тучи холодом кропят.Так не пора ли нам обняться,чтобы обнявшимся остатьсяна светлом донышке Карпат?

На смерть знакомой собачки Пифы

Принесли в конвертемизерную весть,и о малой смертимне пришлось прочесть.

Умерла собачка –не велик урон:без печали спячка,пища для ворон…

От какого тифа,от какой бедызабежала Пифав горние сады?

Шерстяная, шустрая…Горя не смирю,и, как равный чувствуя,с равной говорю.

И в любви, и в робостия тебе под статьи хочу подробностипро беду узнать.

Ты была хорошею,как свеча во мгле,озорной порошеюстлалась по земле.

В человечьей гадостилап не замарав,от собачьей радостипроявляла нрав.

Дай мне лапы добрыеи не будь робка,вся ты наподобиесветлого клубка…

Если встать на корточки,разлохматить прядь,все равно на мордочкедум не разобрать.

На кого надеяться?Разлеглась, как пласт,не облает деревца,лапки не подаст.

Бедный носик замшевый,глазоньки в шерсти, –ах вы, люди, как же выне могли спасти?

Злые волки живы,нет беды на злых,а веселой Пифыбольше нет в живых…

Умерла собачка, –не велик урон, –так возьми заплачь-ка,что и мы умрем.

Только я, счастливый,мысль одну храню:повстречаться с Пифойв неземном краю.

Я присел на корточки,чтобы в мире томдо лохматой мордочкидотянуться лбом.

Киев

Ю. Шанину

Без киевского братствадеревьев и церквейвся жизнь была б гораздобезродней и мертвей.

В лицо моей царевне,когда настал черед,подуло Русью древнейот Золотых ворот.

Здесь дух высок и весок,и пусть молчат слова:от врубелевских фресоксветлеет голова.

Идем на зелен берегнад бездной ветрянойдышать в его пещерахсвятою стариной.

И юн, и древен Киев –воитель и монах,смоловший всех батыевна звонких жерновах.

Таится его норовв беспамятстве годов,он светел от соборови темен от садов.

Еще он ал от маков,тюльпанов и гвоздик, –и Михаил Булгаковв нем запросто возник.

И, радуясь по-детски,что домик удался,строитель Городецкийв нем делал чудеса…

Весь этот дивный ворох,стоцветен и стокрыл,веселый друг филологнам яростно дарил.

Брат эллинов и римлян,античности знаток,а Киев был им привран,как водится, чуток.

Я в том не вижу худа,не мыслю в том вины,раз в киевское чудовсе души влюблены.

Ведь, если разобраться,все было бы не такбез киевского братстваученых и бродяг.

Нас всех не станет вскоре,как не было вчера,но вечно будут зоринад кручами Днепра.

И даль бела, как лебедь,и, далью той дыша,не может светлой не́ бытьславянская душа.

«Редко видимся мы, Ладензоны…»

Б. Я. Ладензону

Редко видимся мы, Ладензоны, –да простит нас за это Аллах, –отрешенные, как робинзоны,на тверезых своих островах.

Или дух наш не юн и не вечен,или в мыслях не стало добра,что сегодня делиться нам нечем,как, бывало, делились вчера?

Я не верю в худые заклятья,не хочу ни затворов, ни стен,только не размыкайтесь, объятья,только б не расставаться ни с кем.

И приду еще я, и разуюсь,и, из дружеской чаши поим,вновь покоем твоим залюбуюсьи порадуюсь шуткам твоим.

Наши дни холодны и туманны,наша кривда нависла тузом.Не хватило мне брата у мамы.Будь мне братом, Борис Ладензон.

Назови это вздором и чушью,только я никогда не пойму,где предел твоему добродушью,где он юмору, где он уму,

где он той доброте некрикливой,что от роду тиха и простаи венчается русской крапивойвместо терний Исуса Христа.

И хоть стали нечастыми встречи,и хоть мы ни на вы, ни на ты,эти встречи – как Божии свечив черноте мировой темноты.

Трижды слава таинственной воле,что добра она к русской земле,что не в сытости мы и не в холе,а всего лишь во лжи да во зле.

Век наш короток, мир наш похабен,с ними рядом брести не резон.Я один на земле Чичибабин.Будь мне братом, Борис Ладензон.

Слово о Булате