Осоковая низина - Харий Августович Гулбис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так, отчасти против своей воли, Эрнестина помогла зятю осуществить его мечту стать хозяином и отдалила от себя дочь.
Через неделю Петерис Виксна подписал контракт и стал арендатором в «Апситес».
До весны времени оставалось немного.
В конце прошлого столетия один из сыновей барона Айзена, вернувшись из Германии, где изучал агрономию, обнаружил, что отец не способен интенсивно вести хозяйство, что в имениях слишком мало пахотной земли и что слишком много ее в свое время дали выкупить крестьянам; выявил они другие недостатки. Не желая спорить, тем более ссориться с сыном, старый барон отдал в его ведение, фактически в полную собственность, Гракское имение, оставив под своим надзором Мулдское и Саусатское поместья.
Молодой барон действовал решительно: уволил управляющего, а сам поселился в красном кирпичном доме, который люди называли замком. Прежде всего разбил большой сад, построил домик для садовника, новый хлев, наметил участок для парка и для нового, почти настоящего замка (последнее намерение осталось на бумаге). Одновременно начал осваивать пахотные земли.
На самой окраине волости, у речки Осоковки, находились луга, окруженные лесом, кустарником и болотом. Это место называли Осоковой низиной (по ближнему хутору — «Осоки»). Старый барон там сдавал крестьянам в аренду луга, а молодой хотел устроить большую скотоводческую ферму, так называемый фольварк. Свел вокруг осиновые и еловые перелески и получил сплошной массив гектаров в двести, где растил главным образом клевер. На Осоковке успели поставить большой сенной сарай. Революция 1905 года сильно умерила баронский пыл, а первая мировая война окончательно перечеркнула все его планы. Заброшенные холмы и луга поросли кустами. Сам барон исчез и уже не вернулся, а территорию будущего фольварка перераспределили между новохозяевами.
Когда в ольшанике из землянок и шалашей начали подниматься струйки дыма, новых поселенцев стали сравнивать с цыганами. Те тоже ютятся на лесных опушках, жгут костры, так же нищи и вызывают у всех подозрение. «Голь перекатная», «вшивье», «зараза» — так величали их крепкие хозяева, отцы которых в свое время купили хутора у барона и которых называли поэтому старыми хозяевами, в отличие от новых.
В волости возникла местность, не имевшая настоящего географического обозначения. Ее называли и Осоковыми лугами, и Осоковой низиной, даже «У большого сарая», а какой-то остряк выдумал окрестить этот угол Болгарией. Среди старшего поколения еще живы были воспоминания о турецкой войне, холмы по обоим берегам Осоковки, может быть, немного напоминали горы далекого края виноградников и табачных плантаций, а может быть, кое-кто считал, что в настоящей Болгарии живут цыгане или другие малосерьезные люди, поди разберись! Но название пристало, и все чаще окраину волости романтично называли Болгарией.
Болгария — отдаленный угол лишь в понимании обитателей Гракского имения. А вообще-то довольно хорошее место с большим, красивым бором; есть здесь и болото, и мелколесье, и кустарник. Болгария вовсе не глушь. Если проехать четыре километра до большака, к корчме у бывшей Петушиной мызы, то и до Бруге уже недалеко, всего семь километров, а от Гракского имения до города — двенадцать.
Усадьба «Апситес» стоит в самой верхней части бывших лугов, где Осоковка, петляя от болота и пробиваясь мимо пригорков, исчезает в лесу, чтобы потом влиться в большую реку. Земля тут не очень плоха, только мало обработана и, как повсюду в Болгарии, заросла кустами. На южном склоне пологого пригорка, против речки, где кончается узкая полоса луга и начинается овраг, стоят две постройки: сарай, у которого только крыша, для стен даже досок еще не припасли, и временное жилье: хибара с комнатой на одной половине и хлевом на другой.
— Красивое место, — сказала Алиса, когда Петерис свернул на грязную тупиковую дорогу.
— Что тебе эта красота?
Петерис сказал это угрюмо, хотя сам тоже волновался, но он понимал, сколько тут предстоит работы.
К задку телеги были привязаны две коровы, а шедшая за ними Алиса время от времени помахивала хворостиной. Петерис сидел на телеге, на узле с сеном, наполовину утопая в возу, окружающее было ему виднее, чем Алисе.
Телега остановилась посреди участка, заваленного хворостом, камнями и мусором, и тут начинался луг, который спускался к самой речке.
Петерис соскочил с воза. От долгого сидения затекли ноги, ехали-то более двух часов.
— Коровы пускай постоят привязанные!
Петерис пошел посмотреть хлев, Алиса последовала за мужем.
Жидкая, наспех сколоченная дверь, обитая тряпьем, распахнута настежь. Петерис отодрал торчащую обивку и презрительно произнес:
— Недотепы!
Вид хлева изнутри оказался еще непригляднее. В навозе валялась разбитая кормушка, от свиной загородки остались одни столбы и поломанные жерди. Весь хлев в навозной жиже.
— Даже солому жалел, сволочь этакая!
— Не сердись! Может, подостлать нечем было! — возразила Алиса.
— Ну конечно!..
Алиса испугалась. Никогда она еще не видела Петериса таким злым. Даже в «Лиекужах». Там если он и покрикивал, так только на лошадей. Сообразив, что Алису тут винить нечего, он уже значительно спокойнее добавил:
— Надо бы в сарай сходить, солому посмотреть!
Алиса не поняла, идти ли ей или Петерис пойдет сам. Боясь еще больше рассердить мужа, Алиса поспешила первой. Соломы под навесом было немного, меньше воза, и та, занесенная зимой снегом, едва оттаяла и была еще сырой. Алиса подхватила охапку как можно большую и потащила в хлев.
— Кто велел тебе таскать? Одежу загадишь.
— Больше не таскать?
— Сначала просушить надо!
День стоял нехолодный, но солнце лишь временами появлялось в просветах облаков и снова исчезало. В такую погоду солома сохнет плохо.
— Что мне делать?
— Что делать! Заводи коров!
Алиса поняла, что надо вести коров в хлев. Поспешила отвязать их от телеги.
— Погоди! Чего ты…
В хлеву привязать коров
