Тайная жизнь пчел - Сью Монк Кид

что и кожа Августы самую чуточку пульсирует. Когда мы выпрямились, щека у меня слегка покалывала и зудела.

– Ты слышала пчелиный кондиционер, – пояснила Августа. – Большинство людей понятия не имеют о том, какая сложная жизнь проходит в улье. У пчел есть тайная жизнь, о которой мы ничего не знаем.

Мне понравилось, что у пчел есть тайная жизнь – прямо как у меня.

– А какие еще у них есть секреты? – Мне очень хотелось знать.

– Ну, например, каждая пчела играет свою роль.

И Августа рассказала мне все. Строители гнезда – пчелы, возводящие соты. Я заметила, что, если судить по тому, какие они создают шестиугольники, у них наверняка хорошо обстоят дела с устным счетом, и она улыбнулась и сказала – да, строители гнезда обладают истинным талантом к математике.

Сборщицами были пчелы, обладавшие хорошими навыками ориентирования и неутомимостью; они вылетали из улья для сбора нектара и пыльцы. Еще были пчелы-гробовщики, чьи траурные обязанности состояли в том, чтобы вытаскивать из улья мертвых сестер и поддерживать чистоту. Пчелы-няньки, по словам Августы, обладали даром кормилиц и пестовали всю детву. Наверное, они были склонны к самопожертвованию, как женщины в благотворительных церковных столовых, которые вечно твердят: «Нет-нет, возьмите себе куриную грудку. Я вполне обойдусь шейкой и гузкой, правда». Единственными самцами в улье были трутни, которые дожидались возможности спариться с маткой.

– И, конечно, – продолжала Августа, – есть еще матка – королева или царица – и ее приближенные.

– У нее есть приближенные?

– О да, вроде фрейлин. Они ее кормят, купают, согревают или охлаждают – в общем, делают все, что нужно. Они постоянно крутятся вокруг нее, суетятся над ней. Я даже видела, как они ее ласково поглаживают, – Августа снова надела шлем. – Наверное, мне бы тоже хотелось утешения, если бы я только и делала, что откладывала яйца с утра до ночи, неделю за неделей.

– А что, она больше ничего не делает – только яйца кладет?

Не знаю, чего я ожидала – ведь не того же, что пчелиная королева действительно надевает корону и восседает на троне, издавая королевские указы.

– Откладывание яиц – это главное, Лили. Она приходится матерью всем пчелам в улье, и продолжение их жизни всецело зависит от нее. Не важно, в чем состоит их работа: они знают, что матка – их мать. Она мать тысяч.

Мать тысяч.

Пока Августа снимала крышку, я надела шлем. Пчелы тучей повалили из улья, шумно снявшись с места и завиваясь хаотическими спиралями – так внезапно, что я аж подпрыгнула.

– Не шевелись, – велела Августа. – Помни, что я тебе говорила. Не пугайся.

Одна пчела влетела прямо мне в лоб, столкнувшись с сеткой и ткнувшись в мою кожу.

– Это она тебя предупреждает, – сказала Августа. – Бодая тебя, пчела говорит: я за тобой слежу, так что будь осторожна. Посылай им любовь – и все будет в порядке.

Я люблю вас, я люблю вас, повторяла я мысленно. Я ЛЮБЛЮ ВАС. Я старалась сказать это на разные лады, тридцатью двумя разными способами.

Августа принялась вынимать рамки, даже не надев перчаток. Пока она работала, пчелы кружили вокруг нас, и кружение их набирало силу, так что нам в лица подул легкий ветерок. Мне сразу вспомнилось, как пчелы вылетели из стен моей спальни, заключив меня в центр своего пчелиного вихря.

Я наблюдала за тенями на земле. Пчелиная воронка. Я сама, неподвижная, как заборный столб. Августа, склоненная над ульем, изучающая рамки, ищущая восковые сооружения на сотах. Ныряющий вверх-вниз полумесяц ее шлема.

Пчелы начали опускаться мне на плечи, как птицы на телефонные провода. Они расселись по моим рукам, по сетке, так что я почти перестала что-либо видеть за ними. Я люблю вас. Я люблю вас. Они покрыли мое тело, наполнили отвороты моих брюк.

Мое дыхание ускорялось, что-то обвивало кольцами мою грудь, сжимая ее все туже и туже – и вдруг, словно кто-то щелкнул выключателем паники, я ощутила, как все мое существо расслабилось. Сознание стало неестественно спокойным, словно какая-то часть меня вылетела из тела и уселась на древесном суку, наблюдая за происходящим с безопасного расстояния. А другая часть меня пустилась в пляс с пчелами. Я не сдвинулась ни на дюйм, но мысленно кружилась вместе с ними в воздухе. Вступила в пчелиный конга-хоровод.

Я словно позабыла, где нахожусь. Закрыв глаза, медленно поднимала руки сквозь тучу пчел, пока наконец не оказалась в каком-то фантастическом месте, где никогда прежде не бывала. Голова моя запрокинулась, рот приоткрылся. Я парила неведомо где, в пространстве, не слишком близко граничившем с реальностью. Словно пожевала коры зантоксилума, и от этого у меня закружилась голова.

Затерянная среди пчел, я чувствовала себя лежащей на заколдованном клеверном поле, сделавшем меня неуязвимой для всего. Словно Августа окурила меня своим дымарем и успокоила до такой степени, что я только и могла, что поднять руки да покачиваться туда-сюда.

А потом вся моя неуязвимость вдруг куда-то подевалась, и я почувствовала, как зарождается боль в пустом, словно выскобленном ложкой пространстве между пупком и грудиной. В том самом моем «месте без матери». Я увидела ее в чулане, увидела заклинившее окно, чемодан на полу. Услышала крики, потом взрыв. От боли я согнулась чуть не пополам. Руки сами опустились, но глаз я не открыла. Как прожить весь остаток моей жизни, зная об этом? Что мне сделать, чтобы прогнать эти воспоминания? Почему, почему мы не можем вернуться в прошлое и исправить то зло, которое совершили?

Позже мне вспомнились кары небесные, которые Бог любил насылать в начале своей карьеры, казни египетские, что должны были заставить фараона изменить решение и позволить Моисею вывести свой народ из Египта. Отпусти народ мой, говорил Моисей. Я видела нашествие саранчи в фильмах, небо, заполненное ордами насекомых, похожих на самолеты летчиков-камикадзе. В своей комнате на персиковой ферме, когда по вечерам начинали появляться пчелы, я воображала, что они посланы как особая кара для Ти-Рэя. Что Бог говорил, отпусти дочь мою. И, возможно, они и были той карой небесной, что освободила меня.

Но теперь, в окружении кусачих пчел и с пульсировавшим болью «местом без матери», я понимала, что эти пчелы – никакая не кара небесная. Казалось, приближенные пчелиной королевы прилетели сюда в порыве любви, чтобы ласкать меня в тысяче разных мест. Смотрите-ка, кто здесь, это же Лили! Такая усталая и потерянная. Сюда, сестрицы-пчелы! Я была тычинкой вращающегося цветка, центром всего их утешения.

– Лили… Лили, – донеслось мое имя через голубые просторы. – Лили!

Я